Началась война. Гарри был призван в армию в первый же день. Отец получил отсрочку — в детстве он перенес ревматизм, и врачи опасались за его сердце. Бедняга Гарри подставлял голову под пули во влажных джунглях, а отец тем временем наслаждался обществом Джорджианы в затемненном Лондоне. Извещение о свадьбе отца и Джорджианы стало для Гарри настоящим шоком. Возможно, Джорджиана приняла такое решение, рассудив, что Гарри могут убить. А может, ей на самом деле отец нравился больше. Он ведь мог очаровать любого. Вер родился в 1942 году, а я в 1945. После войны Гарри, тогда уже полковник Ле Местр, герой, покрытый шрамами с ног до головы, вернулся в Споукбендерское аббатство, и все снова вернулось на круги своя.

Как я уже говорил, Гарри и отец были очень похожи характерами — оба заносчивые, безрассудные, оба привыкли ходить по краю. Присутствие моей мамы придало старому соперничеству новый импульс. Отец и Гарри презирали любого, кто не разделял их образа жизни — практически всех жителей округи. Тогда в этих местах стали поговаривать, что отец и Гарри отъявленные распутники. Вечеринки, которые устраивались в замке, поражали воображение. Конечно, никого из местных на них не приглашали. Думаю, что большая часть историй была выдуманной.

Вскоре после того, как Гарри вернулся, любовь между ним и моей матерью вспыхнула вновь. Мать проводила большую часть времени в Споукбендерском аббатстве. Это был классический любовный треугольник. Могу представить, как отец метался в одиночестве, ждал мать и втайне наслаждался подобной ситуацией. Отец терпеть не мог рутину. Ему были необходимы препятствия. Без них жизнь казалась ему скучной.

По воскресеньям отец и Гарри играли в покер и напивались до чертиков. Они делали невероятные ставки, чтобы придать игре интерес. Однажды отец предложил поставить на кон фамильные поместья. Гарри был достаточно пьян, чтобы согласиться. Отцу выпал флеш, и он выиграл Споукбендерское аббатство. На следующий день отец пригрозил Гарри судом, если тот не отдаст долг. Очевидно, Гарри полагал, что все это было неудачной шуткой. Разразился скандал. Адвокаты обеих сторон взялись за дело. Гарри мужественно перенес процесс. С его лица не сходила улыбка.

Отец обещал Гарри, что тот сможет жить в замке столь долго, сколько захочет. Но как только отец получил документы, подтверждающие передачу собственности, он прислал людей сорвать с замка крышу. Рабочие сорвали всю черепицу, все железо. Дом оказался беззащитным перед непогодой. Гарри не имел возможности остановить вандалов.

Шампанское в моем бокале вдруг стало кислым.

— Не могу поверить, что кто-то может быть таким… злопамятным.

— Как мало ты знаешь людей, дорогая! Конечно, Гарри не мог оставаться в доме без крыши. Ты можешь себе представить, насколько он был зол! Удивительно, как он не убил отца. Однако у него возникла идея получше. Отец полагал, что Гарри с потерей поместья лишился источников дохода, а у мамы не было собственных сбережений. Отец недооценил истинную страсть. Мама от всего сердца сочувствовала несчастному Гарри. А может, она просто не одобряла того, что сотворил отец. Я ведь не знаю, какой она была на самом деле. В конце концов Гарри уехал и прихватил маму с собой.

— Даже не знаю, кому больше досталось, — сказала я задумчиво. — Пострадавшей стороной в итоге оказались твой брат и ты.

— Я бы больше расстроился, если бы нас покинула няня. Мама не слишком баловала нас вниманием. Большую часть времени мы проводили в обществе слуг, лошадей и собак. Мы не чувствовали себя обделенными. На самом деле мы были счастливее, чем многие наши ровесники. Мы были свободнее, чем многие дети. Няня пыталась приучить нас к дисциплине, но была слишком доброй. — Гай засмеялся. Его красивое лицо загорелось. Мне казалось абсолютно бессмысленным сострадать Гаю. — Мои первые воспоминания связаны с собакой Вера. Пса звали Раффл. Однажды он проглотил нянину перчатку. Через некоторое время собака вырвала перчатку. Исчезли только две пуговицы, с помощью которых перчатка застегивались у запястья. Вер подошел к няне через несколько дней и сказал, что нашел пуговицы в саду. Няня закричала, чтобы он немедленно выбросил пуговицы. Вер забросил пуговицы в рот и проглотил. Он сказал, что хочет понять, что чувствовал Раффл, когда глотал пуговицы. Поднялся страшный переполох: вызвали доктора, а Вера отлупили. Много лет спустя Вер сказал, что никогда не находил пуговицы. Он проглотил два кусочка шоколада. Когда я спросил, почему он не признался в этом взрослым, Вер ответил: чтобы проверить себя. Я не мог тогда понять, зачем это ему. Вера постоянно ругали, лупили, лишали подарков, но он оставался самим собой.

К этому времени мама уже покинула нас. Отец пережил первый инсульт, когда обнаружил, что мама сбежала с Гарри. Но его желание победить было сильнее паралича. Отец быстро встал на ноги, и на этот раз болезнь отступила, не оставив последствий. Когда двумя годами позже отец узнал, что Гарри умер от алкогольного отравления в захолустной гостинице на итальянской Ривьере, то еле сдерживал ликование. Отец любил повторять, что мама была вульгарной проституткой, которая вернулась к своим корням. Вер помнил маму гораздо лучше, чем я. Когда отец так отзывался о матери, Вер бледнел и сжимал зубы. Думаю, что он плакал по ночам. Или мне это только казалось? Няня была очень добра к нам и называла нас заблудшими ягнятами. Странно, мы росли вместе, но Вер, в отличие от меня, был молчаливым и скрытным. Думаю, что таким образом он защищался.

— Все, что ты рассказал, очень печально.

— У тебя доброе сердце, и это делает тебе честь, дорогая. Но все это происходило много лет назад. Детские раны больше не тревожат меня.

Мне стало интересно: был ли Гай искренен со мной?

— Я должна идти домой.

Мы нашли Хлою в кухне. Она обрадовалась, увидев меня. Собака с радостным лаем бросилась навстречу и стала облизывать мне пальцы. Кухня была большой и несколько старомодной. Высокий холодильник стоял в углу. По обеим сторонам от газовой печи на стене висели выкрашенные в кремовый цвет шкафчики со стеклянными дверцами. Пахло приготовленной пищей, сапожным кремом и глаженым бельем. На полу возле двери, на газете, стояли в ряд вычищенные и отполированные мужские ботинки. Влажные рубашки сушились на плечиках над электрическим обогревателем. Стопки мытых тарелок, частично прикрытых полотенцем, высились на столе. Ничто не говорило о присутствии мисс Глим, только одинокая кружка висела на крючке. Я надеялась, что мое появление не сделало чай мисс Глим слишком горьким.

Амброуз был в холле. Он прощался с гостями, которые не оставались ночевать. Леди Фриск нахмурилась, увидев меня. Гай проворно подал ей потрепанный меховой палантин. Амброуз со старомодной галантностью наклонился поцеловать ей руку. Я снова засомневалась: был ли правдивым рассказ Гая? Вдруг я заметила портрет молодой женщины. Портрет висел на стене в тени и был почти не виден. У женщины были светлые волосы и такой же, как у Гая, изгиб губ. Несмотря на несовершенную технику письма, художнику удалось передать характер молодой особы. Амброуз повернул голову, чтобы понять, что привлекло мое внимание. Заметив, что мой взгляд прикован к портрету, он издал легкий вздох и опустил голову, словно показывая: потеря жены все еще наполняет его сердце болью.

— Благодарю за прекрасный вечер, — сказала я и наклонила голову.

— Гай, поднимись в гостиную. Мадам дю Вивьер и баронесса скучают. Я хочу поговорить с мисс Сванн несколько минут. Ты же не откажешь старику?

Я пыталась выглядеть польщенной, хотя тело ломило от усталости. Амброуз оперся на мою руку. Мы проследовали через обеденный зал в комнату, скрытую бумажным экраном. Амброуз открыл дверь и включил свет.

Порыв холодного, наполненного ароматами растений воздуха защекотал ноздри. Мы находились в оранжерее. Здесь не было ни пальм, ни папоротников, только две длинные песчаные клумбы высились вдоль стен. Десятки цветочных горшков были зарыты в песок по самые ободки. Цветы радовали глаз многообразием оттенков. Они казались россыпью драгоценных камней.

— Какая красота! — воскликнула я. — Мир за стенами замка все еще серый и скучный, зима никак не хочет уходить, а здесь играет красками лето.

— Это растение называется «канадский кровяной корень», sanguinaria canadensis, — Амброуз протянул костыль по направлению к цветку с шарообразной белоснежной головкой. — У него корни кроваво-красного цвета. А вот это люпиновые, lyallii. Лепестки цветов небесно-голубого цвета… — Амброуз переходил от цветка к цветку. Я внимательно слушала. Было слишком сложно запомнить названия цветов из-за многообразия. — Я хочу подарить вам вот это, моя дорогая. — Не успела я сказать и слово, как Амброуз вручил мне горшок с растением, похожим на анемону. — Держите цветы в прохладном помещении. Они живут не более двух дней. И не благодарите меня. Ничто не подойдет вам более. Эти цветы единственные в своем роде, совсем как вы.

— Я хотела бы нарисовать их, — сказала я, притронувшись к лепестку. — Как жаль, что они умирают так быстро.

— Мимолетная красота ценится больше всего. — Глаза Амброуза остановились на моем лице. — В мире столько всего грубого, некрасивого, неприятного… У вас лист запутался в волосах, мисс Сванн. Позвольте мне…

Амброуз коснулся рукой моих волос и мягко провел ладонью по щеке. Я ощутила в его жесте неприкрытое сексуальное желание. Амброуз улыбнулся. Это была улыбка Гая, но более темная, более опасная.

— Позвольте показать вам мое последнее изобретение. — Он приподнял большой стеклянный купол, который был прикреплен к стене длинной резиновой трубой. — Видите мотылька? — Я разглядела крохотные трепещущие желтые крылышки. — Они откладывают яйца на листьях. Отвратительная привычка. — Амброуз поставил купол на полку, накрыв мотылька и цветы, и открыл кран. — Пускаем газ. Насекомое ощутит, как крылья становятся тяжелее. Посмотрите, мотылек пытается ими взмахнуть. Его головка падает. Он медленно задыхается. Воздух, в котором насекомое так свободно летало, стал причиной его смерти, — Амброуз засмеялся. Он посмотрел мне в глаза, довольно улыбаясь. — Не правда ли, забавно наблюдать за этим?