— Ничего страшного, сэр, если у вас есть пара свободных людей помочь нам передвинуть все эти припасы, то комната будет в порядке.

— Госпожа, почему бы вам не спуститься к огню, а ко мне прислать Джо, и мы начнем?

— У вас есть свободные люди? — спросила Элеонора Роберта.

— Они вскоре закончат работу в поле. Отец распорядился, чтобы двое из них перенесли ваш багаж из конюшни.

— Это правильно, сэр. А теперь проведите мою госпожу вниз к огню, пока она не окоченела от холода, а я присмотрю тут за всем. Я полагаю, — сказала она с внезапным сомнением в голосе, — я полагаю, что у вас выделена для нее кровать?

— Кровать есть, и она будет спать на ней до…

— До? — поторопила его Габи. Лицо Роберта стало пунцовым:

— До свадьбы.

— О да, — сказала Габи. — Ну же, госпожа, спускайтесь и возьмите этого несчастного щенка с собой.

Элеонора одарила Габи благодарной улыбкой и вышла, сопровождаемая Робертом, как королева, за которой следует паж. Но она была голодной и замерзшей королевой в запачканной грязью одежде, которая не видела вокруг ничего, что могло бы компенсировать ей разлуку с покинутым домом.

Свадьбу решили не откладывать, и она была назначена на третье ноября, сразу после праздника Всех святых. Это означало, что на приготовления отводился только месяц, и Элеонора чувствовала, что времени слишком мало, чтобы успеть сделать все запланированное ею. Дом надо было убрать, спальню украсить новыми драпировками и застелить кровати новыми покрывалами. Нужно было приготовить новую одежду и организовать свадебный пир. Одновременно Элеоноре предстояло привыкнуть к новому дому, постичь премудрости ведения хозяйства, запомнить имена живущих с ней под одной крышей людей и выучить хоть что-то из их языка. Все это было необходимо, чтобы после свадьбы с Робертом Элеонора почувствовала себя настоящей хозяйкой в своем новом доме.

С первого ее дня в доме к ней перешла обязанность готовить еду, и Жак ей очень помогал. Именно с его помощью она составила список необходимых продуктов, которые покупались на городском рынке. Морланд любил вкусную еду, и разнообразие блюд, которыми его баловал Жак, настолько смягчило нрав хозяина, что он охотно соглашался с предложениями и Элеоноры, и Роберта о перестройке и оборудовании дома.

Под их давлением все полусгнившие половицы в холле сняли и устлали пол свежим тростником. Ароматизация и проветривание помещений обычно выполнялись раз в квартал, но новый квартал[5] начался только месяц назад, а грязи в доме уже накопилось столько, словно он не убирался полгода.

Для Элеоноры стало очевидным, что никто в доме не отдает распоряжений по этому поводу, и уборка в доме делается от случая к случаю. По ее приказу табуреты и скамейки были начищены до блеска, а старая штукатурка удалена и нанесена на стены заново.

В спальне Элеонора приказала расписать стены розами, красными и желтыми, а также нарисовать виноградную лозу. Занавески и покрывала, которые она привезла с собой, были из пурпурно-желтой полосатой ткани, подбитой подкладочным шелком. Еще у нее были две зеленые диванные подушки, вышитые бело-желтыми маргаритками, которые она положила на маленький низкий дубовый комод, обитый серебром, чтобы можно было сидеть на нем. Промасленный лен был натянут на окна, чтобы пропускать свет и защищать от ветра и дождя, а жаровня с углями стояла наготове все время. Вскоре спальня стала самой яркой и уютной комнатой в доме. Поскольку в доме не было оборудованной комнаты для шитья, Элеонора решила использовать с этой целью спальню, которая оказалась единственным достаточно светлым местом, позволяющим работать даже в непогоду, когда ставни пришлось бы держать закрытыми.

Планируя и занимаясь всеми этими переделками, Роберт и Элеонора проводили много времени вместе. Не раз она бывала приятно поражена тем, что он говорил или делал, поскольку Роберт неожиданно обнаруживал образованность и хорошее воспитание. Когда это можно было организовать, Роберт вывозил ее на конные прогулки, чтобы показать все имение. В эти моменты он чувствовал себя счастливейшим из смертных. Верхом на Додмэне, со щенком, которого она назвала Джелертом, примостившимся впереди в седле, Элеонора следовала за Робертом по полям и торфяникам. Ветер румянил ее щеки и добавлял блеска глазам, а свежий воздух пьянил, как хорошее вино. Роберт, переводя своего старого Сигнуса на легкий галоп, чтобы держаться вровень с семенящим Додмэном, глядел на Элеонору с обожанием. Он боготворил ее и отдал бы за нее жизнь, лишь бы угодить ей, но как раз с этим дело обстояло не так просто. Она была очень подвержена перепадам настроения: то смеялась вместе с ним, а то и над ним, эмоционально обсуждая перспективы переделки дома, то через мгновение отдалялась, меря его ледяным взглядом, в котором ему виделось презрение.

Он не знал, что было причиной таких резких перемен, но от этого не любил ее меньше. Королевы и богини в его представлении славились своими капризами. А Элеонора просто не могла так быстро забыть дом и оставить те надежды, которые она любовно лелеяла. Даже незначительные вещи могли напомнить ей о прошлом. На просторе полей она была намного счастливее, потому что трава и вереск в Йоркшире пахли так же, как и в Дорсетшире. Под открытым небом ей легче было притвориться, что она снова дома и все идет хорошо.


Вечером третьего ноября Элеонора стояла, дрожа от волнения, у своей красиво убранной кровати, когда Габи помогала ей снимать свадебный наряд. Комната была надушена и освещена затейливыми восковыми свечами. Между простынями брачного ложа были разбросаны лепестки роз — это Габи позаботилась о том, чтобы пышность всех обрядов была такой же, как если бы ее госпожа выходила замуж за лорда. Габи от души угостилась на свадебном пиру, который состоялся после венчания в церкви Святой Троицы, поэтому ее глаза блестели, а щеки разрумянились, когда она прислуживала своей госпоже.

— Вы выглядели, как королева, миледи, — сказала Габи, снимая красно-коричневое бархатное платье, отороченное мехом лисы. — Я всегда знала, что вы будете красавицей, но сегодня вы превзошли себя. Да и ваш муж тоже был очень хорош в своем свадебном наряде. Даже Жак сказал, что нам не придется стыдиться своего нового господина, хотя мы и работали на самого лорда Эдмунда.

Элеонора не прерывала ее, когда Габи помогла ей с остальным нарядом и нижними юбками. Наконец Элеонору облачили в ночную сорочку. Она почти не слушала Габи, потому что мыслями находилась очень далеко от собственной спальни. Осознавая, какой испорченной она выглядит, особенно в первую брачную ночь, Элеонора не могла не думать о том, насколько иначе все могло бы происходить, будь на месте ее мужа Ричард. Она бы не боялась, а ждала его с нетерпением любящей невесты. Она была бы горда и счастлива. Но сейчас, через несколько минут, порог этой спальни перешагнет Роберт, их оставят наедине, и последний бастион надежды рухнет. До конца своих дней она будет принадлежать только ему.

Габи вытащила шпильки из ее волос и расправила их по плечам, а потом взялась за расческу.

— Какая красота, дитя мое, жаль, что они всегда прикрыты. Зато теперь ваш муж увидит их во всем блеске, и он будет единственным счастливчиком. Мы должны надеяться, что он оценит, какой бриллиант ему достался. Вот, теперь ваши волосы гладкие и блестящие, как вороново крыло! Ну, бесценная моя, вот мы и готовы. Мне позвать их?

Элеонора закусила дрожащие губы, и Габи коснулась ее ободряюще.

— Не бойтесь, — сказала она. — Помните, что он тоже молод и, наверное, нервничает. Вы должны помочь друг другу.

Элеонора импульсивно обняла свою добрую няню.

— О Габи, — произнесла она, — что бы я без тебя делала? Я просто не вынесла бы этого.

— Не желаю даже слушать, глупышка! Тем более, что старушка Габи здесь. И никогда вас не покинет. А теперь станьте прямо, моя дорогая, и я позову их.

Роберту прислуживали его лакеи, он вошел, облаченный в ночную рубашку, в сопровождении своего отца и других свадебных гостей. Неспешно и торжественно пару препроводили к ложу. Сидя рядом, они поочередно пригубили вина из приветственного кубка, пока их отец произносил благословение, а гости, смеясь, делали громкие замечания, которые, к счастью, Элеонора не могла понять, так как они говорили на своем северном наречии. Зато Роберт их прекрасно понял, и, хотя смеялся со всеми, краска отлила от его щек.

Морланд, разомлевший от вина и эля, похлопал сына по спине и ткнул пальцем в свою невестку, сидевшую рядом не улыбаясь, но и не плача.

— Она выглядит, как снежная королева, парень, — сказал Морланд. — Тебе придется ее немного растопить. Сделай свою мужскую работу. — Он мягко склонился над сыном: — Я купил тебе знатную овечку и привел ее прямо к тебе. Теперь уж твой черед поработать. Подари ей ласку, а она за это одарит тебя хорошенькими ягнятами.

Он выпрямился и поднял над головой выпитый кубок:

— За сына! За будущего сына! — закричал он, и гости присоединились к нему со здравицами и смехом. Новобрачные легли, занавеси были плотно закрыты, и гости вышли из комнаты, чтобы продолжить веселье.

В спальне тем временем воцарилась гнетущая тишина. В темноте задрапированной кровати молодая пара лежала, не прикасаясь друг к другу и храня молчание. Было так тихо, что они слышали собственное дыхание. В голове Роберта продолжали звучать слова его отца: «Подари ей ласку». Для него Элеонора уже была воплощением ласки и чудесной женственности. Он обожал ее до безумия, кровь в его жилах лихорадочно кипела только при одном упоминании ее имени, но тем не менее он чувствовал собственную незначительность и никчемность. Роберт не мог найти в себе смелости даже коснуться ее. Он, такой простой и земной. И она, ангел во плоти. Но он желал ее, желал страстно, до дрожи. Мысль о том, что она, белокожая и черноволосая, лежит рядом с ним, приводила его в неистовство. Роберт застонал, снедаемый этой внутренней борьбой.