— Хорошо, — согласилась Кэтрин, — не скажу.

Фанни нахмурила брови над серьезными серыми глазами.

— Позапрошлая ночь была настолько ужасной?

— Не самой приятной. — Кэтрин позволила себе натянутую улыбку.

— Джилс говорит, что сбежавших рабов уже несколько десятков и через некоторое время они могут напасть снова. Теперь мужчины знают, что они на болоте, и примут меры для их поимки.

— Очень обнадеживающе, но я все равно возвращаюсь в Новый Орлеан.

— Ты совершаешь ошибку, Кэтрин.

После этого наставнического, осуждающего тона желание быть мягкой и довериться Фанни прошло. Кэтрин не обратила внимания на звук открывшейся двери в спальню.

— Вполне возможно, — ответила она, — но это моя ошибка.

Времени совсем не осталось. Она склонилась над сундуком. Пытаясь разглядеть лицо Кэтрин, Фанни спросила:

— Рафаэль знает, что ты уезжаешь?

Кэтрин стало неловко, но она решила не увиливать.

— А похоже на то, что я сказала ему?

— Нет, — странным тоном ответила Фанни. — Думаю, это было бы не очень мудро.

В скором времени Фанни ушла. Кэтрин, стоя у двери, наблюдала, как она садится в фаэтон брата и кучер взбирается на свое место. Девушка несколько секунд сидела неподвижно, словно собираясь с мыслями, затем резко дала знак трогаться. Кэтрин смотрела ей вслед, пока пыль от их экипажа не развеялась в листве.

Сундук был тяжелее, чем предполагала Кэтрин. Они с Паулиной смогли пронести его только по тропинке в лесу, да и то часто останавливаясь. Кожаные ремни впивались им в руки, а из-за длинных юбок они не видели, куда ступают, им мешали корни деревьев и лоза. Всякий раз, когда Кэтрин оступалась, Паулина хихикала, и этот неприятный звук вызывал желание ее отшлепать.

Устав от тяжелых мыслей, она стала сомневаться в разумности принятого решения. Но это ее не остановило. Она не могла и не будет больше ни секунды терпеть эту ситуацию.

Ее глаза горели из-за собравшихся у ресниц соленых невыплаканных слез. Как давно она спала? Не прошлой ночью, не позапрошлой. За прошедшие сорок восемь часов она присутствовала при двух смертях и одном рождении. А сколько времени прошло с тех пор, как она спокойно отдыхала? Казалось, месяцы, годы, вечность.

Ожидавший ее экипаж был новым ландо Трепаньеров: блестящий, черный с серебряными и голубыми вставками. Как мило с их стороны предложить его. Маркус оперся о него и лениво бил кнутом по ботинку или обмахивался им от жужжащих вокруг мух. Заметив с трудом идущую в его сторону пару женщин, он швырнул кнут на землю и подошел, чтобы освободить их от ноши.

— Спасибо, — сказала Кэтрин, едва дыша и пытаясь улыбнуться.

Маркус, делая вид, что ему не тяжело, отнес сундук к задней стенке экипажа и поднял в багажный отсек, а лениво спустившийся кучер принялся его привязывать.

— Кэтрин, — сказал Маркус, беря ее руку и поднося к своим губам. — Я не могу передать…

— Я тоже — как я благодарна за твое предложение отвезти меня домой к маме, — быстро произнесла она. — Я в неоплатном долгу перед тобой.

По его лицу пробежала тень, а в уголках губ залегли упрямые складки. Он бросил понимающий взгляд на служанку, но едва начал говорить, как послышался душераздирающий крик:

— Маркус!

Соланж, волосы которой беспорядочно развивались вокруг лица, а глаза были дикими и красными от рыданий, внезапно выбежала из тени деревьев. Кэтрин с изумлением оглядела ее странную фигуру.

Подойдя ближе к Кэтрин, Маркус закрыл ее от Соланж.

— Ты не можешь так уехать, не можешь! Я потеряла мадам Ти, я не могу потерять еще и тебя. Не так, не с ней. Мне стало плохо, когда я узнала, что ты собираешься уезжать, но когда я услышала, как она сказала, что едет с тобой, я думала, умру. Пожалуйста, Маркус, возьми меня. Возьми меня — умоляю!

— Соланж, моя дорогая девочка, — неловко начал он.

— Я люблю тебя, Маркус, — страдальческим голосом сказала она, когда прочла на его лице отказ. — Не поступай так со мной.

Вместо ответа Маркус открыл дверь экипажа и затолкал Кэтрин внутрь.

— Эй! Трогай! Быстро! — раздраженно крикнул он кучеру.

Соланж со слезами на глазах подалась вперед и ухватилась за его рукав.

— Маркус, выслушай меня… Пожалуйста…

Но мужчина оттолкнул ее, нетерпеливо ождая, пока Кэтрин, спотыкаясь, переступала через коробки и его дорожные сумки, лежавшие на полу экипажа.

— Я люблю тебя, люблю! Я покончу с собой, если ты оставишь меня ради нее. Я это сделаю. Я убью себя!

— Глупая, ненормальная, маленькая идиотка. Отстань от меня, — раздраженно произнес Маркус.

Соланж вцепилась в его руку, и он отпрянул от ее, из-за чего она упала на колени прямо на гнилые листья.

Скорчившись, словно в предсмертной агонии, девушка издала пронзительный крик, разорвавший окружающую тишину, а потом начала рыдать. Маркус бессильно повернулся к ней, словно собирался успокоить.

В этом не было необходимости. Она подняла глаза, полные мучительного недоверия.

— Я хочу умереть, — прошептала она дрожащими губами. — Я хочу умереть.

Маркус с отвращением отвернулся. Он подошел к двери экипажа, и его взгляд упал на бритвенную коробку. Понадобилась всего секунда, чтобы развязать кожаный ремень и вытащить острую бритву. Взмах руки — и коробочка из слоновой кости, в которой она лежала, приземлилась на колени Соланж.

— Нет, постой, — сказала Кэтрин, наклоняясь через него к окну.

— Не переживай, — сказал ей Маркус. — Соланж слишком труслива, чтобы навредить кому-либо, особенно себе.

Кэтрин почти не слышала его. Сквозь пыль, летящую из-под колес, она заметила бегущую за экипажем Паулину. Далеко за ней сидела Соланж с серебряной бритвой в руке. Кэтрин удалось разглядеть, как она глубоко вздохнула и начала резать левое запястье.

— Стой! — крикнула Кэтрин, увидев стекающую с руки Соланж темно-красную кровь. — Останови кучера!

Маркус не собирался выполнять ее просьбу. Он даже не оглянулся.

— Она убивает себя, глупец! — воскликнула Кэтрин, не сводя янтарных глаз с сидевшего рядом с ней мужчины.

Прошло несколько секунд, однако он не шелохнулся. За этот короткий промежуток времени Кэтрин поняла, что он не предпримет попытки помочь Соланж. Ему было наплевать на ее поступок.

Повернувшись, она ударила кулаком по крыше ландо.

— Остановитесь! Сейчас же! — крикнула она, потянувшись к двери.

Но ее руку вдруг одернули, а ее саму усадили на место. Маркус возвышался над ней и недобро улыбался. Он занес руку, и удар пришелся ей в висок. Сцена перед ее глазами разбилась на тысячи серых фрагментов, и больше она ничего не видела.

Пламенный оранжевый свет, бьющий в глаза Кэтрин, привел ее в чувство. Это были последние лучи заходящего солнца, пробивавшиеся сквозь окно экипажа и освещавшие пыльный интерьер. Она отвернула голову от света, затем простонала от сильной боли в голове. Через некоторое время пульсирующая боль вновь затихла. Ей нужно было немного расслабиться, хотя громыхающий экипаж и постоянно подгоняемая кучером лошадь не давали этого сделать.

…Закат. Когда они с Паулиной выходили из дома, была первая половина дня. Куда промелькнули эти несколько часов? Где Паулина? Осталась в прошлом — вот где. Осталась в прошлом, вместе с Соланж.

От неописуемого ужаса она почувствовала горечь во рту. Кэтрин медленно закрыла глаза. Соланж. Бедная Соланж. Слишком поздно. Кровь, которую она пролила на сырую землю леса, к этому времени уже застыла и почернела. Слишком поздно. Какое бы, пусть легкое, эгоистичное чувство и желание ни испытывал к ней Рафаэль, теперь оно сгорит в огне его ненависти.

Такое ужасное предательство нельзя ни забыть, ни простить. У нее нет никакого права ожидать этого — тем более желать этого. Слишком поздно.

Она была обречена. Обречена на непонятное будущее. Согласна Кэтрин или нет, но теперь она была связана с человеком, который со своего места напротив так жадно смотрел на нее в тусклом свете.

Она уже никогда не сможет вернуться в Альгамбру. Не сможет вернуться назад. Никогда.

Часть вторая

Глава 16


«Я седьмой сын седьмого сына! Я брат медведя гризли, кузен дикой кошки, а моим щенком был скунс! Я могу швырнуть, выбить глаз, подраться с любым мужиком на Миссисипи. Я могу и дальше кутить, еще больше напиваться, залезть еще выше и упасть легче, чем любой мужик Джек здесь. Я могу проглотить черную реку и выплюнуть красную. Днем я жалкая гремучая змея с раненым хвостом; с наступлением ночи я использую луну для своего венценосного насеста! Ку-ка-ре-ку! Ты можешь слышать мир? Ку-ка-ре-ку!»

Кэтрин с изумлением остановилась у двери захудалой речной таверны. Колышущийся желтый свет просачивался в ночь от ламп, висевших в сумраке под низкими закопченными бревнами. В одном конце была огромная печь, где на углях что-то жарилось в сковородке и готовилось в котелке, и маленький сварливый подвижный мужичок устало переворачивал говядину. В зале воняло кислым элем и виски, дымом и табаком, впитавшимися в опилки на полу. Компания растрепанных бандитов, широкоплечих лодочников в домотканых рубашках, сидела, согнувшись над своей едой и напитками за большими деревянными столами. Они с открытыми ртами глазели на бородатого гиганта, стоявшего на столе, широко расставив ноги и громко поющего.

Первым порывом Кэтрин было уйти отсюда, но Маркус встал у нее за спиной и толкнул в неприятно пахнущий зал. Она едва не столкнулась с сердитым чернобровым юношей с темными волосами до плеч. Он увернулся, чтобы не наскочить на нее, и сморщился от боли, потому что весь вес его тела пришелся на искалеченную ногу. Не обратив внимания на ее извинение, он прошмыгнул мимо, за дверь. Ей показалось, что он пристально посмотрел на нее, но вскоре она перестала об этом думать.

— Это галлюцинация, хоть у меня никогда их не было! — донесся грубый возглас из темного угла.