Разместившееся в углу зала трио музыкантов исполняло классические мелодии на скрипке, валторне и клавесине. Вскоре, когда невеста с женихом удалятся, длинный стол с яствами будет передвинут и здесь устроят танцы. Конечно же, думала Кэтрин, такое обилие еды и развлечений сыграет свою роль и ей с мужем не станут исполнять шуточную серенаду на тазах и подносах, оставят новобрачных в покое.

От вида такого изобилия сытной пищи и ее запаха, который смешивался с духами и запахом копоти освещавших комнату свечей, у Кэтрин закружилась голова. Она без аппетита ковыряла прибором в тарелке. Все, что она сумела протолкнуть в свое скованное горло, — это несколько глотков шампанского. Она играла бокалом, наблюдая, как яркие пузырьки поднимаются на поверхность, и явственно ощущала присутствие сидящего рядом мужчины. Его задумчивый взгляд был прикован к противоположной стене. О чем он думал? Заметил ли он, что среди гостей был и Маркус, который оказывал знаки внимания Соланж Наварро, выбирая для нее лакомые кусочки и нашептывая на ушко льстивые речи, от чего ее довольно невзрачное лицо становилось почти милым? Видел ли, как на него искоса поглядывают другие женщины, особенно Фанни Бартон, серые глаза которой, когда она смотрела на Рафаэля и на нее, Кэтрин, принимали выражение такой непоколебимой храбрости, что это было скорее похоже на боль?

Джилс Бартон, сидевший рядом с сестрой, заметил взгляд Кэтрин. Его рука лежала на спинке стула Фанни, словно защищая ее, но он чуть наклонился и поднял свой бокал в сторону Кэтрин, улыбнувшись своей совершенно обезоруживающей улыбкой. В ответ на его выразительный жест Кэтрин тоже улыбнулась и слегка приободрилась.

Наконец торжество подошло к концу. Со стоном пресыщения гости оставили свои места, повернувшись спинами к разлитому соусу, разбросанным кускам мяса и оставшимся крошкам. Кэтрин, перехватив взгляд матери, поняла, что ей пора покинуть празднество. Она невозмутимо повернулась к Рафаэлю, но ему не нужно было ничего объяснять. Он взял ее руку и галантно поднес к своим губам под пристальными взорами доброй половины присутствующих. Когда она повернулась, чтобы уйти, все гости загомонили, делая вид, будто не замечают того, что она собирается идти в свою комнату, где мать и няня разденут ее и оставят в постели дожидаться мужа.

С высоко поднятой головой Кэтрин подошла к двери. Насколько было бы лучше, если бы жених с невестой могли уйти вместе, возможно, даже уехать с торжества в другое, более спокойное место, что избавило бы молодую пару от этого средневекового внимания гостей к их интимной жизни.

Расстроенная, она не заметила, что у лестницы ее поджидает Маркус.

— Кэтрин, — прошептал он, — нам нужно поговорить.

— Пропусти меня. — Быстро взглянув в его молящие глаза, она отвернулась.

— Скажи мне, что ты счастлива, и я уйду.

— Пожалуйста, нас могут увидеть…

— Ты не можешь сказать этого, правда? Потому что ты несчастна, так же как и я. Я понял это сегодня, когда наблюдал за тобой во время этого свадебного фарса. Еще не слишком поздно. Уйдем со мной сейчас. Вместе мы обретем счастье где угодно.

Кэтрин положила руку на перила.

— Ты, должно быть, сошел с ума, — прошептала она.

— Да, сошел с ума от любви к тебе. Обезумел, видя, как ты выходишь замуж за другого. Я больше ни секунды не мог там находиться. Я должен был увидеть тебя и задать вопрос…

— Извини, Маркус, — прервала она его пылкую речь. — Мне правда очень жаль. Но ты должен понимать, что я никогда не сделаю того, о чем ты просишь. Мое будущее было решено в тот момент, когда я согласилась выйти замуж за Рафаэля. Я не могу нарушить данного слова.

Его рот изогнулся в горькой улыбке.

— Почему, Кэтрин? Гордость, честь? Слова. Слова, сковывающие душу. Слова, обрекающие нас на повиновение, как рабов.

— Возможно, — кротко согласилась она, обходя его и продолжая подниматься по ступеням. — Но все равно мы должны держать свое слово.

— Хорошо! — крикнул он вслед ей, едва сдерживая гнев. — Значит, он снова выиграл. Но в итоге победа все равно будет за мной! За мной, слышишь? И вкус ее будет сладким.

Мать Кэтрин столкнулась с ней в холле.

— Это Маркус только что с тобой говорил? — Кэтрин молча кивнула. — Значит, мне не показалось, что я узнала его голос. Надеюсь, он тебя не обидел?

Кэтрин, чувствуя легкую дрожь в коленях, пошла дальше. Что толку объяснять, подумала она.

— Нет, — бесстрастно ответила девушка. — Он меня не обидел.

Глава 8


Опущенная над кроватью москитная сетка была из французского кружева ручной работы. Лежа на мягких подушках в платье с глубоким вырезом, Кэтрин провела пальцем по ткани, восхищаясь работой мастеров. Ни москитная сетка, ни свадебно украшенный ciel-de-lit[66], ни балдахин над ней не были так красивы, когда она выходила из дома, направляясь в собор. Балдахин был окаймлен dentelle valencienne[67] кремового цвета, а шелковая оборка снизу была скреплена в центре золотым кольцом, которое держали в руках четыре порхающих купидона. Это была прелестная вещица, дань моде, так же как и фата невесты, выполненная в подобном стиле, однако Кэтрин сомневалась, что Рафаэль это оценит.

На туалетном столике возле кровати Деде оставила одну из свечей, которую сделала своими руками. Она светила очень ярко, и ее пламя слегка дрожало. Кэтрин показалось, что свеча пахнет ветивером сильнее, чем обычно, но она не привыкла жаловаться. Няня очень старалась, расчесывая ей волосы, завивая их и раскладывая длинные сияющие локоны на подушке. Она уложила Кэтрин, подвернула края стеганого одеяла, разгладив каждую складочку. До крайности раздраженная этой суетливостью, Кэтрин была близка к тому, чтобы отправить ее восвояси, когда мадам Мэйфилд с безупречным тактом сама выпроводила няню из комнаты.

Теперь Кэтрин оставалось лишь ждать. Ждать мужчину, за которого она вышла замуж.

Как бы она себя чувствовала, задавалась вопросом девушка, уставившись на купидонов над своей головой, если бы не знала, что будет происходить в следующие часы? Испытывала бы она страх ожидания, если бы была невинна, или боялась бы еще сильнее? Может быть, она должна испытывать к Рафаэлю Наварро благодарность? Странные мысли.

Естественно, она не могла благодарить его за нынешнее положение вещей, но и винить его тоже не могла. Он мужчина и вел себя соответствующе. Он взял ее, но, узнав о недоразумении, принял на себя ответственность. Какие бы причины за этим ни скрывались, какими бы ни были его мотивы, он amende honorable[68].

Она слышала, как дождь барабанит по крыше и стучит в окно. Бедный мужчина в кандалах! Она надеялась, что к этому времени его привели в помещение.

Ее взгляд упал на тяжелое обручальное кольцо на пальце. Вдруг ей захотелось снять его, и она аккуратно разделила две половинки. Внутри, как и полагается, была гравировка: «Р. С. Н. и К. Д. М., 13 марта 1810 г.». Рафаэль Себастьян Наварро и Кэтрин Дэнис Мэйфилд. Они оба получили несколько других христианских имен при крещении, но этих инициалов было достаточно.

Кэтрин закрыла глаза и на ощупь надела кольцо обратно. Теперь эти инициалы всегда будут рядом. Ох уж эти тосты… Два бокала шампанского — или три? — на пустой желудок. Звук дождя действовал успокаивающе. Ее губы невольно изогнулись в улыбке. Замешкавшийся жених получит по заслугам, найдя свою невесту спящей.

Когда Кэтрин проснулась, Рафаэль стоял над ней, держа за плечи. Она подняла на него широко открытые янтарные глаза, ее зрачки расширились, а на губах дрогнула улыбка. Однако его лицо не просветлело, а руки лишь крепче сжали ее плечи.

— Что такое? — медленно прошептала она хриплым голосом.

— Гашиш и мандрагора, — ответил он. — Комната наполнена их запахом. Эти травы обычно высушивают и используют в лечебных целях, преимущественно в Азии. — Он опустил на нее взгляд. — Ты уже насладилась ими, дорогая Кэтрин?

— Не знаю, — проговорила она. — Не понимаю, что ты имеешь в виду.

Он резко отпустил ее, и затуманенным взглядом она смотрела, как он подошел к туалетному столику и задул наполовину догоревшую свечу. Повернувшись к окну, он одернул штору, поднял оконную раму и выбросил в темноту дымящийся огарок.

В комнату ворвался ветер с дождем, раздувая шторы, как паруса. Он взъерошил темные волосы на лбу Рафаэля, когда тот повернулся и направился к ней. Сердце Кэтрин бешено заколотилось, и когда он протянул к ней свои почти черные в полумраке руки, она вздрогнула и отпрянула, но его сильные пальцы лишь сжали простынь — и отпустили.

— Что такое? — вскрикнула она, запоздало потянувшись к одеялу, чтобы укрыть ноги там, где заканчивалась длинная ночная сорочка.

Ответа не последовало. Вместо этого он наклонился вперед и вытащил ее из кружевного кокона, притянув к себе. Поставив ее на ноги перед открытым окном, он вздохнул:

— Совсем не так я все это себе представлял, дорогая. Впрочем, неважно, как это произойдет.

Прежде чем она поняла его намерение, он наклонился к подолу ее сорочки, поднял его и потянул через голову.

Кэтрин ахнула от холодного, пронизанного дождем ночного воздуха, обдавшего ее теплую кожу, отчего она сразу покрылась мурашками. Увидев свою белую ночную сорочку на полу, Кэтрин мысленно выругалась и только собралась ему ответить, как вдруг осознала, что этот удивительный незнакомец имеет право вести себя с ней так, как пожелает.

— Почему? — прошептала она, опустив руки, чтобы стоять перед ним, сохраняя достоинство. — Почему?

Он прикоснулся к ее рукам и провел по гладкой коже своими теплыми ладонями.

— Мне не нужна в постели женщина-зомби. Что бы между нами ни было, Кэтрин, — желание или отвращение, любовь или ненависть — пусть это, по крайней мере, будет настоящим.

Она не могла понять его осуждающего тона. Она ничего не знала о гашише и мандрагоре, которые он упомянул. Или знала? Свеча Деде. Когда ее мысли прояснились, она отчетливо вспомнила, как Рафаэль поднял огарок свечи в тот вечер, когда они ходили в театр, и как фыркнул при этом. Запах свечи был хорошо ей знаком и напоминал о том времени, когда она хворала в детстве, о комнате для болеющих, а также о периодах эмоционального подъема. Свечи Деде против демонов. Ни она, ни мать никогда не считали их вредными. Они были частью лечения Деде. Из чего бы они ни состояли, Кэтрин знала, что они сделаны для того, чтобы помогать.