— Как зовут этого парня?

— Вечнозеленый Кустарник.

— Вечнозеленый Кустарник? Как он посмел так назваться! Это же имя главного героя в опере Мадам Мао!

— Верно, я тоже спросила его об этом, спросила, как он посмел позаимствовать имя из оперы Мадам Мао.

— И что же он ответил?

— Сказал, что это она позаимствовала у него имя, которым его нарекли при рождении, в 1954 году, а опера Мадам Мао появилась только в 1960-м.

— Похоже, он парень с характером.

— А я тебе что говорю!


Мы разыскали его. Вечнозеленый Кустарник работал над огромным плакатом, озаглавленным «О чем идет речь, когда мы говорим о преданности». Ему было шестнадцать. Высокий, худощавый парень с широко открытыми глазами. Когда Дикий Имбирь попросила меня описать его, я не знала, что ответить, и сказала только, что он красив. Я не могла найти подходящих слов, чтобы выразить, что я думаю о нем. Я могла бы назвать его человеком честным и хорошо владеющим собой. Он был очень открытым, точно знал, чего хочет, и не боялся попросить об этом. Соседи называли его «правильным», подразумевая, что родители воспитали парня в должной строгости. Но в этом молодом человеке было еще кое-что, привлекшее мое внимание: что-то загадочное и необычное. Он был очень внимательным и одновременно каким-то отчужденным. Меня заинтересовала его способность глубоко сосредоточиться на чем-то и внезапно переключиться на другое. Впечатление было, будто он очень хочет понравиться, но одновременно неприступен, как Великая Китайская стена. А сложен он был как атлет, на худощавом теле ясно вырисовывались мускулы. В синей маоистской куртке он склонился над столом для пинг-понга и мастерски выводил иероглифы каллиграфическим почерком, напоминавшим письменность периода правления династии Сун. Мы наблюдали за ним, дожидаясь, когда он нанесет последний штрих. Взглянув на мою подругу, Вечнозеленый Кустарник отложил кисть и улыбнулся ей. Эта улыбка показалась мне несколько странной и даже какой-то почти нежной.

Дикий Имбирь протянула ему руку.

А он опять взял свою кисть и отвернулся к плакату. Потом, обмакнув кисть в воду, еще раз взглянул на девочку.

— Я тебя не отвлекаю? — Дикий Имбирь вновь протянула ему руку.

— Немного, — улыбнулся он.

— Что плохого в том, что я наблюдаю, как ты рисуешь плакат? Разве это не считается общественным делом?

— Что ты так разволновалась?

— А почему ты все время на меня смотришь?

— Кто, я?

— Я что, похожа на реакционерку?

— «Прямое дерево не испугать кривой тенью». — Он отбросил кисть и выпрямился. — Ладно, извини. Меня зовут Вечнозеленый Кустарник.

— Рада познакомиться.

— Так ты пришла на плакаты посмотреть?

— Ну, не совсем. Я здесь вместе с Кленом, — она подтолкнула меня к парню, — вы с ней, кажется, знакомы.

— Клен! Здравствуй! Прости, я тебя не узнал. Ты выглядишь как-то иначе.

— Это все из-за куртки. Ткань не очень хорошо прокрашена, поэтому после каждой стирки меняет цвет.

— В прошлый раз она была синяя.

— А теперь фиолетовая.

— В следующий раз станет коричневой?

— Можешь не сомневаться… Как твой отец?

— Его выписали.

— Что с ним было?

— Туберкулез. Двадцать восемь лет работы в шахте не прошли бесследно.

— Ему уже лучше?

— Врач разрешил ему есть все, что захочется.

— И что это значит?

— Что он долго не протянет.

— Мне очень жаль. Если я могу чем-то помочь, пожалуйста… Я, например, всегда могу принести тебе молока. (Дикий Имбирь и Вечнозеленый Кустарник не сводили друг с друга глаз.) Ой, давайте-ка, я вас познакомлю. Это Дикий Имбирь, моя одноклассница и лучшая подруга. А это Вечнозеленый Кустарник, мой сосед.

— Дикий Имбирь? Какое необычное имя.

— Но не настолько необычное, как Вечнозеленый Кустарник. Так звали Секретаря Компартии в знаменитой опере мадам Мао.

— Любишь оперу?

Дикий Имбирь, казалось, не хотела отвечать на этот вопрос.

— Ее мама любит, — вмешалась я, — она оперная певица.

— Моя мать — враг народа, — резко произнесла Дикий Имбирь.

Я повернулась к подруге:

— Что ты делаешь?

— Просто говорю все, как есть, чтобы Вечнозеленый Кустарник знал, кто я на самом деле.

— Ты думаешь, это лучший способ знакомиться?

— Мне казалось, мы пришли попросить о помощи. Разве нам не следует говорить правду? — возразила в ответ Дикий Имбирь.

— Нет, нам не нужна помощь. Странным образом я вдруг изменила свое решение. Не знаю точно, с чем это было связано. Я как-то разволновалась, и во мне проснулась гордость, которая не позволяла принимать чью-то жалость.

— О какой помощи, Клен? — поинтересовался Вечнозеленый Кустарник.

— Ни о какой. Я на самом деле просто показываю подруге окрестности. Что у тебя нового, Вечнозеленый Кустарник?

Дикий Имбирь удивилась, но все же подыграла мне.

— Я готовлюсь к предстоящему конкурсу по цитированию изречений Мао, — ответил Вечнозеленый Кустарник, отодвигая в сторону плакат. — Пытаюсь процитировать триста страниц и побить свой собственный рекорд.

— Как амбициозно!

— Я считаю, что в этом и заключаются верность и преданность.

— Любой может принять участие? — спросила Дикий Имбирь.

— Это открытый конкурс.


5

— Там под окном Дикий Имбирь, она зовет тебя, — сказала мне мама. Как всегда, в воскресенье утром она готовила еду, а я колола дрова. — Она, кажется, чем-то взволнована. Куда вы собрались? Клен, захвати мусор.

Я вылетела на улицу, Дикий Имбирь подошла ко мне, все ее лицо было в слезах.

— Моя мама… — произнесла она сдавленным голосом.


Мадам Пей, представшая перед общественным собранием, стала предметом всеобщего осуждения. На грудь бедной женщине повесили табличку «Французская шпионка», а какой-то мужчина средних лет в очках в темной оправе громко зачитывал ей обвинения. Он был тощий как скелет и напоминал осла. Из его кривого рта вылетали злобные слова:

— Покончим с французской шпионкой, и да здравствует Председатель Мао!

— Скоро все закончится, — успокаивала я подругу, мы стояли позади толпы и наблюдали за происходящим.

— А Дружок сейчас варится в котле, — не поворачивая головы, проронила Дикий Имбирь.

— Как? — остолбенела я.

— Утром его забрали…

Я протянула руку, чтобы обнять ее.

— Не прикасайся ко мне! — Дикий Имбирь резко оттолкнула меня. — Кто-нибудь может заметить.

— Кажется, твоя мама уже начинает терять мужество, — отметила я.

— Как раз этого он и добивается, хочет видеть, как она страдает.

— Кто он?

— Господин Чоу, бывший ее поклонник. Он работает бухгалтером на рыбном рынке. Шестнадцать лет назад отец отбил у него маму.

— Откуда тебе это известно?

— Я читала любовные письма, которые он писал ей. Я перечитала все мамины письма, не исключая тех, которые писал отец, но их я, конечно же, не поняла, он ведь писал по-французски.

— А где сейчас эти письма?

— Их больше нет.

— Ты их сожгла?

— Они были омерзительны.

— А твоя мама об этом знает?

Замотав головой, Дикий Имбирь опустилась на землю. Я взглянула на сооруженный наскоро помост, и мне показалось, что мадам Пей умерла. Обессиленно откинувшись на стуле, она была неподвижна. Но руководитель собрания объявил, что она «прикидывается мертвой», и велел продолжать зачитывать обвинения.

Господин Чоу возобновил свою речь.

Собравшиеся с любопытством наблюдали за происходящим.

Дикий Имбирь закрыла глаза и уткнулась лицом в ладони.

День становился жарче, и мне начало припекать голову.

— Пойдем отсюда, — сказала я.

— Лучше бы ей умереть. Лучше бы мне умереть, — чуть слышно проговорила Дикий Имбирь.


В качестве наказания мадам Пей было предписано подметать улицы в округе. Первую пару недель она еще могла кое-как передвигаться и выполнять возложенную на нее повинность. Измученная женщина вставала в четыре часа утра и подметала до восхода солнца. Когда она вконец обессилела и не могла уже подняться с постели, на смену матери пришла Дикий Имбирь.

Я ничего не знала об этом, пока однажды на рассвете меня не разбудили орущие на улице коты. Открыв окно, я услышала тихие мерные звуки: ша, ша, ша… Было еще темно, падающий от фонарей свет окрашивал деревья в оранжевый цвет. Издалека доносился шум парового двигателя. Ветер срывал со стен старые плакаты, и они шуршали по бетонному покрытию дороги. Но те звуки были другие, словно шаги какого-то невидимого существа. Вдруг я заметила знакомую фигуру, которая медленно передвигалась с метлой в руках.

Не помню, сколько я так простояла, перегнувшись через подоконник и свесившись из окна. Рассвет уже начал заниматься. Послышался топот совершавших пробежку солдат Шанхайского гарнизона. Их бараки располагались где-то в миле от моего дома.

Я и не предполагала, что все это время мама стояла у меня за спиной, пока она не спросила, почему я не сплю в такую рань.

— Дикий Имбирь подметает улицы вместо своей матери.

Мама подошла ближе и выглянула в окно. Она глубоко вздохнула.

Я закрыла окно и пошла одеваться.

— Ты куда? — поинтересовалась мама.

— Мам, можно мне взять метлу?

— Но это же работа для… врагов народа, — предупредила мама, — ты можешь навлечь на себя неприятности.


Дикий Имбирь была одета в сильно поношенную синюю холщовую куртку своей матери, на лице — марлевая хирургическая маска, а на ногах — армейские ботинки. Я тихо подошла. Она подобрала мусор, сложила его в коробку, оттащила ее к мусорному контейнеру и, открыв крышку, вытряхнула туда все. Потом положила свою метлу, пошла к старому колодцу и заглянула в него.