— Мне кажется, ты к ней несправедлива, — спокойно заметил он. — Но какая разница? Я просил тебя стать моей женой не ради спокойствия твоей матери.

— Прости мне мою забывчивость, но я не помню, чтобы ты вообще об этом просил, — сказала Кэтрин.

— Ах, вот в чем дело! Ты чувствуешь себя обманутой, не получив официального предложения.

Смех в его голосе вывел ее из себя.

— Нет, это не так! Я не хочу, чтобы ты женился на мне из жалости или чувства долга — или того, что ты считаешь своей честью!

— Осторожно, милая Кэтрин, — сказал он спокойно. — Мое терпение не бесконечно.

— Не нужно мне угрожать. Я прекрасно понимаю, насколько большой урон ты можешь мне нанести! — закричала Кэтрин. — Неужели ты не видишь? Если мы поженимся сейчас, через такой промежуток времени, это будет значить, что мы подтверждаем слухи, которые о нас распускают, и действительно совершили все эти предосудительные поступки, о которых судачат в обществе.

Его голос снова стал спокойным, даже задумчивым, когда он ответил:

— Могу я отметить, что брак дарует прощение за… э-э… предыдущие слабости и узаконивает последующие?

— Я не нуждаюсь в прощении! — в сердцах бросила Кэтрин. — Я не сделала ничего, за что мне было бы стыдно.

— Браво, petite. Прекрасная позиция. Но я уверен, что мать и друзья сочтут тебя легкомысленной, если ты поселишься в моем доме без благословения священника.

Кэтрин повернулась так быстро, что заметила, как блеснули в темноте его зубы.

— Говори прямо, — сказала она резким голосом. — Что ты задумал?

— Я пощажу твою стыдливость, милая Кэтрин, и скажу только одно: или сегодня же ночью ты согласишься стать моей женой, или к утру будешь моей любовницей. Одно из двух. Решай. Сейчас.

Экипаж Наварро качнулся на рессорах, не издав ни скрипа, ни шума. Копыта запряженных гнедых негромко стучали по пыльной мостовой. Синий бархат на окнах и внутренняя обивка кареты заглушали шум улицы. Эта поездка отличалась от той, которую она совершила с этим мужчиной несколько дней назад, и все же она была такой же. Такой же пугающей.

— Я не люблю тебя, — заявила она.

— Правда? В таком случае, в столь важном вопросе мы схожи. Значит, начнем на равных.

— Тогда зачем? Почему ты это делаешь?

— Все просто: я хочу тебя. Скажем, я хочу тебя, как пробующий чудесное вино гурман желает заполучить весь урожай.

— Но ты же не хочешь иметь в качестве жены или любовницы женщину, которая к тебе равнодушна.

— Нет, — задумчиво согласился он. — Было бы интересно посмотреть, как долго ты будешь оставаться равнодушной.

— Ты… — начала она и умолкла, не в силах выразить словами свой гнев и досаду, замешательство и страх.

— Я знаю. Надменный, самодовольный и еще много чего, но ты будешь мне благодарна за то, что я хочу дать имя нашему ребенку, если он появится.

Кэтрин застыла от изумления. Она открыла рот, чтобы отвергнуть такую возможность, затем снова его закрыла. Что бы она сделала, если бы это оказалось правдой?

— Ну, Кэтрин? — спросил он через несколько секунд. — Нечего сказать?

— Я… Нахожу твое чувство ответственности просто удивительным.

— И не более того? Я бы сказал, фантастическим. Но время идет, ma chérie. Каким будет твой ответ?

Кэтрин с иронией вспомнила, как совсем недавно задумывалась о судьбе женщины легкого поведения. Казалось, это была вольная жизнь, без стеснения и ограничений, без соблюдения правил приличия; жизнь, которую она могла бы назвать личной, не подвластной никому. Сейчас же, когда ей предложили ступить на этот путь, он показался Кэтрин просто одиночеством без поддержки и покровительства, для удовольствия посторонних. Ответ мог быть только один.

Она устало откинулась на подушку и отвернулась.

— Я выйду за тебя замуж.

— Рафаэль, — напомнил он.

— Рафаэль, — прошептала она.

В следующее же воскресенье в кафедральном соборе огласили их имена. Их предстояло огласить еще дважды, а затем, в понедельник после последнего объявления, должна была состояться церемония венчания. В выборе даты столь скоропалительной свадьбы время было решающим фактором. На следующий день после торжества приходился Марди Гра[54], «жирный вторник», за которым шла Пепельная среда — первый из сорока дней Великого поста, когда верующие начинают поститься перед Пасхой и проводить время в молитвах. Вступать в брак в этот период было не принято, поскольку пришлось бы отказаться от привычного банкета и развлечений. Кроме того, это считалось дурной приметой: новобрачных якобы могут ожидать несчастья и бедность. Свадьба в воскресенье была слишком «распространенной», как выразилась мадам Мэйфилд, а сочетаться браком в понедельник было модно. Поэтому сошлись на понедельнике.

Кэтрин коротала время за выбором приданого. Это было не очень трудное занятие. Креольские девушки проводили юность за шитьем и вышиванием вещей, которые могли понадобиться им после замужества: дюжины простыней, наволочек, скатертей, салфеток, банных полотенец, утиральников для посуды и даже тряпок. Аккуратно переписывались кулинарные рецепты, целебные средства от болезней и для профилактики, руководства по уборке. Ночные сорочки и пеньюары, сшитые монахинями специально для невест, красиво и старательно вышивались белыми или кремовыми нитками по белому же полотну.

Верхняя одежда в приданое не входила. Свадебная поездка не планировалась. Вместо этого будет соблюден обычай «пяти дней» — пять бесконечных дней, которые по традиции следует провести вместе за закрытыми дверями спальни, не принимая посетителей и не посещая развлекательные мероприятия за пределами дома. Для некоторых пар это было долгожданным уединением после бесконечных ухаживаний в присутствии компаньонок. Кэтрин это казалось суровым испытанием.

Проходили недели, и Кэтрин была рада, что до свадьбы ей не требовалось оставаться с Наварро наедине. Соланж требовала, чтобы брат сопровождал ее и утром, и вечером, так как она носилась, сломя голову, то за какими-то ненужными покупками, то на различные торжества. Рафаэль не часто позволял Кэтрин отказываться от их общества, в результате чего они составляли вынужденный квартет с мадам Тиби. Порой, если Кэтрин чувствовала, что больше не в силах выносить дружного неодобрения обеих женщин, к ним присоединялась ее мать, очаровывая всех своей искренней улыбкой.

Постепенно Кэтрин привыкла появляться в обществе под руку с Рафаэлем. Она вынуждена была признать, что они составляли изумительную, очаровательную пару. И хотя она так и не смогла научиться получать удовольствие от производимого ими фурора, по крайней мере, стала воспринимать его как неизбежность.

Déjeuner de fiançailles, завтрак в честь помолвки, нельзя было назвать удачным. Он считался семейным мероприятием, но семейства Наварро и Виллере были большими, и нельзя было упустить ни единого человека, от двоюродного дедушки Проспера до двоюродной племянницы Тины. Пока Кэтрин писала приглашения и складывала в корзину, чтобы слуга разнес их по адресам, она искренне надеялась, что некоторые из приглашенных, извинившись, ответят отказом. Но ее надежды быстро растаяли. Семьи, казалось, чувствовали, что это прекрасная возможность сплотиться, и превратили en masse[55] в повод поддержать своих близких и дальних родственников. Однако это собрание было больше похоже на похороны, чем на помолвку, и продолжительные поздравления звучали как соболезнования. Безусловную симпатию у всех вызвала Ивонна, хотя были и те, кто считал, что в свое время она скомпрометировала себя, выйдя замуж за Américain[56].

Однако обе стороны были единодушны в том, что это мероприятие казалось им сплошным кошмаром, через который нужно пройти как можно быстрее. Они с огромной скоростью поедали все, что перед ними ставили: грибные омлеты, яйца-пашот на артишоках, тонкие ломтики ветчины, телятины, грудки цыплят, луковый суп и апельсиновый шербет, смородину и орехи. Они пили шампанское за здоровье невесты, а после представления обручального кольца — традиционного большого рубина в золотой оправе, окруженного бриллиантами, следуя долгу, восхищались им, после чего стали вежливо прощаться.

Стоя на своем посту у двери и наблюдая, как гости один за другим покидают дом, Кэтрин не могла определиться, радоваться ей или обижаться на их отношение. В ту же минуту Рафаэль наклонился к ней ближе и, скривившись, прошептал:

— Подумать только, на свадьбе снова придется вытерпеть все эти кислые лица.

Подняв на него взгляд, она увидела веселые огоньки в его глазах и улыбнулась. В конце концов, будущее может быть вполне сносным.

В последнюю пятницу перед венчанием Рафаэль лично принес corbeille de noce[57]. Портниха, мадам Эстель, хвастала своим вкусом в подборе свадебных корзин, и Кэтрин ожидала, что ей вот-вот доставят одно из ее творений. Корзина, которую Рафаэль вручил Кэтрин, была очень похожа на одну из тех, что собирала мадам Эстель, только оказалась тяжелее, и в число белых лент, украшающих ручки этой ивовой корзины, была вплетена одна золотая.

Польщенная вниманием Рафаэля к деталям и в то же время сердясь на себя, что придала этому такое значение, Кэтрин нарочно бросила взгляд за его спину.

— А где Соланж? — спросила она.

— Я отправил ее с мадам Тиби за покупками. Твоя мама говорит, что с сегодняшнего дня я не должен с тобой видеться до появления в соборе, и я решил, что пришло время отбросить формальности и компаньонок, поскольку есть моменты, которые нам надо обсудить.

Бросив на него беглый взгляд из-под ресниц, Кэтрин ответила:

— Мне нечего обсуждать.

— Однако я не думаю, что твоя мама нас потревожит. Пойдем, — сказал он, забирая у нее корзинку. — Пойдем в салон.

— Там готовятся к свадебному ужину, — отрезала она, чувствуя нарастающую тревогу. — Тебе подойдет гостиная?

Они вместе поднялись по лестнице и вошли в небольшую гостиную, залитую солнечным светом. Рафаэль закрыл дверь.