Они прибыли позже, чем планировали, но у Кэтрин еще оставалось время, чтобы выпить чашку чая с Фанни и обменяться новостями, до того как они начнут одеваться к ужину.

Когда дамы вошли в гостиную, Джилс как раз наливал Рафаэлю херес.

— О! Леди, наконец-то, — сказал он, протягивая другу бокал.

— Глупости, — засмеялась Фанни. — Мы не поздно. Это вы рано.

— Очень может быть. Гости обнаружат нас сидящими за столом, если мы не поторопимся.

— Ты слишком переживаешь, — сказала она ему.

— А ты недостаточно.

По лицу Фанни пробежала тень.

— Я бы так не сказала.

— Нет, наверное нет. Я принесу тебе красивое извинение, сказав, как прекрасно ты выглядишь. — Взяв руку сестры, он заставил ее сделать церемонный реверанс. — Этот серо-зеленый цвет тебе к лицу, дорогая, и серебряная тесьма отлично сочетается с лентами на шляпке.

— Быстрее, Кэтрин, — сказала Фанни, поворачиваясь и протягивая руку Рафаэлю, — кажется, нужно отвлечь внимание Джилса.

— Нет необходимости ее учить, — парировал Джилс, поднося к губам руку Кэтрин. — Она может привлечь внимание любого мужчины.

Это было не более чем добродушное подшучивание, но Кэтрин перевела взгляд с неожиданно помрачневших голубых глаз Джилса на насмешливые глаза Рафаэля.

— Включая собственного мужа, — обратился он к своему другу. — Но несмотря на это, я разрешаю тебе сопровождать ее к ужину.

За столом Фанни направила беседу в безопасное русло, обсуждая скучные темы вроде политики и переписи населения в этой местности. Поначалу был назначен съезд по рассмотрению статуса штата и формированию конституции, потом документ подвергся суровой критике, превратившись, как и следовало ожидать, в предмет обсуждения вхождения территории в состав Союза.

— Я недавно получил письмо от Клайборна, — сказал Джилс.

— Ах да, это же твой друг, — мягко поддел его Рафаэль.

— И твой, если бы ты не забывал об этом. В любом случае губернатор считает, что статус штата — всего лишь формальность. Сомневаться в нехватке людей не стоит.

Мысли Кэтрин блуждали далеко от этих тем. Кипарисовая Роща, как и говорила Фанни, по устройству была похожа на Альгамбру. Здесь были такие же просторные галереи, такие же побеленные веранды. Однако здесь не имелось ни одного крыла. Основные комнаты были расположены напротив главного входа, сразу за ними шел ряд спален. Вызывали интерес два небольших одинаковых здания: слева — помещения для вечернего досуга гостящих здесь молодых людей, справа — голубятня, чтобы подавать к столу и дарить соседям нежную голубятину.

Внутреннее убранство несколько отличалось. Здесь было меньше орнаментов, чем в креольских домах, меньше безделушек и золотых листьев, меньше узоров на коврах и портьерах. Мебель имела более простые линии и приглушенные тона. Главная гостиная и маленькие салоны соединялись, образуя огромный танцевальный зал. Ковры и половики были убраны, а серую кипарисовую плитку на полу покрасили под красную дубовую кору и натерли пчелиным воском. Полировка придавала полу такой блеск, что в нем отражались даже стоявшие в ряд вдоль стены стулья и многочисленные цветы: розы, живокость, дикая гардения, — которые образовывали альковы вокруг огромных, от пола до потолка, окон.

Цветы были страстью Фанни, и она выращивала их в саду, устроенном в английском стиле и разбитом позади дома. Вспомнив о нем, Кэтрин подумала, что нужно узнать у Фанни названия роз, особенно темно-розовых, с бархатистыми, словно покрытыми мхом, бутонами. До переустройства двора в Альгамбре у нее так и не дошли руки. Как глупо было в то утро стоять и смотреть на неухоженную территорию. Тогда ей казалось, что в ее жизни не будет бóльших проблем, чем взять в руки заброшенный дом и украсить его.

— Ты так не считаешь, Кэтрин?

— Что? — виновато переспросила она. — Боюсь, я была невнимательна.

— Я спросил, как тебе нравится ожерелье Фанни, — с оттенком нетерпения в голосе сказал Рафаэль. — Восточный нефрит, кажется.

Кэтрин окинула взглядом подвеску на прекрасной золотой цепочке. Маленький выгравированный слоник не показался ей красивым, но она вынуждена была согласиться, что он необычен.

— Отец подарил мне его на шестнадцатилетие, — сказала Фанни. — Папа был морским капитаном. Он привез его с Островов специй[86] — своей последней поездки перед смертью. Папа утверждал, что он приносит удачу, потому что хобот у слона направлен вниз, — по крайней мере, так говорят дальневосточные поверья.

— Покажи им свой браслет, — лениво развалившись на стуле во главе стола, попросил Джилс, играя свисающей из кармана цепочкой для часов.

— Ах да, — произнесла Фанни, послушно показывая свое запястье. — Он подходит к моему слоненку, сделан из нефрита и золота. Я нашла его не где-нибудь, а в Натчезе. Там есть человек, некий мистер Мартин. Он вроде бы плантатор, но увлекается коллекционированием и продажей необычных вещей, подобных этим.

— Я помню одну девушку в школе при монастыре, Элен Дюбуа, которая вышла замуж за Мартина из Натчеза, — сказала Кэтрин.

— Вполне возможно, — прокомментировал Рафаэль, — поскольку каждая более-менее образованная девушка в округе обучалась в монастыре.

Это было правдой, и Кэтрин не смогла сдержать улыбку.

— Да, но Элен была моей лучшей подругой — пока около трех лет назад не поехала в Натчез навестить родственников, да так и не вернулась.

— Ты говоришь так, словно Натчез находится на краю земли, — поддразнила ее Фанни.

— Нет-нет, — с улыбкой возразила Кэтрин и покачала головой. — Это в Новой Англии.

Лишь по счастливому стечению обстоятельств гости не застали их сидящими за столом. Когда послышался шум первого подъехавшего экипажа, они как раз вышли в танцевальный зал и вынуждены были спешно идти переодеваться.

Соланж отказалась присутствовать за обеденным столом и попросила принести поднос с едой в приготовленную для них с мадам Тиби комнату. Эти двое сидели на канапе с верблюжьей спинкой, тихо разговаривая, когда их заметила Кэтрин. Она посмотрела на них с негодованием и сожалением одновременно, но что-либо предпринимать было поздно, поскольку объявили первых гостей. Однако она заметила, как застыл стоявший рядом Рафаэль и бросил на нее пронизывающий подозрительный взгляд.

— Что ты с ней сделала? — возмущенно выдохнул он. — Она выглядит как fille de joie[87].

На ответ не было времени, но он оказался прав — и, возможно, в этом отчасти была ее вина. Румяные щеки, красный рот, мертвенно бледное от пудры лицо, неаккуратно завитые слишком горячими щипцами волосы — Соланж выглядела как накрашенная кукла или жрица любви из борделя на улице Шапитулис в Новом Орлеане. Она надела розовое атласное платье с ужасным декольте, окаймленным широкой лентой с камнями, которое точно не одобрила бы мадам Мэйфилд во время их совместных походов по магазинам. Кэтрин понятия не имела, где Соланж его взяла. А завершала этот туалет, в качестве знака «одобрено», кашемировая шаль Кэтрин — та самая, которую Рафаэль подарил ей на свадьбу.

Кто был ответственен за эту пародию? Соланж? Или мадам Тиби? На это могло быть лишь два объяснения. Первое — невежество. Второе — сильнейшая ненависть, дикая злость, вынудившая выставить на посмешище юную девушку, чтобы сделать виновным кого-то другого. Ведь именно Кэтрин поощряла золовку пользоваться косметикой, и мадам Тиби это знала.

Нельзя было позволить Соланж опозориться. Поприветствовав очередных гостей, Рафаэль оставил их беседовать с Фанни и Кэтрин, а сам приказал Соланж отправляться к себе в комнату. Возражение было тихим, но от этого не менее лютым и горьким, как могла судить Кэтрин. Однако в конце концов Соланж подчинилась брату.

Немного поразмыслив, Кэтрин поняла, что у девушки нет с собой подходящей одежды. Она взяла только это платье. Нужно было что-то предпринять. Не привлекая лишнего внимания, она последовала за Соланж.

Одежда Фанни была безнадежно велика: слишком широка в плечах и слишком длинна. Правда, у Кэтрин имелся кружевной воротник, который служанка на всякий случай положила в багаж. Снять безвкусную ленту — уже полдела. С кружевом на груди, умытым лицом и уложенными волосами Соланж можно было представлять гостям. Однако, когда пришло время вновь идти в танцевальный зал, девушка начала артачиться. В порыве гнева она приказала всем выйти из комнаты. Кэтрин подумала, что ей не мешало бы побыть некоторое время одной. Но она не была уже так уверена в этом, когда Соланж отвела ее в сторону и попросила позвать к ней Маркуса, как только он приедет.

Конечно же, Кэтрин не могла этого допустить. Все законы здравого смысла и пристойного поведения строго запрещали встречи в спальне. В том состоянии, в котором сейчас находилась Соланж, это было бы очень неразумно. Что скажет Рафаэль, если узнает об этой уловке, трудно даже представить. Должна быть какая-то альтернатива.

Нахмурившись, Кэтрин вернулась в бальный зал. Джилс пригласил ее на кадриль — быстрый танец, во время которого они резвились и много смеялись. Один или два джентльмена умоляли ее о следующем танце, и она согласилась, проследив, однако, чтобы у нее не были расписаны все танцы подряд, из-за чего ее могли бы счесть фривольной молодой матроной; также она нашла время поговорить с несколькими пожилыми дамами, стоявшими у стены.

Трепаньеры явно не торопились. Как потом объяснил месье Трепаньер, высокомерный мужчина с вечным пятном под носом из-за нюхательного табака, это произошло из-за непредвиденной проблемы с их новым экипажем. Пропало одно серебряное лепное украшение, и он отказался покидать дом, пока не нашли того, кто его взял, после чего виновного хорошенько выпороли. Оказалось, что это был сын садовника, который стащил украшение, потому что оно блестело.

Маркус был великолепен в темно-синем изысканном пиджаке, серых панталонах и шерстяном жилете с серо-золотой шелковой каймой. Дополнительным штрихом к наряду была золотая кисточка, свисавшая с неизбежного атрибута его одежды — эфеса шпаги. С противоположного конца зала Кэтрин одобрительно наблюдала, с каким превосходным тактом он вел свою партнершу на танцевальную площадку, однако не была удивлена, когда он нашел ее, Кэтрин, во время первого перерыва.