— Чтобы не случилось, Милли, помни — только одинокие люди, пережившие самые страшные моменты, но выжившие и после них, могут подарить тепло другим и помочь. Потому что только они знают цену такой боли.


— Я стану помогать таким же как я! — уверенно и совершенно серьезно произнесла девушка, чем удивила меня, — Я буду бороться…у меня… У меня ведь выйдет?


— Да… — я ответила и кивнула ей на женщину, которая очевидно пришла забрать Мелинду и увезти в клинику, — Ты очень красивая. Помни, что ты очень красивая…


— Но мне… стыдно…


— Обрати это в свое оружие. Стыдиться не плохо, тем более когда не ты виновата. Хуже всего потерять стыд и совесть. Это то, что превращает человека в животное.


Я провожала девушку взглядом, а узел в груди исчезал. Ей предстоял огромный и очень трудный путь — забыть весь тот ужас, который она пережила, и вернуться к нормальной жизни.


— Ты была на волоске, Холл!


Пока я продолжала смотреть в спину Мелинде и на то, как она садится в карету неотложной помощи, Джон встал рядом со мной и тяжко вздохнул.


— Ты постоянно мне это говоришь, Джон.


— Ты ещё слишком молода, чтобы так рисковать, Тереза. Этот человек слишком опасен. И если бы он знал, что мы вылезем из своего бункера и сами приедем, мог и убить тебя! И никто бы не догадался что это он! Его бы даже не посадили за это, потому что тебя, мат твою, не существует!


— Спасибо, что напомнил о том кто мы! — зло прошлась по напарнику взглядом, и захлопнула багажник.


— Дура! Его не вернуть! А тебе нужно жить! Зачем такая баба, как ты хоронит себя живьём?! Посмотри на себя!


— А что со мной не так?!


Мы сели в машину, и Джон тут же ехидно добавил:


— Ты превратилась в мужика. После того, как ты прилетела два года назад из Багдада, я тебя не узнаю! Ты поставила на себе крест и решила вообще умереть, если под пулями не получилось?


Джон сложил руки на груди и буравил мою фигуру холодным взглядом. Всё в его позе говорило о том, что мужчина вероятно решил приписать меня к своим дочерям.


— Джон… — я положила руки на руль, и стала крутить на указательном пальце кольцом — простым ободком из платины, который мне когда-то подарила мама и сестра на девятнадцатый день рождения.


— Ты никогда не поймёшь меня потому что не видел того, что видела я. Это невозможно описать даже с помощью всех известных языков. Таких слов нет, — прошептала и прикрыла глаза, а следом резко открыла и медленно откинулась на сидении, достав сигареты и подкурив.


— Что произошло с Диланом? Ты никогда ничего толком не рассказывала, Тери. Два года прошло, но я не слышал от тебя ни слова, кроме того, что он погиб.


Как только я произнесла первое слово в ответ на вопрос Джона, тут же ощутила на языке привкус металла, а на зубах скрежет песка. Это неизменные ощущения, которые постоянно преследовали меня в Ираке. И конечно, жажда. Мне постоянно хотелось пить. Чистая вода, в которой не было никакой дряни, ценилась на вес золота. В том районе Багдада, где мы несли службу водилась чума и малярия почти весь сезон. Всё потому что из-за постоянных терактов, взрывов и перестрелок между боевиками, оставались горы трупов, и не всегда их убирали. Тех, кого могли забрать, не подвергая себя опасности под обстрелом, тут же хоронили, но остальные…


— Я вышла с группой из четверых бойцов в комендантский час на обход. Дилан был в нашей группе, и шел по крышам с сержантом Рейни. Они прочесывали каждый метр, потому что на домах нередко сидели снайперы. Это удобно. Постройки невысокие, максимум три этажа, и у каждой открытая крыша. А так, как это жилой квартал, то была высокая вероятность нападения на мирное население. Его мы и защищали в первую очередь. Детей… Матерей… Стариков… Однако в ту ночь нас предали те, кого мы стремились спасти.


Я помню каждый вдох в защитной каске. Помню, как нога ныла, потому что ботинки натерли правую стопу до крови. Не могу забыть, как сердце стучало в ушах, когда прозвучал первый выстрел и Дилан с Киром провалились в один из домов. Конечно же мы были готовы к любой ситуации, и даже к диверсии, или прямой атаке.


Но не я… Перед моими глазами в тот момент пронеслась вся моя жизнь. Я смотрела на то, как мой мужчина, часть меня, моего сердца и моей души, падал вниз, словно это было в страшном кошмаре. Сантиметр за сантиметром картинка воспоминаний в моей голове повторяла этот момент посекундно — медленно, так, чтобы я могла ощутить всю боль от этого.


Его глаза, когда он вытирал мое лицо ещё тем утром у небольшого металлического умывальника. Его слова в крепких объятиях о том, каким будет наше будущее дома. Его улыбка, только для меня. Только моя улыбка. За возможность увидеть ее вновь вживую хотя бы на минуту, я готова отдать всё, даже собственную жизнь. Мне больно. Внутри всё горит, и словно выгорает каждый участок сердца, а смерть клеймит его болью. Каждый день и каждую секунду. Невозможно забыть что такое нежность и любовь любимого мужчины. А самое худшее даже не иметь возможности прийти к нему на могилу. Потому что от твоего человека, который целовал тебя, обнимал, дарил ласку не осталось ничего. Пыль, которая смешалась с песком Багдада.


— На твоих глазах, значит? — еле выдавил Джон, пока по моей щеке стекала скупая слеза.


— Да. Мы пришли слишком поздно. Вернее мы бы и не успели, потому что их целью был Кир. Он был одним из лучших стрелков и уложил не одного боевика. Они шли за ним. И если бы не я. Если бы не то, что я попросила Дилана выйти в патруль с нашей группой, потому что именно этого и опасалась, он сейчас был бы жив.


— Ты не виновата, Тери.


— Нет, Джон. Именно я виновата, что мы не сможем назвать наших детей именами, которые придумали, когда мечтали вернуться из ужаса войны и болезни. Я отправила его за собой на смерть, и лучше бы это мне перерезали глотку… Я заслужила именно этого, потому что после совершила правосудие по-своему и лишила три семьи их кормильцев. Я смотрела как дети и жены этих людей кричали в небо и хватались за мертвые тела. Смотрела и только тогда поняла, что не получила никакого облегчения, убив в ответ, Джон. Война — это та же территория убийц. Как не назови, но если человек убивает другого человека, это убийство. И я убила…


— Тереза, я понимаю, что ты в тяжёлом состоянии уже второй год, но призываю тебя, опомнись. Если на сегодняшний инцидент руководство закроет глаза снова, то дальше всё может происходить иначе. Возьми отпуск. Побудь несколько месяцев с родными. Найди себе мужчину…


— Это не обсуждается! — резко отрезала и завела автомобиль, — Больше никогда не говори мне таких вещей, Джон. Я ценю тебя как человека и друга, но я не позволяю никому копаться в моей душе. Ты просил — я рассказала. На этом тема закрыта навсегда! А что мне делать дальше, я в состоянии решить самостоятельно. Прости…


— Упертая девчонка! — рыкнул мужчина, и отвернулся к окну, достав сотовый.


Этот разговор не отпускал меня всю дорогу. Я не могла прийти в себя, даже когда вернулась под вечер домой. Встала на красивой лужайке перед домом и смотрела на белую деревянную вагонку, которой он был оббит. На входные двери темно-зеленого цвета, и золотистый молоточек-звонок. В окнах на первом этаже справа горел свет, а за ними было видно, как мама накрывает на стол ужин. Рядом с ней носится сестрёнка, с огромными наушниками на голове, пританцовывая. Мама осекает её и бьёт по пальцам шутя, когда та лезет руками без приборов в тарелки.


Наушники нежно розового цвета, белая домашняя пижама в виде комбинезона с мордочкой медвежонка.


"Забавно, насколько мир может быть разным. Моя сестра ровесница Мелинды. Но они совершенно разные. Одна девочка уже успела пройти все ужасы этого мира, когда вторая никогда не видела ничего ужаснее разбитого Айфона. И я счастлива, что моя малышка не видела такого кошмара… Это и будет моим счастьем теперь…"


Легко ступаю ботинками по траве, а дверь распахивается настежь. В ней стоит Джесс и скидывая наушники, приподнимает бровь со словами:


— У тебя корни отросли, Тери. Пора краситься, иначе будешь ходить на работу как чучело мистера Бредбери из соседней улицы.


— Того самого чокнутого Стена? — я скорчила рожицу и взяла малую в захват, втянув в дом и закрыв ногой двери.


— Отпусти, дура!!! Больно же! Отпусти, а то маме расскажу, что тебе твои подруги с работы подарили!


— Да ладно, — мама встала в проходе между холлом и гостиной и хохотнула, — Этот аппарат уже лежит в моей комнате. Поздно рассказывать!


Джесс застыла и вырвалась, вернее я её отпустила, и малышка посмотрела удивлённым взглядом на мать.


— Мам?! Ты шутишь? — она это прошептала, а не сказала, но мама проигнорировала вопрос и строго отрезала:


— Так! Мыть руки и к столу! Немедленно! Ты сутки дома не была. Посмотри во что превратилась, кожа да кости.


— Это теперь новые веянья у престарелых старых дев, мамочка! Знаешь как называется? — Джесс показала мне язык и первой влетела в гостиную.


— И как?


— Веганство! Это типа есть только сырое, иногда вообще только овощи едят. Потом эти все фито-блогеры. Уверена, наша мегера, подписана в Инстаграм на тонну боди-инстукторов, — малышня села за стол, а я пошла к умывальнику на кухне, на ходу снимая куртку.


"А ведь права зараза малая. У меня тридцать подписок на боди-тренеров…"


— А вот я решила заняться "тверком", — продолжила Джесс, а у матери половник, которым она суп-пюре набирала, так в кастрюлю и упал.