Синтия Хэррод-Иглз - Династия

— Доброе утро, мадам. Вы так хорошо поспали. Сейчас вы выглядите намного лучше…

— Как…

— Хозяин тоже спал, а сейчас он проснулся и требует еды, потому что страшно голоден. Здесь горячая вода. Хотите освежиться. А затем завтрак?

— Да, Ани, звучит заманчиво. Сегодня мне намного лучше. Ко мне вернулись силы, и я чувствую, как будто буду жить вечно. Позволь мне снять эту одежду. От меня, наверное, несет, как от нищенки. По-моему, я не снимала ее больше недели.

Пока Элеонора принимала ванну и одевалась, Роберт набросился на еду, которую ему предложил Джо.

— Каша, — с отвращением произнес Роберт. — Я такой голодный, что справился бы с быком, а вы пичкаете меня кашкой!

— Доктор Блекенбери говорит, что вам нельзя сейчас есть твердую пищу, — невозмутимо отозвался Джо.

— Чепуха, — возразил Роберт. — Как я могу окрепнуть, если кормить меня кашей? Вы пытаетесь уморить меня? Я хочу мяса и хлеба, а не эту размазню.

— Как раз зерно и даст вам сил, — сказал Джо, сурово глядя на хозяина. — Слова доктора — закон, как и распоряжения госпожи.

Роберт с неохотой позволил покормить себя, но продолжал бормотать себе под нос:

— Человек лучше знает, что нужно его желудку. Элеонора провела с ним целое утро. Их руки сплелись, и они говорили, говорили без устали. Она была убита его видом: он отощал, посерел и стал старым в один день. Она не поверила бы в его выздоровление, если бы не его бодрый тон. Тело Роберта действительно ослабело, но дух не был сломлен. Именно это обстоятельство и привело к трагедии.

Так получилось, что Элеоноре пришлось уйти к детям, чтобы сказать им приятную новость. Джо, Ани и Оуэн были заняты по дому в то утро, а Роберту прислуживал его юный паж.

Роберт приказал мальчику принести мяса, хлеба и вина. Мальчик прибежал в кухню, где не было в этот момент Жака, а только несколько поварят, которые сделали, как велено. Нагруженный едой поднос доставили Роберту.

— Вот так-то будет лучше, — сказал он с нетерпением. — Помоги мне сесть, мальчик. Разделай-ка мне этого цыпленка. Просто разрежь его на четыре части, я слишком голоден, чтобы ждать долго.

Роберт поел с большим аппетитом, и паж унес поднос. Роберт почувствовал себя намного лучше и сказал себе, что он оказался прав. Но чуть позже, днем, его пронзила резкая боль в животе. Его начало рвать. Элеонора немедленно послала за доктором. Поворот событий совершенно обескуражил ее. Роберт, чувствуя огромную вину и стыд, промолчал о своем тайном пиршестве, поэтому Элеонора никак не могла понять, что происходит.

Когда прибыл доктор, Роберт уже был весь в крови, а боль выкручивала его тело. Доктор Блекенбери потемнел от гнева.

— Что здесь происходит? Он же ел твердую пищу, которую я запретил строго-настрого.

— Нет, это не так. Молоко и каша — вот и все, что я ему давала, — выкрикнула Элеонора, почти теряя рассудок от страха.

— Но он ее принимал. Я предлагаю, чтобы вы опросили слуг. Эта еда вызвала необратимые осложнения.

— Все так плохо? — побелела Элеонора.

— Мадам, я не хочу от вас скрывать, насколько все плохо. — Он минуту помолчал, после чего тихо добавил: — Я думаю, вам стоит позвать священника.

Элеонора издала крик ужаса, а потом бросилась к Роберту и схватила его за руку, словно могла этим вытащить его из объятий смерти. Роберт стонал и впадал в забытье, уже не узнавая даже ее рядом с собой.

В два часа пополудни Роберт начал чувствовать приступы боли, в три пришел доктор. Уже в половине четвертого страшные конвульсии сотрясали его тело так, что у него закатывались глаза. Боль словно лишила его человеческого облика. Без четверти четыре Роберт был мертв.

Сначала Элеонора хотела убить мальчика-слугу, который принес злосчастный поднос с едой, собственными руками, затем она решила отдать его под суд по обвинению в убийстве, но Джо отговорил ее, справедливо указав на то, что он всего лишь выполнял приказ хозяина, как и положено хорошему слуге. Она просто выгнала мальчика и предупредила, что если он хоть когда-нибудь появится в Йорке, ему не сносить головы.

Роберт был похоронен с большими почестями в семейном склепе под часовней в Морланд-Плэйсе, а на поминание пришли сотни его знакомых. Элеонора организовала поминание, которое по роскоши угощения могло сравниться с минувшей свадьбой Эдуарда. Были возведены два бронзовых и один мраморный памятники на территории церкви Святой Троицы и еще один у домашней часовни. Роберт был изображен в костюме поставщика шерсти, а у подножия была сделана надпись: «С Богом до конца дней своих».

Горе Элеоноры не знало границ, но ей пришлось взять себя в руки, и она позволяла себе плакать, только когда оставалась одна. Все ее время теперь отнимало управление поместьем и ведение дома. Она должна была совмещать обязанности госпожи и господина. Ей предстояло приготовить траурные черные одежды, а потом ждать родов — они приходились на первые дни сентября. Элеонора должна была дать жизнь ребенку, которого Роберту уже не суждено будет увидеть. Ей предстояло дать жизнь новому живому существу в последний раз.

Ребенок родился первого сентября, и это был мальчик. Элеонора назвала его Ричардом, в честь покровителя ее семьи, и попросила лорда Ричарда быть крестным отцом мальчика. К ее изумлению и радости, герцог написал очень любезное письмо, соглашаясь на предложенную роль, и прислал красивый набор серебряных ложечек и подарок на крещение. Доверенный лорда присутствовал на крестинах, его специально прислали из родового поместья герцога, и Элеоноре было чрезвычайно приятно это очевидное проявление заботы. Выбор имени для ребенка оправдывался еще и тем, что самый младший в семье герцога Ричарда и герцогини Сесилии тоже был назван Ричардом. Элеонора вспомнила, что первым ребенком у Йорков была девочка, названная Анной, точно так же, как и первая дочь Элеоноры. Первенец-сын в обеих семьях получил имя Эдуард. Элеоноре думалось, что выбор имени для сына, совпадающий с выбором герцога, будет правильным шагом. Ей казалось, что назвать младшего ребенка Ричардом означает замкнуть некий жизненный круг и придать их взаимоотношениям недостающую завершенность.

Рождество того года было временем радости, смешанной с печалью, оттого что Элеоноре предстояло провести первое Рождество без Роберта. Элеонора спрятала свое горе, не позволяя окружающим догадаться о боли утраты. Она ни с кем не делила своей печали, но ее близким было понятно, насколько тяжело ей приходится. Изабелла, которая без памяти любила отца, ходила еще более мрачная, чем обычно, и только Гарри с Джоном старались держаться бодрыми. К списку невосполнимых утрат прибавилась и смерть отца Сесилии, господина Шоу, который умер восемнадцатого декабря. В довершение ко всему любимица Элеоноры, Лепида, была обнаружена мертвой в одном из загонов, ее окрас был едва ли не белее снега. Лошадке исполнилось двадцать восемь лет, но она казалась еще очень здоровой, поэтому ее смерть стала для Элеоноры настоящим шоком.

Но были и радостные вести. Сесилия ждала ребенка, что означало возможное рождение наследника династии Морландов, которое должно было произойти в июле 1459 года. Источником радости был и малыш Ричард, живость и здоровье которого не могли не радовать. Наконец, радостной была новость о визите герцога Йорка, который проездом собирался посетить Морландов в январе. Другим известием, хоть и незначительным, но весьма приятным, явилось то, что прошение Роберта о собственном гербе было удовлетворено. Их герб должен был изображать «на серебристом фоне белого, бегущего по черному полю зайца». Элеонора была очень рада. Она немедленно заказала ливреи для слуг, весьма сожалея, что они не будут готовы к приезду лорда Ричарда.

Герцог Йорк покинул свой дом в понедельник, а уже во вторник был в Морланд-Плэйсе. Он и Элеонора приветствовали друг друга тепло и с пристрастием обменялись взглядами, чтобы оценить перемены, произошедшие с ними за время их долгой разлуки. От Элеоноры не ускользнуло, что лорд Ричард выглядит постаревшим и уставшим. Тем не менее, его мужское обаяние по-прежнему не вызывало сомнений. Для нее он оставался самым привлекательным и красивым мужчиной на свете. Он привез с собой подарки для всех членов семьи, среди которых особой роскошью поражал подарок для Элеоноры. Ричард распорядился, чтобы Элеоноре доставили лиловый плащ, отороченный черно-бурой лисой, прямо из Балтии. Этот подарок был столь дорогим, что Элеонора невольно прослезилась. Для малютки он привез серебряную чашку.

— Мой крестник, да еще и тезка, где он и как поживает? Мне можно с ним познакомиться?

— О да, ваша светлость. — Элеонора быстро перешла от слез к смеху. — У меня была только одна трудность — удержать его гувернантку от того, чтобы она не отправилась встречать вас со своим подопечным на полдороге от вашего родового поместья.

Ани вышла вперед с малышом на руках, одетым во все белое. Ричард, сам опытный отец, осмотрел его с серьезным видом.

— Чудесный здоровый ребенок, мадам. Он вырастет крепким. А еще я вижу, что у него будут ваши яркие красивые глаза, — вынес свой вердикт герцог. — Уж я-то знаю, поскольку видел на своем веку немало младенцев. Позвольте мне его подержать. Ну, что же это, право, не стоит волноваться, — сказал он Ани, видя ее колебания. — Я еще ни одного не уронил.

Ребенок пошел к нему на руки с большой охотой. Вскоре он уже радостно заливался смехом, пуская пузыри, и махал кулачком. Один из ударов пришелся лорду Ричарду по подбородку, и он притворился серьезно ушибленным, после чего передал кроху няньке.

— Я вижу, он уже готов побороться со мной, — сказал лорд Ричард, потирая подбородок. — Даже подумать страшно, что же будет, когда он вырастет и станет взрослым. Представляю его таким же великаном, как и мой собственный Эдуард. Представьте себе, Элеонора: ему только семнадцать, а он уже шести футов роста. И это еще не предел — он продолжает расти.