– Похоже, последний клочок земли, который он сохранил – это голая скала, называемая Мысом Дьявола. На ней он своими руками соорудил лачугу, и именно там умирает, оттуда он послал за вами. Вам так не кажется?

– У вас самая отвратительно-великолепная память, которую я знал когда-либо.

– Ради Бога, друг Д`Отремон, это моя профессия! Столько историй приходится выслушивать, когда распоряжаешься бумагами семьи, которые так часто отражают драмы спальни. Кроме того, Бертолоци был человеком интересным. Его дела давали много поводов для сплетен и его несчастье…

– Меня не интересует его несчастье. Я никогда не был его другом!

– Иногда достаточно быть врагом, чтобы пробудить интерес.

– Что вы хотите сказать, Ноэль?

– Вы позволите говорить откровенно?

– Может быть, я попрошу вас не делать этого?

– Ну хорошо. Я думаю, вам следует прочесть письмо и поехать к вашему недругу Бертолоци на Мыс Дьявола.

Франсиско Д`Отремон, услышав слова нотариуса, заерзал на сиденье и яростно смял в кармане письмо мальчика. Затем улыбнулся и, натянув маску насмешки с еле скрываемым беспокойством, спросил:

– Разве не вы столь сильно желали пораньше приехать на праздник губернатора?

– Еще полчаса назад это было самым важным для вас.

– А теперь, что? Вам кажется, что важнее праздника губернатора принять последний вздох этого развратника, пьяницы, этого несчастного, погрязшего во всех пороках только потому, что ему изменила женщина?

– Он любил свою жену, – мягко ответил Ноэль. – Она его опорочила, а ему так и не удалось встретиться лицом к лицу со своим соперником.

– Не удалось, потому что не хотел его найти! – гневно взорвался Д`Отремон.

– Может быть, тот смог хорошо спрятаться…

– Думаете, он был трусом?

– Нет, конечно, я так не думаю. Несомненно, он мог противостоять всему. Всему, за исключением скандала. К тому же у него были другие серьезные обязательства, и Джина Бертолоци знала это. Он был женат, супруга вот-вот должна была родить ребенка. Я не виню того мужчину, друг Д`Отремон. Это грехи мужчины. Гораздо более тяжелым грехом мне кажется не прийти на зов умирающего.

– Хватит, Ноэль! Я поеду.

– Наконец-то! Простите, что так настаиваю. Я вас немного знаю, друг Д`Отремон, и знаю, что есть вещи, которые вы никогда себе не простите.

– В таком случае, хотите ли вы принести мои извинения губернатору?

– С искренним желанием, друг мой.

– Тогда идите, – и тут Д`Отремон воскликнул: – Минутку!

– Не нужно напоминать о деликатности дела, – с пониманием отозвался Ноэль. – Это… моя обязанность, друг Д`Отремон.


2.


Буря стихла. Море почти успокоилось; свежий прохладный ветер, прибывший вместе с рассветом, разогнал тучи.

Ветхая лодка, выдержавшая бурю, застряла в глубокой расщелине, высеченной из скалы ударами волн. Мальчонка снова прыгнул в воду, чтобы осторожно вытащить ее на землю и не повредить. Затем огрубевшие от непогоды босые ноги вскарабкались по острым камням большого утеса сначала с кошачьей гибкостью, потом медленнее, как будто туда не хотели. На вершине скалы они будто налились свинцом, останавливались каждую минуту, медлили, словно хотели уйти в другом направлении, и наконец, добрались до дверной пустоты, у входа в жалкую хижину – единственному человеческому жилищу на Мысе Дьявола.

Голос больного злобно спросил:

– Кто там?

– Это я: Хуан.

– Хуан Дьявол!

Лихорадочным усилием с убогой постели приподнялся человек, одетый в грязные лохмотья, похожий на скелет: кожа да кости, впалые щеки, грязные, спутанные волосы и заросшая борода, рот, перекошенный от боли. Он бы внушал глубокое сострадание, если бы не горящий, смелый, с яростным вызовом взгляд, и слова, отягощенные ненавистью и желчью.

– А пес, за которым я тебя послал? Пришел с тобой? Где он? Где проклятый Франсиско Д`Отремон? Беги, позови его! Приведи, скажи, чтобы пришел, еще немного, и я его не дождусь!

– Он не приехал со мной, – начал оправдываться мальчик.

– Нет? Почему? Ты не сделал то, что я сказал, проклятый? Не поехал к нему домой? Не послушался? Сейчас увидишь…

Он попытался встать, но упал без сил, неподвижный, истощенный, с остекленевшими глазами. Невозмутимо мальчик шаг за шагом приближался к нему, со странным выражением в глубоких гордых глазах, пытаясь убедить:

– Да, я прибыл к нему домой.

– И отдал ему письмо?

– Да, сеньор, прямо в руки.

– И он не приехал после того, как прочел?

– Он не читал его. Сказал, что не знает никакого Бертолоци.

– Этот пес так сказал?

– Он уехал в карете на праздник, где его ждали.

– Проклятый! А ты что сделал тогда? Что сделал?

– Что я мог поделать? Ничего.

– Ничего… Ничего! Знаешь, что умираю, знаешь, что нужно, чтоб он пришел, и ничего не делаешь! Ты тот, кем и должен быть!

– Но отец! – взмолился мальчик.

– Я не твой отец! Сколько раз я тебе это говорил? Я не твой отец. Когда эта проклятая вернулась, чтобы просить помощи, она уже держала тебя на руках. Ты не мой сын! Если бы она, обманув, украла еще и сына, я бы ее убил. Но нет, она вернулась с сыном от другого, сыном этого негодяя… С тобой!

– С сыном кого?

– Кого? Кого? Хочешь знать? Я и послал тебя за ним, чтобы рассказать. Ты сын того, кто уехал в карете на праздник, а я нахожусь на пороге смерти. Кто забрал и украл у меня все, а в довесок дал еще и тебя.

– Не понимаю, не понимаю!

– Так пойми же! Этот сеньор, который повернулся к тебе спиной, который сказал, что не знает меня, он твой отец!

– Мой отец… Мой отец? – пробормотал мальчик изумленно.

– Но не беспокойся, он тебя и не узнает. Какая мерзость!

– Сеньор Бертолоци, повторите. Мой отец? Вы сказали, мой отец…?

– Твой отец Франсиско Д`Отремон. Скажи всем, кричи об этом везде! Твой отец Франсиско Д`Отремон. Своим несчастьем ты обязан ему. Обязан нищетой, стыдом, наготой, голодом, оскорблением, которое кинут тебе в лицо, когда станешь мужчиной, потому что он опозорил твою мать! Всем этим ты обязан ему. Я вызываю его, потому что умираю, ведь ты останешься один, а ему нужно на праздник, где его ждут… – рыдания сорвались с его горла, давая волю нежности – Хуан, Хуан, сын мой!

– Сеньор!

– Ненавижу тебя, потому что ты его сын, но кое-чем можешь смыть это пятно. Когда станешь мужчиной, найди Франсиско Д`Отремон и сделай то, на что у меня не хватило смелости: убей его. Убей! – и, словно в этих словах был последний вздох, он упал без сознания на пол.

– Сеньор, сеньор! Ответьте!

Он тщетно тряс его. Андрес Бертолоци больше не мог ответить!


На берегу, возле глубокой расщелины, у входа к узкому песчаному пляжу, на величественных вершинах скал, о которые разбивались морские волны и на Мысе Дьявола не было никого, кого мог охватить его пристальный взгляд. Ни души, ни человеческого пристанища, лишь жалкая лачуга, сокрытая темной вершиной Мыса Дьявола, уходящего в глубь моря.

Это название хорошо подходило скалистой местности, теперь еще более опустошенной, под низкими плотными серыми тучами, такими низкими, такими близкими к земле, словно хотели ее поглотить. Твердым шагом Франсиско Д`Отремон подошел к хижине и позвал громким голосом:

– Бертолоци!

Имя гулко отдалось в пустой комнате без дверей и окон, почти без мебели. На убогой кровати лежало окаменевшее тело, выделявшееся под простыней, удивительно чистой для такого места. Пораженный Д`Отремон прошептал:

– Бертолоци…

Махом сдернув простыню, чтобы увидеть лицо умершего, на которого смерть уже наложила свою маску, он едва узнал молодого мужчину, здорового и высокомерного, его соперника. Седина пробивалась сквозь спутанные темные волосы, густую бороду, покрывавшую худые щеки, тень великого покоя была на закрытых веках. Вздрогнув, Франсиско Д`Отремон накрыл лицо и отошел на шаг.

Он пришел поздно, слишком поздно. Эти лиловые губы уже не расскажут тайну, которую хранили. Они замолчали навсегда. Рука Франсиско Д`Отремон нервно нащупала письмо, которое он даже не прочитал. Он берег его, как оружие, отраву, как спящую ядовитую змею. Но стоя перед неподвижным телом, он разорвал конверт и шагнул к окну без створок, сквозь которое проникал белый свет нового дня.

«Пишу тебе из последних сил, Франсиско Д`Отремон и прошу прийти ко мне. Приходи без страха. Я не зову тебя для мести. Слишком поздно получать плату твоей кровью за все, что ты сделал мне и ей. Ты богат, любим и уважаем, тогда как я нахожусь в унизительной нищете и жду приближающуюся смерть как единственное избавление. Не хочу повторять, насколько я ненавижу тебя. Ты это знаешь. Если бы я мог убивать одной мыслью, то тебя уже давно бы не было. Я постепенно иссушил себя злобой, которая овладела моей душой…»

На мгновение Франсиско Д`Отремон прервал чтение, чтобы посмотреть на каменный лик под простыней, чувствуя, что его охватывает тревога и становится трудно дышать в этой лачуге, которая, казалось, тоже отвергала его; он снова вернулся к чтению.

«…Злоба убивает меня сильнее алкоголя и заброшенности. Из-за ненависти я молчал столько лет. Сегодня хочу рассказать кое-что, что может заинтересовать тебя. Это письмо вложит в твои руки мальчик. Ему двенадцать лет, и никто не позаботился окрестить его и дать имя. Я зову его Хуан, а рыбаки побережья Хуан Дьявол. В нем мало человеческого. Он хищное животное, дикарь, я вырастил его в ненависти. У него твое порочное сердце, а я дал, кроме того, полную волю его наклонностям. Знаешь почему? Скажу на случай, если ты не решишься приехать и выслушать меня: это твой сын…»

Письмо задрожало в руках. Вытаращенными глазами он опять взглянул на влекущие огненные строки, одним глотком выпивая остаток яда тех слов.

«…Если он стоит перед тобой, посмотри в его лицо. Иногда он твой живой портрет. Иногда похож на нее, проклятую. Он твой. Бери его. У него отравлено сердце, а душа испорчена злобой. Он знает только ненависть. Если заберешь его, то он станет твоим наихудшим наказанием. Если бросишь, то станет убийцей, пиратом, грабителем, который закончит дни на виселице. И это твой сын, твоя кровь. Это моя месть!»