Элеонора безучастно ждала. Она не могла избежать своей злой судьбы, но и не собиралась принимать ее как должное. Внутренне она сопротивлялась, не желая признать в этом неуклюжем фермере своего мужа. Он мог и должен был, согласно закону, взять ее тело, но даже такую малость он получит, не согретый ее душевным теплом. Элеонора была непреклонна в своем решении не идти ни на какие компромиссы с собственным сердцем. Она сохраняла спокойствие и удивлялась, почему он ничего не предпринимает. Элеонора знала, чего следует ждать, но чего ждал он, было выше ее понимания. В затянувшейся тишине напряжение нарастало все сильнее.

— Ну? — спросила она наконец. Ее голос прозвучал в безмолвии спальни так неожиданно, что напугал их обоих.

Роберт откашлялся, но все еще не мог вымолвить ни слова. Элеонору охватило раздражение. Чувствуя себя глубоко несчастной, она желала только поскорее пройти через уготованное ей испытание.

— Ну? — повторила она. — Станем ли мы наконец мужем и женой? Или вы не знаете, что от вас требуется?

Слова Элеоноры ужалили Роберта. Снедавшее его волнение стало невыносимым, а ее грубость разозлила его и окончательно лишила душевного равновесия. Сцепив зубы, он бросился на нее, почти придушив весом своего тела. Яростно разрывая ее сорочку, он отдался грубой страсти. Она же не отдавалась ему в любви, между ними не пробежало ни искры тепла. Он причинил боль и ей, и себе. Он бился над ее телом, как птица, которая хочет вырваться из клетки.

Глаза Элеоноры наполнились слезами, но она не проронила ни звука, закусив губу до крови. Когда боль стала невыносимой, он вдруг издал странный протяжный стон, и внезапно все завершилось. Он опустился на нее, обмякший и безжизненный, хотя она и чувствовала, как вздымается его грудь, словно ему нечем дышать. Это все? Она пребывала в мрачных размышлениях. Неужели это происходит так? Казалось, случившееся доставило ему такую же боль, как и ей. Ее готовили к тому, что брачная ночь будет совершенно другой. Через мгновение он оставил в покое ее тело и бросился на противоположную сторону кровати, лег лицом вниз и закрыл голову руками, словно прячась.

Его состояние, вызванное стыдом и унижением, было близко к отчаянию. Желание, любовь и страх, захватившие его, как лавина, ослабили в нем мужчину. Гнев зажег его кровь лишь на мгновение. Овладев ею без нежности, он заставил страдать самого себя. Прикрыв лицо, он хотел одного: пусть земля разверзнется под ними поглотит его навсегда, чтобы похоронить это горькое разочарование и забыть ощущение слабости. Однако после того как первый приступ эмоций утих, он вдруг понял, что Элеонора переживает не меньше, чем он. В тишине явственно слышался ее плач.

— Перестань плакать! — воскликнул он в волнении, поворачиваясь к ней и протягивая свои дрожащие руки. Ее тело было напряжено, но, когда он погладил ее волосы, а затем плечи, она начала оттаивать. Осмелев, Роберт, наконец решился обнять ее. «Не плачь!» — умолял он ее снова и снова.

— Мне очень жаль. Как мне жаль — не передать, но все будет хорошо. О, не плачь!

Элеонора не отвечала, но он чувствовал, что она успокаивается в его объятиях. Она обратила к нему лицо и уткнулась головой в плечо, так что он чувствовал ее слезы на своей коже. Лаская ее и тихо произнося слова утешения, он ощущал себя сильным и нужным, даже храбрым. Главное, он понял, что способен защитить ее. Он чувствовал себя так, как подобает мужу.

— Не плачь, мой маленький ягненок, моя ненаглядная крошка…

Роберт нашел такие ласковые слова, которые удивительно звучали для него самого, ибо он не слышал ничего подобно в своем детстве, лишенном материнской любви.

Руки были сильными, они давали защищенность, спокойствие и уют. Элеонора позволила гладить себя и ласкать до забытья. Роберт не мог знать, что при этом она вспоминала настойчивые руки и губы другого. В темноте легко притворяться. «Моя овечка, мой ягненочек», — все бормотал Роберт, и Элеонора затихла в его руках, как птичка. Во тьме ночи он был сильным, могущественным и любимым; во тьме ночи она была женой того, кому принадлежало ее сердце.


На празднования дня святого Мартина они были уже неделю как женаты и начинали входить в привычную жизненную колею. Конечно, теперь у них была общая спальня, в которой стояла их большая задрапированная кровать. Морланд спал на низкой кровати в одном конце комнаты, Габи — в противоположном. На день низкие кровати задвигались под большую, а низкие одежные комоды выдвигались так, чтобы на них можно было сидеть. Габи и Элеонора проводили нескончаемое время за веретеном; крученую нить для пряжи делали ткач Джон и его жена Ребекка, которые жили в одном из многочисленных близлежащих коттеджей. Затем пряжу приносили Элеоноре и Габи для шитья. Ребекка иногда приходила помогать им, потому что зимой было особенно много работы — им предстояло обшить всех обитателей дома.

Элеонора училась выполнять обязанности хозяйки большого дома постепенно, побуждаемая тем, что ее язвительный свекор обвинит ее при любой оплошности.

Морланд был занят зимней заготовкой и засолкой мяса, чтобы им хватило до весны. В обязанности Элеоноры входило следить затем, чтобы не иссякали запасы еды. С помощью Габи и Жака она составила огромные списки всего, что им могло понадобиться. В эти списки вошли миндаль, изюм, сахар, ревень, апельсины, шелк, кружева, бархат, финики, специи, вино и патока, свечи. Некоторые вещи можно было достать в Йорке, другие надо было заказывать из Лондона. Каждый в свою очередь обнаруживал, что пропущено нечто важное. В итоге Элеонора не могла быть уверена, что какую-нибудь вещь они не забыли. Раньше она подчинялась чужим приказам, теперь ей самой предстояло отдавать распоряжения, и они касались не только еды, но и вообще благополучия пятидесяти человек, находящихся под ее началом.

Кроме организации запасов, в ее официальные обязанности входило следить за тем, чтобы продукция, которую давала ферма, не пропадала, равно как и рыба, дичь и другая еда, привозимая в дом. Молочное хозяйство, пивоварня и кухня также были под ее контролем и на ее ответственности. Ну, а в кухне и холле следовало поддерживать огонь, для чего требовался постоянный запас дров. Жизнь в таком большом доме нуждалась в хорошей организации и жесткой дисциплине. Элеоноре приходилось заниматься буквально всем, от разведения огня в очаге до контроля за поведением слуг, и даже организацией их еженедельного мытья. Что касается последнего, то Элеонора здесь столкнулась с неожиданными проблемами: Роберт, брезгливый от природы, воспитанный, как джентльмен, был приучен мыться довольно регулярно, Морланд делал водные процедуры, когда считал нужным, что происходило нечасто. Домашние слуги мылись по приказу, то есть почти никогда, остальные же считали умывание вредным для здоровья, а иногда даже смертельно опасным.

Элеоноре, не знавшей местного наречия, было очень сложно понять все ее обязанности хозяйки. Морланд регулярно осыпал ее проклятиями, не удосуживаясь узнать, почему, собственно, она что-то не выполнила. До этого большая часть распоряжений по дому исходила от него, но теперь, когда он купил своему сыну жену, он хотел немедленно свалить с себя эту ношу, но при этом не тратить времени на объяснения, странным образом ожидая результата. Слуги с удовольствием подыгрывали старому хозяину и игнорировали свои обязанности еще до того, как Элеонора имела возможность выяснить, кто и что должен был сделать. Если гас огонь, или не привозили молоко к дому, или рыбу не подали на обед в пятницу — за все получала упреки Элеонора. Она не знала йоркширского наречия, а то, чему она вынужденно обучилась, большей частью нельзя было произносить в приличном обществе.

Во-вторых, запомнив круг своих обязанностей, Элеонора не могла добиться выполнения приказов, так как не говорила на одном языке со своими слугами. В этом отношении, правда, она получила неоценимую помощь от своих друзей, которых привезла из Дорсета. Жак, обслуживавший господские столы всю свою жизнь, знал очень много о ведении домашнего хозяйства. В частности, он привык высчитывать, сколько надо еды большому числу людей. Будучи поваром, самым высокооплачиваемым слугой, и обладая резким характером и командирскими манерами, он легко добился уважения йоркширской прислуги.

Джо, молодой, схватывающий все на лету, быстро выучил языки часто выступал в роли переводчика для Элеоноры; его услуги требовались настолько часто, что вскоре он был переведен из конюшни и назначен личным пажом хозяйки.

И конечно же, незаменимой, всепонимающей и безмерно любящей помощницей Элеоноры, ее утешением и поддержкой была Габи. В глазах Габи Элеонора была всегда права.

Хотя задача, поставленная перед Элеонорой ее новым статусом, была не из легких, ей нравилось преодолевать трудности. Судьба бросила ей вызов, и она его приняла, потому что это закаляло ее характер. Самой невыносимой частью замужества Элеоноры оказалось то, что подразумевалось под исполнением «супружеского долга». Пока она работала, волновалась, отдавая многочисленные распоряжения и следя за их выполнением, он могла забыть о предстоящей вечером встрече с мужем на территории их супружеской спальни. Элеонора с легкостью выбрасывала эти мысли из головы еще и потому, что Роберт сам не сталкивался с ней в течение дня, стараясь избегать встреч. Морланд был даже приятно удивлен энергичным стремлением сына проводить все время на ферме. Но наступал вечер, и после ужина им предстояло разделить компанию друг друга. Эти часы были мучительными для обоих, так как их мысли были направлены только на необходимость исполнить пресловутый супружеский долг, который в данном случае скорее можно было назвать «супружеской борьбой».

Каждую ночь, на плотно задрапированной кровати, Роберт набрасывался на нее, стиснув зубы, а Элеонора лежала напряженная, переживая физическую и моральную боль и стараясь не проронить ни звука. Благо, страдания длились недолго, так как страсть Роберта удовлетворялась, едва он прикасался к ней. Остальную часть ночи они беспокойно спали, стараясь держаться как можно дальше друг от друга, лежа по разные стороны кровати. Хотя Роберт и любил, и страстно желал ее, он скорее отказался бы от такой близости совсем, так как удовольствие совершенно омрачалось мыслью о том, что Элеонора ненавидит и презирает его. Но он считал своей обязанностью продолжать эти ночные взаимные истязания, пока она не объявит о своей беременности. Его отец, он знал, ожидал от него результата как можно скорее, и страх Роберта перед отцом перевешивал боязнь презрительного взгляда жены.