Ну и что мне делать? Отказаться ему помочь? Ха-ха.

— Разумеется, — согласилась я.

Он встал и потянулся. Да, конечно, я понимала, что он красуется, демонстрирует свое убийственно роскошное тело, но все же...

Я заставила себя отвернуться. Он вытащил из рюкзака скатерть в красно-белую клетку. Пошловатая расцветка, но на темно-зеленой траве она смотрелась великолепно.

— Не поможете мне? — спросил он, усаживаясь на скатерть.

Через неприлично короткое время я уже сидела рядом с ним на скатерти, лицом к розам, и накрывала на импровизированный «стол».

Должна сказать, что ему удалось очень многое впихнуть в сравнительно небольшой рюкзак: бутылку холодного белого вина, два хрустальных бокала — такие тоненько звенят, если постучать по ним ногтем, — тарелки от «Виллерой и Бош». Угощение было великолепным: сыры, оливки, мясные закуски и три вида салата.

— Ну, прямо хлеба и рыбы, — заметила я.

Он озадаченно взглянул на меня:

— Что вы имеете в виду?

А он не часто бывает в церкви, подумала я. Я рассказала ему, как Христос накормил толпу народу хлебом и рыбой. История, кажется, его развлекла: он улыбнулся.

— Ничего библейского, просто я хорошо умею паковать вещи.

Будь на его месте кто-то другой, я бы подумала, что шутка моя не удалась. Но он так тепло улыбался, что я улыбнулась в ответ. Он разлил по бокалам вино, наломал хлеба и протянул мне тарелку с сырами и оливками. Это же мое самое любимое блюдо!

Утолив голод, я стала потягивать вино и смотреть на розы.

— Расскажите мне про себя, — сказала я.

Он засмеялся: густой, мягкий звук. М-м-м...

— Лучше вы мне расскажите кое-что, что хочет знать весь Коул-Крик: что у вас с Фордом Ньюкомбом?

Я оторопела:

— А кому какое до этого дело?

— Ну, вы же по какой-то причине хотите знать обо мне «все»...

— Туше, — улыбнулась я. Я начала расслабляться. Меня так сильно влекло к нему физически, что я сама себе не доверяла, но теперь я понемногу освоилась с этим чувством и успокоилась, вновь обретя способность говорить и думать. — Кто начнет?

— Может быть, на «камень, ножницы, бумага»? — предложил он.

Я снова рассмеялась: мы с папой так решали, кому выполнять самые нудные дела по дому. Я выиграла.

— Так кто вы? Почему не присутствовали на ежегодном чаепитии в Коул-Крик? Что случилось с вашим домом? — Я искоса взглянула на густые тени в лесу.

— О'кей.

Он прожевал, проглотил, отряхнул руки, встал, поклонился мне и прижал правый указательный палеи к виску.

— Рассел Данн. Тридцать четыре года. Доцент истории искусств в Университете Северной Каролины в Роли. Я жил в Коул-Крик, пока мне не исполнилось девять, потом мы переехали, но иногда возвращались навестить родственников. Моя мать выросла в доме, который стоял вон там, но лет десять назад он сгорел. Был женат, ныне вдовец, детей нет, серьезных привязанностей, по сути, тоже нет. На чаепитии я не присутствовал, потому что в Коул-Крик не живу и членом местного общества меня не считают. — Его глаза смеялись. — Что еще?

— А что в Биллингеме?

— Ага, значит, вот что вас на самом деле заинтересовало, — сказал он с напускной серьезностью. — А я-то думал, что это моя харизма. Ну сыр, на худой конец.

— Не-а! — Я с радостью притворилась, что вовсе не обдумываю, кого позову в подружки невесты. — Так что там лежит?

Он шагнул к скамье, взял сумку, поставил ее на край скатерти и извлек оттуда камеру, которую я видела только в каталогах, — «Никон Д 1-Х».

— Цифровая? — спросила я не без разочарования в голосе. Мне нравится автоматический фокус на камере, но это — предел моей современности. Я ненавижу объективы с зумом: они не дают такой четкости изображения, как стационарные. Цифровые фотоаппараты — это штучки для мистера и миссис Обывателей. Хотя я знаю, что корпус его камеры — я уж молчу об объективе — стоит несколько тысяч, в моем представлении это все равно не настоящая фотокамера.

Он развернул камеру к залитым солнцем розам и сделал несколько снимков, потом вытащил из камеры пластиковую карточку. Я попивала вино. Он достал из рюкзака небольшой аппарат — два таких уместятся в обувную коробку. Сначала я приняла его за портативный DVD-плейер. Интересно, что ж за кино он собрался мне показать? Надеюсь, там не слишком много секса, иначе я просто не удержу себя в руках.

Он сунул карточку в аппарат, и я застыла с бокалом вина в руке. Кажется, я даже не дышала, пока аппарат не выдал первые фотографии. Рассел протянул их мне. Я поставила стакан. Вот это чудо! Я с удивлением рассматривала фотографии размером 4x6 удивительной яркости и четкости. Я видела даже шипы на стеблях роз.

— Ого... — Никакие другие слова мне на ум не приходили.

— Конечно, фото можно перенести на компьютер и обработать, и есть принтеры получше этой штуковины, но общую концепцию ты понимаешь.

— О да. Понимаю. Что-то вроде «Полароида» нового тысячелетия.

— Но еще я использую вот это, — объявил он и вытащил из сумки огромный «Никон Ф-5». Возьмите мою камеру, добавьте наворотов и пару фунтов весу — и получите «Ф-5».

Я люблю тяжелые фотоаппараты. Правда. Как-то раз я призналась в этом Дженнифер, и она ответила: «Ага, они как тяжелые мужчины».

Может, это и вправду сексуально, но в любом случае в тяжелых камерах есть некая фундаментальная надежность, и как я ни старалась, мне не удалось приучить себя к маленьким.

То, что он показал, произвело на меня впечатление, но я не хотела ахать и охать и рассыпаться в восторгах по этому поводу.

— А что еще там у вас есть?

Он заглянул под плоскую крышку.

— Сканер. Пара прожекторов. Фон или два. Мотоцикл, на котором я поеду домой.

Мы оба рассмеялись.

Может, насчет мотоцикла он и шутил, но все-таки вытащил цифровой «Никон» размером с ладонь. Я знала, что это новинка на рынке и его расхваливают на каждом углу.

— Это последний, честное слово. Давайте, попробуйте его в деле.

Но когда я навела фотоаппарат на него, он закрыл лицо руками:

— Только не меня!

Если б я сидела тут с Фордом, я нащелкала бы десяток кадров, не важно, закрывался бы он или нет. Но с этим человеком я не чувствовала себя в безопасности настолько, чтобы идти против его воли. Может, я просто, как настоящая женщина, хочу ему угодить?

Я сфотографировала розы и стала вертеть камеру в руках и нажимать на кнопки, чтобы посмотреть, что получится.

— Ваша очередь рассказывать про себя.

— У нас с Фордом Ньюкомбом ничего нет, — с нажимом проговорила я. — И вообще у него сегодня свидание с самой большой знаменитостью Коул-Крик.

— А-а, — сказал Рассел, и что-то в его тоне заставило меня взглянуть на него повнимательнее.

У него был потрясающий профиль: красивые, четкие черты, будто высеченные из камня. Десси наверняка захотела бы изваять его портрет.

И тут до меня дошло, что это за странный тон в его голосе.

— Вы знаете Десси? — тихо спросила я.

— О да. А какой мужчина не знает таких Десси?

Ничего себе! Никогда не слышала большего презрения в голосе. Я поклялась здесь и сейчас никогда не подбивать клинья к Расселу Данну. Что-то мне не хочется, чтобы он — равно как и любой другой мужчина — отзывался обо мне таким образом.

— Она... — Я не знала, как сформулировать вопрос. — Насколько велика опасность, нависшая над моим невинным, наивным боссом?

Рассел повернулся ко мне. Вся веселость сошла с его лица. Темные глаза смотрели пронзительно, и под этим взглядом мне хотелось сжаться в комочек.

— Послушайте, окажите мне услугу.

— Просите что угодно, — сказала я. Увы, я это и подразумевала.

— Не говорите никому в Коул-Крик, что видели меня. Особенно Ньюкомбу. Он может проболтаться Десси, а Десси расскажет остальным, и дело может обернуться... хм... неприятностями. Меня не любят в Коул-Крик.

— Но почему?

Он меня ошеломил. Человека с такими манерами и обаянием — и не любят? Да по сравнению с ним Джеймс Бонд — неотесанный деревенский олух!

Рассел улыбнулся так, что мне захотелось тут же лечь на спину и раскрыть ему объятия.

— Вы льстите моему самолюбию, мисс Максвелл.

— Джеки. — Я с трудом заставила себя перевести взгляд на камеру. — Ладно, я сохраню ваши тайны, но я должна узнать их все!

Я очень старалась казаться веселой и остроумной. Я игралась с зумобъективом, заставляя его выдвигаться и втягиваться обратно. Потом щелкнула на кнопку просмотра и взглянула на снимки, которые он сделал. Пейзажи один другого краше.

Через некоторое время он отвернулся и посмотрел на розы. Я наконец-то расслабилась.

— Я написал плохой отзыв о выставке Десси. Я подрабатываю на стороне: пишу отзывы и обзоры. Я написал что думал, и в Коул-Крик меня так и не простили.

Я, конечно, не пустилась в пляс от радости, но мне очень хотелось. Да, знаю, подло с моей стороны радоваться, что Десси получила плохой отзыв, но все-таки...

— И все? В городе вас не любят из-за того, что вы написали плохой отзыв о выставке одной из жительниц?

Он улыбнулся уголком губ.

— Из-за этого — и еще из-за того, что я изгой, которому известно, что они задавили камнями женщину.

Я едва не выронила камеру. Даже падая со скалы, я не выпустила бы из рук фотоаппарат и до последнего прижимала его к груди, желая уберечь, но, услышав слова Рассела, едва не уронила этот прекрасный инструмент.

— Вы в шоке? — Он пристально смотрел на меня.

Я сумела лишь кивнуть.

— В шоке от того, что я сказал, или от того, что я это знаю?

— От того, что знаете, — ответила я хрипло и прочистила горло.

Он смерил меня долгим взглядом и в конце концов отвернулся.