Кэтрин уже почти забыла, во что была одета. От воспоминания о мужчине, которого они называли Раф, краска прилила к ее щекам. Однако она была вынуждена признать, что платье имело успех. У него был низкий круглый вырез, который со стороны спины поднимался в присборенный стоячий воротник. Юбка мерцающими складками ниспадала от самого лифа и до пола, сзади превращаясь в небольшой изящный шлейф. Несмотря на простоту кроя, платье выглядело царственно благодаря роскошному золотистому шелку. Жемчужное ожерелье, браслет и серьги, в последний момент взятые Деде из маминой шкатулки, прекрасно дополняли ее необычный toilette[52].

— У вас земля возле Альгамбры? — спросила Кэтрин. Было проще продолжать разговор с Фанни Бартон, чем повернуться и пытаться вести светскую беседу с Наварро.

— Да, у нас есть плантация в пяти или шести милях от Альгамбры. Очень милый дом, хотя не такой просторный, как тот, что получил в наследство от отца Раф, да и участок гораздо меньше.

— Но вам бы хотелось жить в городе?

— По правде говоря, нет. Мне нравятся здешние развлечения, магазины, балы, бесконечные приемы и шумные рауты — даже цирк месье Гаэтано. Но это не для меня, — засмеялась она. — Джилс упрекает меня в том, что я больше люблю ходить на судне, чем наносить визиты. Я все равно быстро устаю от них и скучаю по тишине дома.

— Правда? Я провела на плантации одно лето. Тогда я была ребенком и мне казалось, что дни там текут так же медленно, как река.

— Да, все это так и сейчас. Кроме того, в последнее время нам доставляют беспокойство рабы. Когда Джилс пять лет назад купил это поместье, там были рабы с острова, и вы, конечно же, знаете, что негры из Вест-Индии повсеместно практикуют эту ужасную черную магию, которую называют вуду. Не говоря уже об их замыслах устроить восстание по примеру революции на Гаити.

Мадам Тиби кивнула и невежливо вмешалась в разговор.

— Я могу рассказать об этом парочку случаев. У нас в Альгамбре есть несколько негров с острова. Выглядят как звери. Я знаю, что говорю. В девяносто первом мои отец и мать, старшая сестра и муж были убиты на Сан-Доминго, который сейчас называется Гаити. Мой сын умер в лодке, когда мы совершали бегство на Кубу. Мне повезло убежать и остаться в живых. А столько людей умерло!

Ее неприятный монотонный голос не вызывал желания посочувствовать. Она смотрела стеклянным взглядом, в котором было что-то отталкивающее, и над ее верхней губой выступили капельки пота. Когда же свет от свечи упал на ее высокий выпуклый лоб, Кэтрин увидела, что толстый слой рисовой пудры скрывал глубокие оспины.

Фанни улыбнулась и произнесла утешающим тоном человека, много раз слышавшего эту историю:

— Я знаю, для вас это было ужасно.

— Ужасно? Они дьяволы, исчадия ада. Следует направить армию и всех их перебить.

— Наполеон пытался, но у него ничего не вышло, — понизив голос, сказала Фанни. — Но сейчас вы находитесь в городе и, возможно, в числе очередной волны беженцев с Сан-Доминго найдете некоторых ваших старых друзей и тех, кто покинул испанскую Кубу из-за франко-испанской войны.

Пожилая женщина не проявила ни малейшего интереса к такой возможности. Она раздраженно передернула плечами и отвернулась.

Неожиданно Соланж с удивительной тактичностью привлекла внимание своей компаньонки к партеру под ними.

— Посмотрите, мадам, на того забавного старика. Он похож на самого «короля-солнце»[53]. Кто бы это мог быть?

Посмотрев, куда указывала пальцем девушка, Кэтрин не удержалась от улыбки. Старик, которого увидела Соланж, был одет по моде предыдущего поколения: в напудренный парик с косой, атласные штаны до колен, шелковые чулки, сапоги с красным каблуками и серебряными пряжками и парчовую накидку. В одной руке он держал украшенную ленточками трость и кружевной носовой платок, другой прижимал к груди маленького белого пуделя, в то время как на его плече, вцепившись, сидела верткая обезьянка.

— Это кавалер ордена Почетного легиона, — ответила ей Кэтрин. — Он одет в точности так, как одевались джентльмены при старом режиме, насколько я помню. В детстве он был одним из моих любимцев, возможно, потому, что держал кондитерский магазин. Вам непременно нужно заглянуть туда, пока вы здесь, и попробовать его пралине.

Соланж застыла.

— Нет уж, спасибо, — сказала она холодным тоном. — Я уже не ребенок.

Кэтрин и не думала ничего такого. Она сама была завсегдатаем магазина этого шевалье на Чартрес-стрит. Но Соланж уже повернулась к ней спиной и заговорила со своей компаньонкой: очевидно, Кэтрин задела ее самолюбие.

Ложа быстро заполнялась. Несколько молодых людей столпились вокруг Ивонны Мэйфилд; она привычно принимала их комплименты, ведя себя кокетливо и в то же время по-матерински снисходительно. Наварро ушел поприветствовать кое-кого из друзей, и Кэтрин видела, как он подводил их к своей сестре и представлял. Даже Бартоны были заняты беседой с другой американской парой — в переполненном театре громкая английская речь преобладала над мягким французским языком.

Кэтрин поднялась и направилась к задней части ложи, невольно ища укрытия от направленных на нее лорнетов и насмешливых бликов биноклей.

— Ты выглядишь ravissante сегодня, chérie.

Вздрогнув от раздавшегося прямо над ухом шепота, Кэтрин обернулась и лицом к лицу столкнулась с Маркусом. Мгновенно решив, что легкий пустяковый флирт — лучшая защита, она улыбнулась.

— Спасибо, сэр. Вы очень любезны.

— А ты жестока, — упрекнул он. — Иначе нельзя объяснить твое сегодняшнее поведение. Обнадежить меня возможностью, а затем сослаться на болезнь, предоставив мне сопровождать твою мать, — это некрасиво. И в конце концов окончательно унизить меня, появившись в театре с гордо поднятой головой, одетой в шелк и жемчуга, под руку с этим чертовым корсаром.

Кэтрин раздражало его болезненное отношение к ней. И все-таки, хоть в этом не было ее вины, ей пришлось признать, что с ним обошлись нехорошо. Маркус был привлекательным мужчиной: его каштановые волосы красивыми прядями спадали на лоб, в карих глазах застыла мольба, а рука была перевязана и так романтично прижата к груди. Он не вызывал у нее никаких чувств, но ей было приятно осознавать, что она способна держать его в напряжении.

— Извини, Маркус. У меня и в мыслях не было тебя обидеть. Я действительно не планировала приходить сегодня вечером, но мне попросту не оставили выбора.

— Ты имеешь в виду, что это Наварро заставил тебя выйти в свет? Mon Dieu, он искусно постарался. Ты, конечно, не можешь этого знать, но, едва вернувшись в город, он встретился с тремя своими товарищами: вчера вечером — с Антуаном Робичем и сегодня утром — с Маригни, а также с моим пустоголовым кузеном Бернардом, единственная вина которого состояла в том, что он попытаться защитить честь нашей семьи.

— Чтобы обелить имя впутанной в это дело леди… — низким голосом перебил его Наварро.

Он подошел к Кэтрин и, взяв ее холодные пальцы, накрыл их своей рукой.

— Кэтрин это неинтересно. В том, что произошло, виноват только я — разумеется, после тебя, Маркус. Единственный недостаток Кэтрин — ее соблазнительная красота, что я и объяснил джентльменам, о которых ты упомянул. Смею надеяться, больше никто не станет в этом сомневаться.

В словах Наварро был вызов, но Маркус с горькой улыбкой отклонил его и кивнул в знак согласия. Однако как только Кэтрин повернулась, чтобы покорно идти следом за Наварро, она заметила выражение глаз Маркуса и вздрогнула от страха.

— Холодно? — спросил Наварро. — Кажется, у меня есть кое-что, способное согреть твою кровь.

Кэтрин искоса взглянула на него, подозревая в этих словах скрытый смысл, но не понимая, что конкретно он имеет в виду. Затем увидела, как распахнулась дверь ложи и вошел слуга в ливрее, неся поднос с наполненными до краев бокалами шампанского.

Когда все присутствующие взяли в руки бокалы, Наварро повернулся к ним лицом, одной рукой поднимая бокал, а другой сжимая пальцы Кэтрин. Ивонна Мэйфилд подошла и стала рядом с ними.

— Леди и джентльмены! За наше будущее и за юную леди, которая согласилась разделить со мной жизнь, — за мою невесту мадемуазель Кэтрин Мэйфилд!

Глава 7


«Я не выйду за тебя замуж, Наварро. Нет».

Кэтрин сумела сдерживать гнев до окончания представления, пока они не оказались вместе в его экипаже.

— Chérie? — произнес он тихим голосом, сидя в темноте рядом с ней. — Как думаешь, сможешь ли ты теперь называть меня Рафаэлем, раз уж мы собираемся стать мужем и женой?

— Мы не станем мужем и женой. Я говорила, что не выйду за тебя.

— Полагаю, для подобного упрямства имеется веская причина?

— Упрямства? — сдавленно воскликнула Кэтрин. — Ты самый надменный и самоуверенный человек, который, к несчастью, встретился мне на пути. Сначала ты заявляешь, что не женишься на мне, исчезаешь на три дня, а вернувшись, рассчитываешь, что я упаду в твои объятия и приму все твои возмутительные предложения?

— Звучит прелестно, — вздохнул он. — Но нет, скорее я ожидал, что ты будешь раздражена. Кстати, я ожидал, что ты станешь отрицать каждое слово там, в ложе, и придумал несколько приятных способов заставить твои губы молчать. Но ты сбила меня с толку, не сказав ни слова. Интересно почему?

Кэтрин метнула на него неприязненный взгляд.

— Я не хотела устраивать сцену. К тому же я наблюдала за твоей сестрой и ее ужасной дуэньей. Они были шокированы, не иначе.

— В самом деле? — спросил он. — Они так сказали?

— В этом не было необходимости. На их лицах застыло выражение гнева и отвращения, но больше всего сомнения.

— Ты должна запомнить, Кэтрин: нельзя позволять чувствам других людей влиять на твои собственные. Неважно, что они думают и чего хотят. Это их не касается.

— К тому же там была моя мать, — продолжала она, не обращая внимания на его слова. — Она стояла с таким видом, словно с ее плеч только что упала тяжелая ноша, то есть я.