Сбегая вниз, Кэтрин слышала, как Деде вошла в спальню и стала произносить какие-то успокаивающие фразы. Пусть старая няня сама утешает свою хозяйку, принимает на себя основной удар ее гнева и усмиряет ее оскорбленные чувства. Вряд ли это удастся кому-то другому. Даже ее дочь не была уверена, что сможет снова с ней встретиться, сейчас или когда-либо.

Входная дверь легко открылась от прикосновения, и Кэтрин, выходя, не стала ее закрывать, оставив качаться на петлях от поднимавшегося ветра.

Свежий ветер обдал ее лицо приятной прохладой. Она стояла на тротуаре и понятия не имела, куда идти, но точно знала, что не может остаться. Вдруг она вздрогнула, почувствовав прикосновение к своему локтю, обернулась и увидела Маркуса.

— Экипаж здесь, — прошептал он.

Кэтрин колебалась не больше секунды и позволила себя проводить. Маркус что-то сказал извозчику — она не разобрала, что именно, — после чего экипаж слегка накренился, потому что он вошел, и закрыл за собой дверь. Маркус сел рядом с ней, экипаж резко дернулся, и они двинулись вниз по улице.

— Как она могла? — прошептала Кэтрин. И повторила с гневным отвращением, в которое переросло ее потрясение: — Как она могла?

— Почему нет? — спокойно спросил Маркус.

— Почему нет? Потому что… Потому что…

— Потому что она твоя мать? Но она обычная женщина, довольно привлекательная для своего возраста, кстати, не такого уж зрелого. Мне кажется, ей вряд ли больше сорока одного-сорока двух лет, поэтому у нее нормальные запросы, на которые она имеет право.

— Да, но с тем человеком…

Он пожал плечами.

— Не слишком достойная персона, согласен, но если они оба этого желают, то не вижу ничего зазорного. Единственное преступление этих двоих состоит в том, что их, выражаясь простым языком, застукали.

— У тебя странные представления о приличиях, — холодно произнесла она.

— Неужели? Самое эффективное оружие, благодаря которому общество держит людей в повиновении, — насмешки. Все хотят во что бы то ни стало их избежать и оттого порой ставят себя в нелепое положение.

— Исходя из твоих умозаключений, она все равно виновата, — сказала Кэтрин.

— К сожалению, да, — согласился он. — А ее ярость и замешательство были вполне естественной реакцией.

— Замешательство?

— Разумеется, как же иначе. Люди редко бывают любезными, оказавшись обнаженными перед одетой публикой.

— Уверена, ты судишь по собственному опыту, — проворчала она.

В любое другое время она не позволила бы себе подобного замечания, но и этот разговор, и предшествующая ему сцена просто не укладывались в ее голове. В ответ на ее обвинение он покачал головой и улыбнулся, и она не смогла не улыбнуться в ответ.

— Так-то лучше, — спокойно сказал он.

— Ты извиняешься за мою мать, — произнесла она и отвернулась, уставившись на противоположную стену экипажа, где над сиденьем свисала дешевая коричневая войлочная обивка.

В его голосе все еще звучала удивительная снисходительность, когда он согласился и с этим.

— Возможно, я достоин порицания, но мне показалось, что справедливости ради следует сказать несколько слов в ее защиту.

Следует ли? Вспомнив свою мать, с ее пышным белым телом, блестящим при свете свечи, и влажные пряди черных волос, прилипшие к рукам и спине, Кэтрин подумала, что слова в ее защиту абсолютно не нужны. Однако за вспышкой ярости Ивонны разве не крылось чувство стыда?

Кэтрин не хотела об этом думать. Однако спокойные рассуждения Маркуса, хоть и безнравственные по тем правилам, которые ее учили уважать, возымели эффект. Случившееся больше не казалось трагедией.

— Я никогда не думала, что ты такой развращенный, — сказала она ему.

— Как вы можете осуждать меня, мадемуазель Кэтрин, если сами вышли без компаньонки?

Она недоуменно обвела взглядом экипаж. Это было правдой. Впервые в жизни она оказалась наедине с мужчиной. Повернув голову, Кэтрин пристально посмотрела на Маркуса.

— Это что-то изменит?

Он ответил с расстановкой:

— Для меня нет, а для тебя?

Маркус поднял на нее вопрошающий взгляд, который был так серьезен, что Кэтрин перестала думать, будто это был пустой вопрос. Она сидела сейчас в экипаже исключительно из-за поступка матери, но как это отразится на ней самой? Невидящим взглядом она смотрела из окна экипажа на закрытые двери магазинов и раскачивающиеся на ветру взад-вперед вывески. Пыльные улицы казались пустыннее, чем обычно, а ночь темнее. Кэтрин терзала мучительная боль разочарования.

— Может быть, — неосмотрительно ответила она своему спутнику, забыв все прошлые подозрения. — Очень может быть.

Маркус Фицджеральд был умным человеком. Наклонившись, он взял с сиденья яркое облачение из бирюзового, золотого и бронзового шелка и с насмешливой улыбкой предложил Кэтрин перевоплотиться.

— Итак?.. — спросил он.

Такая деликатность сама по себе была обезоруживающей. Кэтрин принужденно засмеялась, нарушив воцарившуюся тишину.

— Так или иначе, это должно быть забавно.

Почти двадцать пять лет назад, в 1786 году, испанский правитель Миро издал указ, согласно которому все женщины квартеронки должны были покрывать волосы косынкой. Такая косынка, или тигнон, стала приметой этих красавиц-полукровок. Они превратили символ своего класса в убор, который отличал их от других, и выбирали для него только самые дорогие и красивые ткани. Однако несмотря на название, врученный Кэтрин головной убор больше напоминал тюрбан султана. Его оборки и складки ткани были сделаны таким образом, что тигнон легко ложился на волосы, а капельки янтаря на крошечных золотых цепочках, украшавшие переднюю часть убора, идеально ложились на лоб Кэтрин, выгодно подчеркивая янтарные блики в ее карих глазах. Укутавшись в тяжелую шаль с многочисленными складками, золотыми лентами и ниспадающей бахромой, спрятав лицо за полумаской из бирюзового бархата, Кэтрин почти не опасалась, что ее могут узнать, когда выходила из экипажа перед новым театром Святого Филиппа. Теперь, вовлеченная в этот обман, она могла позволить себе оставить опасения, выбросить их из головы вместе с другими неприятностями, произошедшими этим вечером. Неведомая сила подталкивала ее вперед.

Получив деньги из рук в руки, извозчик согласился ждать. Через широкие двойные двери они вошли в театр и по изогнутой лестнице поднялись туда, где царили звуки веселой музыки, быстрые движения ног и смех.

Пока Маркус вносил небольшой благотворительный взнос, Кэтрин молча наблюдала за танцующими в зале и их сидящими в лоджиях компаньонками. Любопытство двух старушек, принимающих деньги у входа, не вызывало никаких сомнений, однако они, похоже, не заметили ничего предосудительного, и Кэтрин сразу почувствовала себя увереннее.

Слуга с приятным голосом, одетый в темно-зеленый фрак и желтовато-коричневые панталоны, предложил ей снять накидку, но Кэтрин отказалась, покачав головой. Ее простое голубое муслиновое платье с пятном от вина выглядело бы нелепо среди ослепительных туалетов квартеронок, передвигавшихся вокруг нее, словно картинки в огромном калейдоскопе. На великосветские рауты она предпочитала надевать светлый муслин с преобладанием белого цвета. Здесь же царили яркий блеск, мерцание и сверкание. Большинство платьев были сшиты в стиле, ставшем популярным благодаря Жозефине, жене Наполеона: с красивыми, но узкими юбками, струящимися от слишком завышенной талии, которая начиналась прямо из-под груди, и глубоким декольте. На этом все сходства с модой высшего света заканчивались. Танцующие были облачены в платья из огненного шелка, темно-желтого атласа, темно-синего бархата, а также всех оттенков драгоценных камней. Эти наряды были украшены собранными в пучок лентами, развевающейся тесьмой, узелками из позолоченных и серебряных шнурков, кисточками и бахромой, нитями жемчугов и алмазов, вышивками, а завершали ансамбли декорированные под стать платьям тюрбаны. На мгновение Кэтрин почувствовала, что ее затмили, и испытала укол зависти ко всей этой роскоши. Затем она расправила спину. Простота. Настоящая элегантность зависит от простоты, а не от обилия украшений.

После этого первого, пересилившего все остальное впечатления Кэтрин обратила внимание на самих женщин, на оттенок их кожи — от бледно-кремового и цвета кофе с молоком до золотисто-бронзового, а также на ясные карие глаза, бесстрашно наблюдавшие за происходящим сквозь щели полумасок. Плавно и грациозно они двигались в руках своих партнеров. Своих партнеров…

Внезапно Кэтрин отвернулась и горячая кровь прилила к ее шее и лицу. Несколько джентльменов были ей знакомы. Некоторые надели маскарадные костюмы, многие были без масок. Все креолки жили надеждой, что их поклонники или мужья оставались нечувствительными к красоте квартеронок. И ужасно было узнать тех, кто теперь, вот так внезапно, был ею разоблачен.

Она вдруг поняла, что ей не следовало сюда приходить. Когда Маркус предложил Кэтрин свою руку, она почти неосознанно схватилась за нее, и он привлек ее к себе.

Глава 2


— Маркус, mon vieux![13] Comment ça va?[14]

Маркус неспешно повернулся. Кэтрин решила, что появившийся мужчина имел довольно безобидный вид: невысокий и полный, в сером маскарадном костюме домино.

— Почему ты не надел маску, мой друг? — воскликнул он. — Полюбуйся на меня! Этот цвет называется «дымка интриги». Умно, n’est ce pas?[15] Я введу новую моду.

— Несомненно, — согласился Маркус.

— Полно, я не для того несся, рискуя жизнью, через весь зал, чтобы поговорить с тобой, Маркус, ты же знаешь. Прежде всего представь меня этому прелестному созданию рядом с тобой.

Кэтрин оцепенела от его фамильярного тона и оценивающего взгляда маленьких выпуклых глаз, которые смотрели на нее так, словно раздевали.

— Представления излишни, — отрезал Маркус. — Это просьба леди.