— Моей старушке скоро исполнится восемнадцать. Она высохла и уже не так резво скачет, как прежде. Но только однажды она сбросила меня с седла. Тогда мы галопом скакали между деревьями и наткнулись на широкий ров. Я не могу обвинять лошадь в том, что свалился. Никто бы не смог перепрыгнуть через эту чертову канаву — слишком уж она была широка. — Я заглянула в налитые кровью глаза лорда Диринга. Он так увлекся рассказом, что позабыл обо всем. Лорд Диринг стал ковыряться пожелтевшим ногтем между передними зубами. Он пытался выковырять застрявший кусочек мяса (мы как раз ели утку). Я спешно отвела взгляд. — Идиоты егеря забыли оцепить местность. Нам пришлось пустить собак с одной стороны и поджечь камыш с другой. Ха-ха-ха! Лисица металась, как сумасшедшая…

Слушать это было выше моих сил.

— Нельзя поступать так по-свински. Мне тоже хочется поговорить с прекрасной соседкой, — Монтегю Барст повернулся спиной к леди Фриск и окинул меня затуманенным взглядом.

Леди Фриск даже привстала. Она выглядела не на шутку обиженной.

Я ожидала дальнейших расспросов о том, охочусь ли я, где и с кем это делаю. Но Монтегю Барст оказался человеком, слепленным из совершенно другого теста. На нем был костюм-тройка с ярким жилетом и галстук-бабочка. Монтегю гордился тем, что гораздо умней своих деревенских соседей. Он жеманно кривил губы, когда подбирал mot juste[37]. Мы долго обсуждали игру сборной по крикету. Так как я не видела ни одной игры, разговор казался мне невероятно скучным.

Я сожалела, что мне попались столь неинтересные собеседники. Правда, столовая оказалась очаровательной — светло-голубые стены и высокий потолок. Еда была очень вкусной. Подобные блюда готовила миссис Поуп, пока Фэй не пожелала кулинарных изысков. Еда была простой, сытной, к тому же свежеприготовленной. Я ела очень много, наверняка потому, что чувствовала себя если не счастливой, то, по крайней мере, умиротворенной. Так спокойно мне не было уже очень давно.

— Клянусь всеми святыми, это было выше моих сил, — сказал Гай, подавая мне бокал с шампанским.

Мы оказались вдвоем в бильярдной. Гай вызвался принести бутылку бренди и забрал меня с собой. Он сказал мадам дю Вивьер, которая висела на его руке все время после обеда, что хочет показать мне замечательный вид на долину. Мадам дю Вивьер недоверчиво улыбнулась и шлепнула меня по заднице своей сумочкой. От неожиданности я пролила кофе из чашки, которую держала в руках. Викторианское окно в бильярдной оказалось широким. На улице уже было темно. Луна спряталась за тучи. Я видела только черную шевелящуюся массу деревьев на фоне темно-синего неба.

— Ты, кажется, не скучал. Напротив, был вполне доволен.

— Мадам дю Вивьер забавная старушка. Мы разговаривали о тебе. Мадам сказала, что ты du chic[38]. Очертания твоих губ говорят о том, что ты должна быть страстной женщиной.

— Насколько обманчивой может быть внешность! Я могу сказать то же самое о ней, но уже на основании линии бровей.

— Есть небольшая разница. Ее брови нарисованы карандашом и будут смыты вечером, а твоим губам вода не страшна. — Гай наклонился и быстро поцеловал меня. — Видишь, губы на месте.

— Не смей!

— Но почему? Ты думаешь, что твой жених где-то здесь, прячется в кустах и рассматривает нас в мощный полевой бинокль?

Сама мысль об этом ужаснула меня. Я немедленно отступила от окна.

— Думаю, что с моей стороны было бы отвратительным флиртовать с другим мужчиной после того, как я так жестоко ранила Алекса.

— Получается, что ты думала об этом. Очень хорошо! Теория мадам дю Вивьер позволяет распознать женщину чувственную. Если женщина постоянно касается своего тела и лица, играет с волосами, в ней скрыта недюжинная страстность. Мы заметили, что за столом ты постоянно поигрывала с мочкой уха.

— Это потому, что я пыталась не слышать отвратительных подробностей, которыми делился со мной старик. Должна заметить, что, судя по всему, мадам дю Вивьер очень нервничала, когда говорила о моей чувственности. Она так и раздевала тебя взглядом.

— Не только взглядом. Я поначалу подумал, что одна из собак уткнулась носом мне в пах. Когда я опустил руку под стол, чтобы отогнать животное, то нашел там горячую руку мадам дю Вивьер.

— О, что за чушь! Ты лжешь!

— Клянусь Богом, это правда. Я нашел вот это на молнии брюк, — Гай показал кусочек лилового искусственного ногтя.

— Как приятно видеть, что ты неплохо проводишь время, — в дверном проеме стоял Амброуз Гилдерой. Я подумала о том, сколько времени он находился там, наблюдал за нами и смеялся. — Я только хотел посмотреть, почему ты так долго не несешь бренди. Хотя кто знает, может, и не надо спешить — Барст и Диринг уже и так еле стоят на ногах.

Когда Амброуз попросил леди Фриск увести женщин в гостиную, лорд Диринг, покачиваясь, доковылял до дверей. Его пьяный взгляд бессмысленно перебегал с места на место. Очень громко, чтобы все слышали, он прокричал:

— Как всегда, опытные полковые лошади вперед!

Непонятно, по какой причине леди Фриск посчитала меня ответственной за эту фразу. Пока мы пили кофе, леди Фриск не сводила с меня строгого взгляда и долго объясняла, что ее дочь Шарлотта хорошо понимает, как опасно потакать мужчинам и бездумно разжигать их аппетиты.

— Sacrebleu![39] — воскликнула мадам дю Вивьер. Она обращалась к пожилой женщине с плоским лицом и выпуклыми, как у пекинеса, глазами. — Что ей вообще известно о мужских аппетитах?

— Мужчины обожают пудинг, — ответила «пекинес». — И побольше джема.

Мадам дю Вивьер казалась обескураженной.

Глава 14

Амброуз взял меня за руку и подвел к окну.

— Гай, выключи свет. Тогда мисс Сванн сможет лучше рассмотреть долину.

Когда глаза привыкли к темноте, я разглядела волнистую линию холмов на другой стороне долины и звезды, которые мерцали на темном небе в разрывах между тучами. С этой точки долина казалась шире, а холмы выше, чем из Заброшенного Коттеджа. Реки не было видно — она спряталась за деревьями.

— А сейчас смотрите внимательно! — Амброуз крепко сжал мой локоть.

Луна вышла из-за туч и на миг осветила окрестности. Величественные руины возникли на противоположном холме. Призрачный лунный свет играл на узких окнах.

— О, как прекрасно!

Наполовину крепость, наполовину дворец с арочными готическими дверями — это здание представляло собой прекрасный образец творения человеческого гения. Не покрытые крышей стены говорили о его уязвимости. Мрачное величие замечательного сооружения тронуло меня до слез.

— Чудесно, не правда ли? — старик Амброуз, казалось, разделял мое волнение. Его голос дрожал. — Споукбендерское аббатство. Один из древнейших замков в Англии. Сейчас здание превратилось в руины. Помните бахвальство тщеславного Озимандиаса: «Мое имя Озимандиас, король королей. Смотрите на мои творения, великие, и пусть оставит вас надежда!»[40].

Внезапно в комнате загорелся свет. Прекрасный вид, который простирался перед нами, исчез. Мисс Глим стояла в дверном проеме. Мои глаза, которые ослепил яркий свет, воспринимали ее лицо как сочетание темных и светлых пятен.

— Прошу прощения, сэр. Я не знала, что вы здесь. Я искала еще одну бутылку бренди для мужчин.

— Ты права, Сисси. Я пренебрегаю обязанностями хозяина и забыл о гостях. — Сентиментальные нотки исчезли из голоса Амброуза. Слова звучали отрывисто и резко. — Ты приготовила прекрасный ужин. Вы согласны, мисс Сванн?

Я улыбнулась мисс Глим.

— Ужин был великолепен.

Сисси даже не взглянула в мою сторону.

— Я вам понадоблюсь еще вечером, сэр? Посуду ведь можно помыть завтра утром. Я бы хотела сегодня пораньше лечь.

— Конечно, конечно. Ты, должно быть, устала. Отнеси бренди в гостиную и можешь быть свободна. Я иду за тобой. Давай оставим этих двоих молодых людей наслаждаться видом. Как романтично, не правда ли?

Мисс Глим вскинула на Гая несчастный, укоряющий взгляд, словно птица, грудь которой пронзил колючий шип. Амброуз пошаркал к выходу и скрылся за дверью. Сисси последовала за ним, громко хлопнув дверью напоследок.

— Думаю, что мы тоже должны идти. Твой отец не понимает, что эта женщина в тебя влюблена.

Гай засмеялся:

— Отец прекрасно все понимает. Он специально старался задеть Сисси. Ему нет равных в подобных вещах.

— Я тебе не верю. Твой отец показался мне таким милым!

Целый вечер я размышляла над вопросом, почему Гай так ненавидит своего отца. Амброуз казался заботливым хозяином. Он старательно вовлекал гостей в разговор и делал вид, что слушает. Было совершенно очевидно, что в его душе не умерла романтика. Когда Амброуз рассказывал о Споукбендерском аббатстве, в его голосе слышалась неподдельная страсть.

— Я расскажу тебе одну историю. Сядь поудобнее. — Гай мягко усадил меня в кресло, которое стояло рядом с окном, а сам примостился на подлокотнике. — Ты готова? Тогда я начинаю. Только не рассчитывай услышать добрую сказку. Споукбендерское аббатство было фамильным гнездом семейства Ле Местров на протяжении четырех сотен лет. Мы, Гилдерои, — выскочки. Наши предки поселились в этих местах в 1746 году. Тогда и был построен этот особняк. Представители обоих семейств соперничали и дружили, враждовали и сочетались узами брака. Последний Ле Местр, Гарри, полковник, был одного возраста с моим отцом. Они росли как братья. Вместе учились рыбачить, стрелять и ездить верхом. Ходили в одну школу. Отец был умнее, ему лучше давались школьные предметы. Гарри был непревзойденным в спортивных играх, стрельбе и верховой езде. По окончании школы отец поступил в Кембридж, а Гарри в Сандхерст[41]. По выходным они вдвоем шатались по Лондону в поисках приключений.

Отец и Гарри одновременно влюбились в певицу по имени Джорджиана. Они так привыкли к соперничеству, что просто не могли не выбрать одну и ту же женщину. Джорджиана была красавицей, но отец говорил, что ее голос напоминал крик совы. Молодые люди самоотверженно сражались за то, чтобы привлечь внимание прекрасной певицы, но чаша весов никак не склонялась ни в ту, ни в другую сторону. Гарри был выше ростом, а отец красивее. Гарри был более напористым, а отец считался мастером комплиментов. Вероятно, Джорджиана намеренно стравливала молодых людей, чтобы выжать побольше денег из каждого.