— О! — воскликнула я. — Как глупо, что я не замечала этого раньше. Конечно же, Лемми!

— Что? — Вер посмотрел на меня так, словно я сошла с ума.

— Взгляни на эти заостренные уши, широкие скулы, высокие изогнутые брови и карие глаза. Как только я взглянула на Лемми, то поняла, что где-то уже видела это лицо. Лемми — Ле Местр, я абсолютно уверена!

За моей спиной раздался хриплый смех. Амброуз ковылял к нам, размахивая костылями. Его лицо выражало злобное удовольствие.

— Умная девочка! — Амброуз костлявыми пальцами схватил меня за руку и крепко сжал. — Почти двадцать лет никто не мог разгадать эту тайну. Насколько же люди ненаблюдательны! Кроме тебя, дорогая. — Амброуз окинул меня леденящим взглядом. — Вер, как тебе нравится новоявленный братец? — Вер ничего не ответил. — Гордость семейства, не правда ли? — Амброуз обнажил в улыбке острые зубы. — Твоя мать утверждала, что носит моего ребенка. Гарри в это время в своем клубе в Лондоне тосковал по родным стенам и проигрывал последние оставшиеся деньги в рулетку. Я всегда полагал, что деньги для нее важнее чувственных удовольствий. Я и не предполагал, что она тайком встречается с Гарри, ведь он лишился крыши над головой и последнего источника дохода.

Как только ребенок появился на свет, я сразу осознал свою ошибку. Новорожденный был точной копией Гарри. Он родился очень слабым. Никто не думал, что он выживет. Никто и не хотел, чтобы он остался в живых. Твоя мать невзлюбила его с первой минуты. Гарри никогда не видел сына. Спустя месяц после рождения ребенка твоя мать собрала одежду получше, меха, прихватила фамильные драгоценности и умчалась в неизвестном направлении. Плод своей запретной любви она оставила на мое попечение. Очень на нее похоже, не находишь? — Амброуз запрокинул голову и засмеялся.

— Отец, если бы ты только слышал, как горьки твои слова! Твой мозг был отравлен годами одиночества, — сказал Вер глухо со страдальческими нотками.

Я поняла, что должна немедленно покинуть Гилдерой Холл — мне не пристало находиться здесь во время семейной ссоры. Однако старик Амброуз крепко держал меня за руку. Его лицо постепенно желтело и наливалось злостью.

— Какое мне дело до тебя? Какое мне дело до твоего мнения? Ты явился сюда подобрать то немногое, что осталось от былой роскоши. Если ты беспокоился обо мне, почему ты уехал и не давал о себе знать? Ни единой весточки в течение долгих двенадцати лет! И разве не ты сбежал с женщиной, которую я безумно любил, которой отдал свое сердце?

Амброуз тяжело навалился на меня. Он наверняка бы упал, если бы я сделала шаг в сторону. Глаза Вера затуманились.

— Знаю, я заслужил твои упреки.

Амброуз снова коротко хохотнул.

— Ты всегда был мягким сентиментальным дурачком. Я не любил ее ни капли. Я не открывал ей ни свое сердце, ни свой кошелек. Она была такой же шлюхой, как и все остальные. Для меня она ничего не значила.

— Не знаю, правда ли то, что ты говоришь, — медленно произнес Вер. — Надеюсь, что правда. Но даже если это так, моему поступку нет оправдания. В нашей семье не привыкли отвечать за свои слова. Меня это угнетает. Пришло время вести себя, как подобает нормальным людям. Пора понять, что такое ответственность.

— Лицемер! Ханжа! Мошенник!

— Отпустите меня, — я попыталась высвободить руку. — Не хочу выслушивать все это.

— О, ты не хочешь это слышать? А я называю вещи своими именами. — Амброуз ехидно ухмыльнулся. — Вероятно, ты уже видишь себя миссис Гилдерой. Мысленно считаешь себя владелицей поместья. Это большая ошибка. Хочу тебе сказать, что этот молодой человек, — Амброуз ткнул пальцем в Вера, — не получит ничего, ни единого пенни. Завтра я собираюсь снова пригласить Винденбанка и переписать завещание в пользу Гая. Вер останется нищим.

— Думаю, что ты сказал достаточно, — Вер побледнел от гнева. — Фредди, прости нас за то, что втянули в семейную склоку. Я провожу тебя домой.

Амброуз отпустил мою руку.

— Когда увидишь того деревенского дурачка, передай ему привет. — Амброуз просто задыхался от накопившейся злости. Я направилась к выходу. Солнечный свет казался особенно ярким после полумрака холла. — Я имел в виду твоего брата, Вер. Все-таки родная кровь.

— Обязательно, — сказал Вер, кажется, даже с некоторым удовольствием. — Ты прав. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы убедить Гая возвратить Споукбендерское аббатство Лемми. Справедливость должна восторжествовать. Мы завладели поместьем бесчестно. Мне всегда было стыдно за это, но зачем было что-то менять? Я ведь думал, что последний Ле Местр умер. Но теперь…

Я стояла на верхней ступеньке лестницы, когда услышала, как Амброуз завизжал:

— Ты идиот!.. — Костыли застучали по полу. — Я не позволю!..

Я повернулась на крик. Лицо Амброуза налилось кровью, он пошатнулся и упал навзничь.

Я помчалась через холл по узкому коридору к телефону, чтобы вызвать скорую помощь. Мои глаза слезились, я с трудом видела, что происходит. Вер наклонился над лежащим отцом. Холодная телефонная трубка обожгла мою щеку.

— Думаю, что это инсульт, — сказала я.

— Не волнуйся, дорогуша, — отозвался оператор. — Высылаю машину немедленно.

Я присела на корточки рядом с Вером. Вер поддерживал голову отца рукой.

— Во всем виновата я. Мне не следовало говорить о Лемми.

Лицо Амброуза казалось необычно умиротворенным. Слюна пенистой струйкой вытекала из полуоткрытого рта. Амброуз начал хрипеть.

— Нет, — возразил Вер, убирая со лба отца прядь волос. — Я разозлился и хотел досадить отцу. Если он умрет, я уеду, уеду навсегда. С моей стороны было большой ошибкой возвратиться сюда. На этот раз я убил его.

— Но Вер, ты нужен здесь, нужен больше, чем когда-либо. Гаю наплевать на поместье. Ты должен был уже это понять.

— О да! — Вер холодно улыбнулся. — Но он сможет продать особняк и жить на проценты.

Больше я не сказала ни слова. Отношения Гая и Вера меня не касались. Мы стояли над лежащим Амброузом, а меня не оставляли мысли о Гае, который бездарно потратит деньги и закончит свои дни банкротом, и Вере, который снова будет скитаться по свету, лишенный надежды когда-либо вернуться в родные места. Я беззвучно молила Бога, чтобы Амброуз остался жив.

Глава 38

Начался сенокос. Солнце ярко светило на голубом безоблачном небе. Сочная трава доходила почти до пояса. Зеленый ковер простирался на многие мили вокруг. Слева травяной ковер окаймляла река. Она величаво несла свои воды. Вдали виднелся Заброшенный Коттедж. Он казался почти игрушечным с такого расстояния. Громыхание допотопного трактора заглушало жужжание насекомых. За рулем сидел Вер. Я не видела его с того дня, как у Амброуза случился приступ.

Вер заметил меня, улыбнулся и спрыгнул на землю. Мотор продолжал тарахтеть вхолостую. Хлоя, проведшая ночь в коттедже вместе со мной, оторвалась от кроличьей норы, которую тщательно вынюхивала, и помчалась к Веру. Дасти и Дикон неуклюже выбрались из трейлера. Дасти небрежно кивнул, Дикон поднял глаза, подмигнул мне и отсалютовал. К счастью, подсохшая корка сегодня утром отвалилась с моего носа, так что теперь ничто не уродовало мое лицо. Совместными усилиями мы отцепили от трактора трейлер и прицепили к нему сенокосилку. Шум мотора заглушал все звуки, разговаривать не представлялось возможным.

Вер снова уселся за руль и направил трактор в зеленое море. Мы последовали за ним с вилами в руках. Запах свежескошенной травы пьянил, как наркотик. Кролики, испуганные шумом, разбегались во все стороны. Поначалу Хлоя пыталась преследовать зверьков, но их обилие сбивало собаку с толку. Над нашими головами порхали разноцветные бабочки. У меня закружилась голова — было очень жарко. Я подумала о тех давно ушедших людях, которые также занимались этой работой, каждое лето, из года в год.

Мои ладони покрылись волдырями, но я уже давно не была той изнеженной горожанкой, которая впадала в панику и поддавалась унынию по любому поводу. Перед тем как отправиться на работу, я позаимствовала у Прим широкополую шляпу, которая предохраняла лицо от загара, а также прихватила ножницы и рулон лейкопластыря. Когда подошло время первого перерыва, я обмотала пластырем обе ладони.

Вер открыл капот трактора и стал возиться с мотором. Дикон, Дасти и я сели в тени огромного дуба и стали пить лимонад. Хлоя положила голову мне на колени. Собаку разморило от жары, ей было лень отмахиваться от мух, которые густо облепили живот. Мужчины сделали себе самокрутки. Тонкие полоски дыма повисли в неподвижном воздухе. Дасти хмыкнул и предложил мне самокрутку. Я отказалась. Дикон закряхтел, морщась, и стал растирать ногу.

— Что с вашей ногой, мистер Дикон? — решила я прервать молчание.

— Я кастрировал теленка, но проклятое животное никак не соглашалось терять самую ценную часть своего тела. — Я успела позабыть грубоватые манеры Дикона. Он ухмыльнулся, обнажив пожелтевшие от никотина зубы. — Эта скотина высоко подпрыгнула и лягнула меня, попала по ноге.

Дикон стал подробно описывать свои ощущения. Я закрыла уши и отвела взгляд. Я любовалась вздымающимися холмами, каменистыми вершинами, волнующейся на ветру травой. Жаркое солнце окрашивало долину в интенсивные цвета.

Вер прервал поток моих мыслей. Он посигналил, и это значило, что перерыв подошел к концу. Мы приступили к работе. Я подхватывала вилами скошенную траву. Вилы мелькали перед моими глазами вверх-вниз, вверх-вниз. За работой я утратила чувство времени. Пот стекал по лицу, заливал глаза. Я вытирала его рукавом. Солнце палило невыносимо. Небо превратилось в раскаленную добела сферу. Краем глаза я заметила, что в нашу сторону движется нечто черное. Я прищурила глаза, поднесла ко лбу руку и тогда разглядела мисс Глим, которая, оставив черный «ленд ровер» на обочине, направилась к нам с плетеной корзиной в руке. Вер остановил трактор и бросился ей навстречу. Мисс Глим передала ему корзину и быстро зашагала обратно. Она даже не посмотрела в нашу сторону, не обратила внимания на окружающую красоту. Мне было от души ее жаль: женщина страдала от одиночества — мужчина, которого она любила, теперь был далеко.