– Не из-за чего, Ноэль, – еле слышно ответила Моника. – Не спрашивайте. Оставьте меня. Полагаю, то, что я думаю – это безумие.

– Ко мне тоже приходят безумные мысли. Хотите рассказать о своих?

Бледные губы Моники задрожали, как будто вот-вот вырвется ужасная, мучившая ее тайна. В благородном лице Ноэля было что-то внушающее доверие, что подталкивало говорить откровенно, но вдруг выражение нотариуса изменилось. Сдерживая признание, Моника повернулась и встретилась с глазами человека, который бесшумно подошел к ним, она воскликнула:

– Ренато!

– Ты еще здесь, Моника? Я думал, ты уже на другой стороне долины. Более двух часов назад ты сказала, что отправляешься к больным. Что случилось? У тебя что-то с повозкой или какая-то плохая новость?

– Ничего подобного, Ренато, я отложила поездку, потому что почувствовала себя нехорошо. Сейчас я говорила об этом сеньору Ноэлю.

– Действительно, ты плохо выглядишь. Я все-таки считаю, что ты очень устала за эти дни. Тебя осмотрит врач, даже если не хочешь, а пока он едет, прими мой личный рецепт: отдых. Не волнуйся за то, что ты называешь своими обязанностями. На этот раз я займусь этим. Я проведу день в той долине.

– Нет, Ренато, ради Бога, не уходи! Не уходи из дома, не отходи от Айме. Прошу тебя, умоляю. Послушайся меня один раз.

С отчаянием молила Моника, а Ренато сначала смотрел на нее с изумлением, а потом с глубоким и серьезным беспокойством.

– Что происходит, Моника? Чего ты так боишься?

– Дело не в том, что я чего-то боюсь. Дело в том, что тебе не стоит ехать. Я чувствую себя лучше, у меня уже есть повозка, готовая ехать на другую сторону.

– Отдохни сегодня, Моника, ты слишком волнуешься. Думаю, у тебя температура. – Он взял ее за руку, но она резко выдернула ее, и побледнев, отступила назад, из-за чего Ренато удивленно спросил: – Отчего такой страх? Ты думаешь, что-то может произойти, если я уеду?

– Ничего, Ренато, конечно же, ничего. Но…

– Тогда иди отдыхать. Это просьба, но ей придется стать приказом, если ты не послушаешься. Приказ старшего брата. Я пошлю тебя к врачу, и мы займемся твоим здоровьем, которое ценнее всего. Не упирайся, потому что это бесполезно. Пусть тебя осмотрят, даже против твоего желания. – И, повысив голос, позвал: – Ана, ты пришла вовремя. Проводи сеньориту Монику в ее спальню и предупреди донью Каталину, что она чувствует себя нехорошо. Иди.

Педро Ноэль усиленно улыбнулся, когда глаза Ренато, проводившие Монику и горничную, повернулись к нему, задерживаясь на его бледном и напряженном лице, и прокомментировал:

– Мне кажется, обеспокоены, как и моя свояченица Моника. Вас обоих так взволновал разговор с Хуаном?

– Что? – испугался нотариус.

– Разговор был долгим и бурным. Издали я видел ваши жесты, видел, как Моника, скрываясь, слушала вас. Странная нескромность для такой женщины, как она.

– Ну… Есть в жизни случаи, когда, когда мы делаем неправильные вещи.

– Как правило, когда вещи нас слишком сильно интересуют, и бросается в глаза, что Монику слишком волнует все, что касается Хуана.

– Ну, это естественно, – ответил Ноэль уклончиво. – Сеньорита Мольнар составляет часть семьи этого дома и не может быть безразличной к делам того, кто, хотим мы этого или нет, волнует нас больше всех.

– Волнует всех, но по-разному. Понимаю, что вас это волнует и вам приходится разделять с ним дела; меня волнует, что я стремлюсь исправить его. Но какую личную причину может иметь она?

– Не думаю, что это что-то личное, – живо отклонил Ноэль.

– Но тогда что? Когда я подошел, у меня сложилось впечатление, что я прервал признание. Вы тоже смутились, когда увидели меня. Она собралась сказать вам о чем-то важном, возможно, личном.

– Ну, может быть. В последнем случае, логично, что мои седины внушают ей больше доверия, чем твои двадцать шесть лет.

– Мы с Моникой друзья детства, теперь мы связаны родством, что должно нас больше сблизить, а вас она только что узнала. Или вы раньше были ее другом? Вы знали Монику? Знали Мольнар?

– Монику я никогда не видел, но… – прервался Ноэль, исполненный сомнения.

– Монику нет? А знали ли вы Айме? Почему раздумываете и не отвечаете?

– Нет, дело в том, что я не раздумываю, сынок, а пытаюсь вспомнить. Я был хорошим другом их отца, знал в лицо донью Каталину. Естественно, видел их маленькими. В Сен-Пьере мы все друг друга знаем. Не знаю, что Айме могла тебе сказать.

– И хотите знать, чтобы не подвести ее, не так ли?

– Сынок, ради Бога, какая мысль! Ты подвергаешь меня настоящему допросу, а тебе совсем не пристала позиция судьи.

– Успокойтесь, я не обвиняю вас. Я просто пытаюсь понять, что происходит. Айме как-то рассказала, что была в вашем доме, чтобы узнать, можете ли вы дать ей сведения о некоей шхуне, членам экипажа которой она заказала несколько подарков для меня. Это правда?

– Ну, да, конечно. Она заказала Хуану…

– Хуану? Это была шхуна Хуана? Хуан был капитаном шхуны, которая не выполнила заказ Айме?

– Ну, правда в том, что я едва помню.

– Вы превосходно помните, а если бы не помнили, то не было бы ничего особенного. Но есть что-то странное. После всего этого Айме и Хуан не знали друг друга. Моника сказала, что видела его раньше, а Айме нет. Почему?

– Ну, сынок, ты сводишь меня с ума.

– Это точно. Не вам я должен задавать вопросы, а супруге, не так ли? Она должна ответить.

– Нет, ради Бога, не делай из всего этого путаницу. У меня голова плохо работает, не знаю иногда, что и говорю. То, что тебе сказала Айме, пожалуй, правда. Я же, со своей стороны…

– Не бойтесь. К счастью, я не ревнивый человек. Я хочу лишь сказать, что не понимаю любовь и доверие наполовину. Либо верю в это совершенно, либо совершенно не верю. Я верю жене. Если бы я не доверял ей, мое решение было бы окончательным. Но зачем говорить об этом? К тому же, речь шла о Монике. Я пытался понять ее, помочь ей, но женщин трудно понять.

– Сейчас ты сказал истинную правду. Женщины, словно беспокойные бабочки, и надо прощать им капризы и нервы, в благодарность за то, что они – лучшее и единственное в мире, что украшает нашу жизнь. Ты веришь в это?

– Пока что я верю в это. Но у меня нет этого легкомысленного понятия о женщине. Не думаю, что они в действительности так сильно отличаются от нас. В общем, я ценю их еще больше, чем вы, но и требую больше. Думаю, что они священный сосуд, раз Бог сделал с их помощью образ человека. Также верю в то, что самая красивая женщина заслуживает смерти, если совершит бесчестие. Верю, что мужчина находит в ней свое несчастье или смерть, а той, которую делает своей женой, дает все: честь и имя, со всеми долгами и правами, особенно права требовать у нее строгого отчета в том, что она сделала с этой честью и именем. Но сменим тему. Нам с вами нужно очень многое сделать.

– Нам?

– Конечно. Пройдемте ненадолго в мой кабинет. Думаю, пришел момент связать прошлое и настоящее. Я уехал ребенком, а приехал мужчиной. Чтобы наладить будущее, остались вещи из прошлого, которые мне нужно знать, а есть вещи касательно будущего, которые необходимо решать прямо сейчас. Я хочу, чтобы вы рассказали мне некоторые старые истории. Историю моего отца в первую очередь. Идемте…


Конец первой части.


Примечания


Сен-Пьер (фр. Saint-Pierre) – экономически развитый город на острове Мартиника (Малые Антильские Острова) вплоть до извержения вулкана Мон Пеле в 1902 году. Город частично восстановлен в настоящее время

Ниньо – обращение к молодому хозяину.

Кабальеро – буквально всадник, рыцарь, дворянин. Позднее – вежливое обращение к мужчине в испаноязычных странах.

Горы Карбе – или Питон-дю-Карбе (фр. Pitons du Carbet) расположены на севере острова Мартиника, но южнее, чем вулкан Мон Пеле. Общая длина гор Карбе 80 км.

Вулкан Мон Пеле – (фр. Montagne Pelée) вулкан в Сен-Пьере, высшая точка на острове Мартиника. 8 мая 1902 года произошло извержение вулкана, уничтожив весь город Сен-Пьер, в котором погибло около 30 тысяч людей.

Тринидад и Ямайка – островное государство Тринидад и Тобаго расположено в южной части Карибского моря, недалеко от побережья Венесуэлы. Ямайка – остров в составе Больших Антильских Островов.

Лига – британская и американская единица измерения расстояния. 1 лига = 3 мили = 4,8 км.

Сентаво – денежная единица в испанских и испанских странах, равная 1/100 базовой валюты.