Маркиз залпом выпил вино и поставил бокал.

— Вполне терпимо.

— Бог с тобой, мой мальчик, нельзя же столь варварски обращаться с таким вином, — возмутился сэр Руперт. — Мы откупорим бутылку после обеда, и если ты вот так же опрокинешь вино себе в глотку, будто это обычное пойло, то предупреждаю: тебе не поздоровится.

— Я не буду обедать с вами, — рассеянно ответил Видал. — Не мешайте, дядюшка Руперт, я тороплюсь.

— Не будешь обедать? — растерянно повторил его светлость. — Но послушай, Видал, каплун и телятина, а затем превосходный пирог с дичью.

Племянник решительно отстранил дядюшку и быстро вышел, сэр Руперт неодобрительно покачал головой.

— Безумец! — убежденно сказал он. — Настоящий безумец!

— Это ты безумец, — возразила подоспевшая Леони. — Поскольку только безумец мог купить столько вина. Каким образом ты собираешься переправить бутылки в Англию? В карету шесть дюжин не влезут. Это совсем не comme il faut.

— Можно нанять экипаж, — пожал плечами сэр Руперт. — И вообще, Леони, не надо спорить: я и так протащился через всю Францию по неслыханно глупому поводу, и ты от меня не слышала ни слова жалобы. Но относительно Дижона ты оказалась права. Если бы ты не настояла на поездке, я бы никогда не обнаружил этого восхитительного бургундского. Но раз я его нашел, то будь я проклят, если не прихвачу вино с собой в Лондон!

— Но, Руперт, сейчас у нас есть более важные…

— Это гораздо важнее, чем причуды твоего сына! — взорвался его светлость. — Все-таки хорошо, что мы заглянули в Дижон.

Мистер Комин, изумленно внимавший спору сэра Руперта и Леони, осмелился вставить слово:

— Вы хотите нанять экипаж для перевозки вина?

— Почему бы и нет? — Его светлость энергично помахал бутылкой.

— Но… — мистер Комин осекся.

— Eh bien, если ты наймешь экипаж, то я не возражаю, — смилостивилась Леони. — Мне эта мысль представляется весьма удачной.

Мистер Комин обхватил голову руками и зашелся в беззвучном хохоте.

Глава XVIII

Пока дилижанс плелся до Пон-де-Муан, мисс Чаллонер смогла как следует поразмыслить. Безумный порыв бежать куда глаза глядят прошел и Мери всерьез испугалась последствий своего легкомыслия. Кошелек ее изрядно похудел, а плата за ночлег, как она полагала, избавит его и от оставшихся монет, ссуженных Джулианой.

Мери была не только испугана, но и растеряна. Она не знала, что должна предпринять, а неопределенность невыносима для человека с ее складом ума. Застрять в чужой стране без гроша в кармане — наихудший удел, который может выпасть юной девушке, и никакие разумные доводы не могли убедить Мери, что в Англии в таком же положении ей было бы не лучше.

Она решила, что прежде всего следует любым способом добраться до Парижа, но, поразмыслив, отказалась от этой идеи. Возвращаться в Париж не имело смысла. Она там никого не знает, а заявляться в Английское посольство Мери не собиралась, так что основания для визита в столицу Франции начисто отсутствовали. Быть может, разумнее попытаться найти работу в каком-нибудь маленьком городке. Если Видал бросился в погоню, он скорее всего станет искать ее именно в Париже.

Слова герцогини Эйвон все еще звучали у нее в ушах. Что ж, ее милость может не опасаться, что мисс Мери Чаллонер пожелает втереться в благородное семейство Аластеров. Лучше умереть… нет, это нелепо. Мисс Чаллонер усмехнулась. Умирать она не собиралась. Боже, да она становится похожей на Джулиану с ее склонностью к аффектации! Мери содрогнулась. Положение ее было хотя и тяжелым, но отнюдь не безнадежным. Конечно, маловероятно, что ей удастся найти приличную работу без хороших рекомендаций, но что-нибудь подыскать наверняка удастся. После пережитых испытаний привередничать просто-напросто глупо. Сознание того, что она внезапно и абсолютно некстати утратила твердость характера, повергло мисс Чаллонер в пучину уныния. Она перебирала в уме различные виды занятий, и, после того как вспомнила о таких мало вдохновляющих профессиях, как модистка, швея, горничная и посудомойка, ей стало совсем грустно. Из этого не самого приятного набора лишь карьера горничной представлялась мисс Чаллонер более или менее приемлемой. Устроившись на работу, она накопит достаточную сумму денег и вернется в Англию, где можно подыскать более достойное занятие. Даже если бы у нее сейчас имелись средства, Мери все равно предпочла бы не возвращаться на родину; она не сомневалась, что какое-то время в портах Англии будет досматриваться каждое почтовое судно — если не маркизом, то ее любящими родственниками. Позже, когда страсти улягутся и о ее существовании позабудут, можно будет и вернуться, хотя мисс Чаллонер твердо решила поселиться как можно дальше от своей родни.

После того как Мери приняла решение ступить на стезю горничной, она волей-неволей вернулась к событиям прошедших дней. Вскоре ее захлестнула новая тревога: маркиз, обнаружив, что она убежала, немедленно пустится в погоню. Мисс Чаллонер с ужасом поняла, что садиться в парижский дилижанс было высшим проявлением глупости, так как милорд, естественно, предположит, что она направилась в Париж, и без труда нагонит едва ползущий экипаж. К счастью, никто не видел, как она уезжала, хотя одна из горничных могла сообразить, куда она отправилась. Вполне возможно, что Видал сначала обыщет весь Дижон и его окрестности, что поможет ей выиграть хотя бы несколько часов. К тому же ему придется считаться с мнением герцогини, а Мери за время, проведенное в обществе его светлости, успела понять, что желания матери были для маркиза непреклонным законом. Из слов, сказанных ее милостью, Мери стало ясно: герцогиня попытается употребить все свое влияние, чтобы заставить маркиза отказаться от этой несчастной liaison[86]. Кроме того, имелся еще и тот высокий джентльмен, который, как догадалась мисс Чаллонер, приходится его светлости дядей. Вдвоем с герцогиней им, быть может, и удастся образумить милорда.

Мери осторожно просунула руку под плащ, стараясь ощупать рану. Пальцы коснулись тонкой шелковистой ткани. Платок Видала. Она сохранит его в память о том кратком миге, когда ей показалось, что он любит ее.

На глаза навернулись слезы. Мери рассердилась, не хватало только разрыдаться. Она исподволь оглядела своих попутчиков. Толстуха с ребенком мирно посапывала, приоткрыв рот. Два крестьянина напротив были увлечены беседой, а сосед слева, судя по его ровному дыханию, спал. Мисс Чаллонер смахнула предательские слезы.

Воспоминание о прекрасном мгновении будет служить утешением в ее одиноком будущем. Он ведь назвал ее… однако, опасно вспоминать слова, или выражение его лица, или нежные интонации его голоса.

Когда-то она мечтала — каким далеким и несбыточным теперь это казалось, — что выйдет за Видала, если только он ее полюбит. Но тогда она не учла, что значит для знатного человека женитьба на девушке не его круга. Возможно, отец отрекся бы от него и даже лишил бы наследства. Судя по рассказам о его милости, герцог Эйвон вполне способен на это. Мисс Чаллонер не сомневалась, что любовь Видала способна выдержать испытание изгнанием из высшего света, равно как у нее даже на секунду не возникло мысли ввести его в общество простолюдинов. Мери с грустью корила себя за романтические иллюзии. Как она могла верить, что маркизу удастся сохранить свое высокое положение?! Ее собственный отец был лишен наследства по той же самой причине; он перестал общаться со своими прежними друзьями, поскольку после женитьбы на него стали смотреть как на человека, совершившего смертный грех. Если герцог Эйвон лишит сына наследства, Видал убедится, что обречен всю жизнь провести в обществе миссис Чаллонер, дядюшки Генри и им подобных. Мисс Чаллонер содрогнулась. Эта картина была столь невероятна и комична, что, не будь у нее так тяжело на душе, она бы непременно улыбнулась.

Внутри дилижанса стало заметно темнее и прохладнее. Мисс Чаллонер закуталась в плащ и попыталась вытянуть затекшие ноги. Казалось, дилижанс никогда не доберется до Пон-де-Муан. На каждой остановке Мери надеялась, что кучер прикажет ей выходить, но, хотя за это время один из крестьян сошел, а еще два человека сели, никто ее не окликнул. Ей не у кого было спросить о времени, но она не сомневалась, что едет уже много часов. У Мери возникло было подозрение, что кучер просто-напросто забыл про нее и Пон-де-Муан они уже миновали, когда дилижанс подкатил к ярко освещенной гостинице и дверца отворилась.

Зычным голосом кучер объявил Пон-де-Муан, толстуха справа вздрогнула и с силой встряхнула младенца, тот отозвался на ласку оглушительным ревом. Улыбнувшись младенцу, мисс Чаллонер с радостью выбралась из опостылевшего дилижанса.

Кучер, видимо, проникшийся к ней искренним расположением, ткнул большим пальцем в открытую дверь гостиницы и сообщил, что здесь она может устроиться на ночлег. Мери с сомнением глянула на роскошный подъезд — столь уютное место вряд ли ей по карману — и робко спросила, нет ли поблизости гостиницы поскромнее.

Кучер поскреб подбородок и внимательно оглядел ее.

— Для вас, думаю, нет, — откровенно сказал он. — Имеется лишь таверна в конце деревни, но приличные женщины туда не ходят.

Мисс Чаллонер поблагодарила его и с сожалением вложила в руку кучера серебряную монету, истощив и без того скудный свой капитал.

Испытывая щемящее чувство, будто она теряет единственного друга во всей Франции, Мери подождала, пока кучер вновь взберется на козлы, потом повернулась и решительно направилась к гостинице.

Беглянка переступила порог и очутилась в небольшой прихожей, откуда шла лестница наверх. Тускло горели подвесные лампы, на одной из стен располагались несколько дверей. Напротив, за овальной аркой, виднелась уютная столовая.

Из столовой вынырнул хозяин, тощий человечек с лисьим лицом. Он низко поклонился и хищно потер морщинистые ручки, но в следующее мгновение понял, что посетительница одна. Его манеры тотчас изменились; человечек сухо осведомился, что ей угодно.