Мужчина рядом со мной вплотную приблизил губы к моему уху, так, что его стало слышно сквозь шум криков, падавших обломков, воплей людей в воде.

– Надо уходить, – крикнул он, – на корме я видел тридцать баррелей пушечного пороха, и огонь наверняка доберется до них. И тогда…

– Мои отец и мать… – с мукой выкрикнула я.

– Вы не можете их спасти. Никто не может. Возможно, они уже выбрались. В борту парохода ниже палуб пробоина. Идемте! Вы умеете плавать?

Я молча кивнула. Слезы струились у меня по лицу. Я была слишком потрясена, чтобы думать. Все, на что я была способна, – это повиноваться этому мужчине. Я осознала, что доверяю ему, ибо он выглядел таким сильным и знающим и не выказывал никаких признаков страха.

Мы достигли поручней. В воде под нами множество людей пытались держаться на плаву. До сих пор не появился ни один спасательный корабль, и было ясно, что многие из пловцов обречены.

– Единственный шанс, – сказал мой благодетель. – Оставайтесь здесь! Не двигайтесь, если вам дорога жизнь.

Он выпустил меня и ринулся по палубе к ялу, из которого уже высыпались его обитатели, но который все еще висел на одном пеньковом канате. Канат дымился, но был еще, несомненно, крепок, несмотря на огонь. Мой благодетель был занят исправлением этого. Я видела, как он подобрал длинную деревянную палку, один конец которой полыхал. Он держал палку у несгоревшего каната, пока огонь не охватил его и не пережег, и ял упал на воду килем, и, к счастью, не перевернулся, даже когда люди ухватились за него, чтобы влезть. Их было так много, что безумные усилия людей со всех сторон лодки не дали ей опрокинуться.

Мужчина бегом вернулся ко мне, подвел к поручням и указал на кусок веревки, привязанный к ним. Из-за дыма и огня я не видела, как он устроил этот путь к спасению. Ему не пришлось ничего объяснять. Я инстинктивно знала, что делать. Я ухватилась за канат, перелезла через поручни и съехала прямо в лодку.

Кто-то оттолкнул ее от пакетбота. Я посмотрела вверх, надеясь, что мой благодетель спускается по канату и успеет вовремя оказаться на борту. Но я даже не увидела его. Кто-то нашел весла, и лодка быстро пошла по воде.

В ту минуту мне показалось чрезвычайной жестокостью то, что тех, которые пытались взобраться к нам в лодку, безжалостно отталкивали, по рукам отчаянно цеплявшихся за борта людей пассажиры били и колотили кулаками. Но если бы кто-то влез в ял и в него залилась вода, мы бы все утонули.

Я почувствовала рядом с челном мягкий прибрежный ил. Все как можно скорее выскочили из лодки. У двоих мужчин достало мужества и здравого смысла оттолкнуть лодку от берега, влезть в нее и начать грести назад, чтобы попытаться спасти нескольких боровшихся за жизнь людей.

Я спрашивала себя, что сталось с мужчиной, спасшим меня, но не с моими родителями: я знала, что они, без сомнения, мертвы. Я все еще была слишком охвачена страхом, чтобы сейчас оплакивать их судьбу. Я стала ходить, пытаясь помочь некоторым из раненых и в то же время ища мужчину, который, вне сомнения, спас мне жизнь.

Я нашла его в нескольких сотнях ярдов, он отчаянно разыскивал меня. Издали увидев друг друга, мы понеслись навстречу с распростертыми объятиями, и через мгновение он крепко прижал меня к себе.

– Я думал, что потерял вас, – сказал он. – В этом яле было так много людей…

– А я думала, что вы остались на пароходе. Даже не знаю…

Дальнейший разговор был прерван грохотом ужасного взрыва на пакетботе. Пушечный порох наконец выпалил. Части судна взлетели в небо, другие с сильным плеском упали в воду. Должно быть, много людей было убито падавшими обломками, ведь их было множество.

Я крепко прижалась лицом к тужурке мужчины и так горячо вцепилась в него, словно бы решила никогда не отпускать. Он повел меня прочь, и я слепо шла за ним, все еще уткнувшись лицом в его грудь. Наконец мы вышли на сухое место, и он усадил меня на траву. Он сел рядом.

– Я скорблю о ваших матери и отце, – тихо сказал он. – Вам нужно понять, что для них ничего нельзя было сделать. Вы вправе скорбеть о них, но не теперь. Вам нужно подумать о себе. Как и мне.

– Я знаю, – сумела я выговорить. – Я очень благодарна вам за то, что вы сделали. Уверена, что если бы не вы, меня бы не было в живых.

– Вы сделали это сами, – уверил он меня. – Теперь отдохните. Прислонитесь ко мне. Думаю, мы настолько друзья, чтобы поддерживать друг друга. Если вам хочется заплакать, я это тоже пойму.

– Потом, – сказала я. Я прислонилась к нему, как он предложил. – Еще раз спасибо вам. Я даже не знаю, кто вы.

– Меня зовут Дэвид Бреннан.

– Я никогда не забуду вас, мистер Бреннан. Я Джена Стюарт.

– Джена? Никогда раньше не слышал такого имени. Оно мне нравится. Да… Очень. Джена… Оно прелестно звучит. Как музыка. Я музыкант.

– Вы играете на каком-то инструменте? – спросила я. Он занимал меня такими прозаическими вопросами, и я на время забыла о происшествии.

– Я играю на нескольких инструментах, но вообще-то я дирижер. На следующей неделе я должен выступать в Новоорлеанском оперном театре, но теперь я не уверен даже в этом.

– Надеюсь, вы будете великолепны, – сказала я.

– Спасибо. Мне это обязательно нужно. Теперь я потерял все, что имел, кроме совсем маленькой суммы денег. Вот что бывает, когда возишь их с собой. Все мое состояние было в одном из чемоданов, а он теперь, скорее всего, сгорел дотла.

– Мне жаль, мистер Бреннан.

– О, я не пропаду. А как вы?

– Я не знаю. – Я чуть было не добавила, что все, что у нас было, тоже, вероятно, сгорело дотла, но не хотела, чтобы он тревожился за меня, и не желала, чтобы делился со мной своими скудными деньгами. Он сделал уже достаточно.

– У меня есть родственник… Я могу поехать к нему, – добавила я, – пожалуйста, не беспокойтесь обо мне.

– Моя привилегия – беспокоиться о леди, которым я помог спастись, – с улыбкой сказал он. – А сейчас нам лучше позаботиться о своей одежде. Мы насквозь промокли, и счастье, что день теплый. Полагаю, нас на чем-нибудь подвезут до города. Поищем сейчас транспорт?

– Да, – сказала я. – Здесь нам… больше нечего делать.

– Я хотел бы, чтобы это было не так. Мне жаль, Джена. Мне очень, очень жаль.

Я не ответила, потому что боялась расплакаться. Вместо этого я позволила ему взять меня за руку и вести к пыльной дороге, вниз по которой мы шли, пока не подошли к группе потрясенных людей, оставшихся в живых. Мы были теперь на небольшом холме, возвышавшемся над рекой. Груда обломков – вот все, что осталось от гордого пакетбота, который пытался побить рекорд скорости. Пароход был разрушен.

Мистер Бреннан оставил меня с двумя женщинами, которые явно нуждались в поддержке. Я успокоила их и помогла выжать речную воду из разбухшей одежды. Занятие делом благотворно сказывалось на мне, и мистер Бреннан, кажется, знал это, так как, вернувшись, поручил моим заботам трех-четырехлетнюю девочку, которую пока никто не искал.

Я держала ее на руках, пока мистер Бреннан говорил мне, что нам на помощь отправлен другой пакетбот. Я бы предпочла никогда больше не ступать на пароход, но здравый смысл подсказывал, что до Нового Орлеана нет другого удобного пути.

К вечеру я смертельно устала, оказывая помощь раненым. Наконец пришел пакетбот, и была устроена временная сходня, вдвое длиннее средней, так что мы прошли прямо на судно.

Когда оно тронулось, раздвигая обломки затонувшего пакетбота, я почувствовала, что силы начинают покидать меня. Мистер Бреннан понял, что я уже не способна ничего более воспринять. Он добился, чтобы мне предоставили каюту, и отвел меня туда.

– Раздевайтесь, – сказал он, – и ложитесь в постель. Вам необходимы покой и тепло. Когда будете готовы, позовите меня. Я буду тут за дверью.

Я кивнула, опять не в силах говорить. Я стянула с себя промокшую одежду, закуталась в огромное полотенце и легла в постель. Прежде чем позвать мистера Бреннана, я пальцами расчесала волосы, приведя их в возможный порядок.

Он придвинул к кровати стул и устало сел.

– Начинаю разваливаться, – признался он. – Я в соседней каюте, значит, вам надо лишь легонько постучать в стену, и я тут же приду. Хотите поговорить или лучше постараетесь заснуть?

– Мне не заснуть, – сказала я. – Я бы охотно поговорила, если вы выдержите.

– Обо мне не беспокойтесь. Откуда вы приехали?

– Из Сент-Луиса. Мой отец был там коммерсантом. У него был большой магазин, и он планировал открыть еще один в Новом Орлеане. Теперь… его и мамы… нет. Это не укладывается в голове.

– Я знаю. Мне повезло – я никого не потерял на пароходе. Вы говорите, что у вас в Новом Орлеане есть родственник?

– Очень дальний, но я уверена, что он сможет мне помочь.

– Конечно, сможет, и скоро у вас все наладится. Вы останетесь в Новом Орлеане?

– Не знаю. У меня не было времени подумать.

– Забыл сказать вам… Скоро мы подойдем к пристани, где добрые люди собрали одежду, в которую мы могли бы переодеться. Я присмотрю, чтобы вы получили одежду и… другое.

– А как вы?

– Я сделал все возможное. Думаю, я могу спасти свою одежду, но ваше… Ботинки… Все остальное. Боюсь, что…

– Я знаю, – я осмотрела все несколько минут тому назад. Это уже не отстирать и не починить.

– По крайней мере скоро мы сможем поправить положение.

– Вам известно, скольким удалось выбраться? – спросила я.

Он покачал головой.

– Точной цифры нет, но полагают, что нас выжило около трети. Большинство утонули.

– И ни слова о?..

Он перебил меня.

– Нет. Все, кто был под палубами, утонули с остатками корабля. На глубине. Сомневаюсь, чтобы предприняли какую-либо попытку поднять корпус.

– Следовательно, мне ничего не остается, как постараться сделать все от меня зависящее в Новом Орлеане.

– Надеюсь, вы позволите мне как-нибудь поддержать вас, – сказал он.