Он снова замолчал, пристально вглядываясь в лицо жены.

— Ты можешь также подумать о том, что скажешь мне в момент.., наслаждения. Я правда хотел бы знать, о чем ты думаешь.

Он оставил Байрони посреди библиотеки в полном недоумении. Он мужчина, а ты влюбленная дурочка: мужчина вовсе не обязан все разъяснять.

Байрони не прилегла отдохнуть после полудня, хотя ей и очень хотелось. По дому быстро разнесся слух о том, что новая миссис собирается снабдить рабов новой одеждой. К ней подошли несколько женщин-рабынь, таких усталых и несчастных на вид, что она едва не расплакалась. Она была ошеломлена потоком лести, которую они расточали своей маленькой миссис, красивой и доброй. Офелия, цвета черного дерева, припала к плечу Байрони с просьбой дать ей мяса для шестерых детей. Застенчивая Сабилла была беременна, и у нее так болела спина от работы на плантации, что она боялась потерять ребенка. Это был ее первенец, а ей было всего пятнадцать лет. Старая Дай просила назначить ее на более легкую работу, так как ее донимали незаживавшие язвы на теле. Просьбы не иссякали. Байрони чувствовала себя до слез беспомощной перед этими несчастными женщинами. Каждой из них она повторяла, что поговорит с хозяином. Потом она удобно расположилась в ванне, предавшись ностальгическим мыслям о Сан-Франциско и об оставшихся там друзьях: «Что сказал бы Сент, если бы увидел эту нищету? Я расскажу ему, когда мы возвратимся домой. Да, ведь дом — это и Мэгги, и Сэкстоны, и Ньютоны…»

В спальню ленивой походкой вошла Лорел.

— Разве на Юге не принято стучать в дверь? — спросила Байрони, отбрасывая назад прядь волос, выбившихся из тугого пучка.

— Я предупреждала вас, — заговорила Лорел, не обращая внимания на слова Байрони. — Вряд ли Бренту понравится ваше вмешательство в его дела.

— Лорел, эти люди несчастны. Меня потрясает обращение с ними — хуже, чем со скотом.

— Как Брент намерен поступить с Уэйкхерстом?

— Не знаю. Почему бы вам не спросить об этом его самого?

— О, спрошу, не сомневайтесь. Где же это вы выросли — добродетельная маленькая проповедница?

— В Бостоне.

Лорел бросила на нее долгий взгляд, а потом повернулась, чтобы уйти. У двери она бросила через плечо:

— Поймите, что некоторые из рабов, говоривших с вами, работают на плантации. Каждый должен ежедневно выполнять очень большую работу. Если они не успевают ее закончить, их порют.

Байрони буквально выскочила из ванны, сердце бешено билось. Лиззи смотрела на нее вытаращив глаза, пока Байрони быстро вытиралась полотенцем, а потом торопливо достала костюм для верховой езды.

— Миссис, — растерянно пробормотала Лиззи, — давайте я помогу вам.

— В другой раз, Лиззи.

Уже через десять минут Байрони рысью удалялась от дома. Старый конюх Оливер, согнувшийся под гнетом своих лет, седлая кобылу, бормотал себе под нос, что масса уехал на поля вместе с мистером Пакстоном.

Он неопределенно показал на север, куда Байрони и направила свою кобылу по кличке «Бархатная». Боже мой, что она затеяла? Она ехала под вязами и дубами, сквозь густую листву которых прорезались лишь тонкие ниточки лучей послеполуденного солнца. На плантации вели тропы, протоптанные лошадьми. Она запомнила их еще с прогулки вместе с Дрю. Байрони свернула на тропу, ведущую на север. Плантации, казалось, простирались в бесконечность. Между рядами хлопчатника шли неширокие тропинки. Солнце садилось; она уже начала было сомневаться в том, правильное ли направление указал ей старый Оливер, когда заметила на небольшой полянке группу чернокожих.

Байрони увидела среди них Фрэнка Пакстона, единственного белого человека, поигрывавшего кнутом. Одетые в лохмотья рабы окружили большой дуб. У Байрони защемило сердце, когда она подъехала ближе. Та самая беременная молодая женщина, Сабилла, что просила позволить ей работать не целый день, обнаженная до пояса, была привязана к нижнему суку дуба. Ее спина распухла от кровавых рубцов — от кнута Пакстона. Байрони слышала ее слабые, тихие стоны.

— Что вы сделали! — накинулась на Пакстона соскочившая с лошади Байрони. — Отвяжите ее сию минуту!

— Миссис Хаммонд, — возразил Фрэнк Пакстон, удерживая ее за руку, — эта женщина заслужила наказание. Не вмешивайтесь в дела, которые вас не касаются.

— Эта женщина беременна, мистер Пакстон! — Она вырвалась от него. — Немедленно отвяжите ее!

— Нет, мэм, — наотрез отказался тот. — Она останется здесь до темноты. Таковы правила.

— Значит, эти правила выдумали настоящие звери! — С этими словами Байрони направилась к Сабилле.

Фрэнк Пакстон быстро преградил ей дорогу.

Убийственно мягким голосом он проговорил:

— Послушайте меня, миссис Хаммонд. Вы сейчас же сядете на свою лошадь и уедете обратно, домой. Я не потерплю никакого вмешательства с вашей стороны. Белым не к лицу препираться на глазах у рабов, понимаете?

Байрони слышала тихий ропот, доносившийся со стороны десятка рабов-мужчин. Она не знала, что делать. О Господи, это было хуже любого ночного кошмара.

— Что здесь происходит?

Байрони едва не закричала от облегчения при звуке голоса Брента. Повернувшись она увидела, как он изящно соскользнул со спины крупного черного жеребца.

— Ничего, Брент, — непринужденно ответил Фрэнк Пакстон. — Просто я говорил вашей жене, что следует вернуться домой.

— Брент, — тихо заговорила Байрони. — Он высек Сабиллу. Я должна помочь ей, потому что во всем виновата я. Она беременна.

Последовало долгое молчание. Потом Брент проговорил спокойным, бесстрастным тоном:

— Нет, Байрони. Она не беременна. Уже не беременна.

— Нет! — Взгляд Байрони остановился на струйках крови, стекавших по ногам Сабиллы. Так много крови, залившей лохмотья ее шерстяного платья.

— А теперь садись на лошадь и отправляйся домой.

Байрони подняла глаза на мужа.

— Но, Брент…

— Делай то, что я говорю. Я прослежу, чтобы об этой женщине позаботились. Обещаю. Отправляйся.

Байрони медленно поплелась к своей кобыле. Она почувствовала, как руки Брента сомкнулись на ее талии и он, подняв, посадил ее в седло. Она пустила кобылу в галоп, и та с дикой скоростью помчалась к конюшне.

* * *

Лампа вспыхнула, мигнула и наконец залила комнату Светом.

— Поднимайся наверх и переоденься. Обед пропускать нехорошо.

Байрони пристально посмотрела на мужа, но не пошевелилась.

— Сабилла? — прошептала она.

— Поговорим об этом позже. — Брент повернулся и пошел к двери. — Лиззи! — позвал он, — иди сюда, помоги хозяйке!

Едва он произнес эти слова, как почувствовал себя полным идиотом. Не мог же он в самом деле принимать ванну и одеваться в присутствии этой девочки. Когда она тут же прибежала и остановилась перед ним, он резко бросил:

— Не надо. Пойди скажи, чтобы принесли воду.

«Славная девушка», — решил он, когда та вышла.

— Можешь прятаться в постели, пока я помоюсь.

— Я не прячусь.

— О? Так, значит, заболела?

— Нет, во всяком случае не в том смысле, как ты подумал. Скажи, Брент, что с Сабиллой?

— Все в порядке. Она слаба, конечно, но все будет отлично. Обещаю.

— Это я виновата, что ее высекли. Она приходила ко мне просить сократить для нее часы работы. Это был ее первый ребенок, Брент, и у нее все болело. Ужасно! Боже, я не могу поверить, что такое возможно.

Брент тщательно сложил свой пиджак и повесил на спинку кресла.

— Байрони, перестань себя укорять. Твоей вины тут нет. У меня был разговор с Пакстоном. Никаких порок больше не будет.

Байрони глубоко вздохнула и стала смотреть, как он раздевался. Раньше ей не так бросались в глаза различия между ними. Теперь они проявились более резко. Он был могучим, сильным и мускулистым. Но даже если бы он был хилым коротышкой, думала она, возвращаясь мыслями к ужасному инциденту, он все равно командовал бы всем и всеми в своем маленьком царстве. Именно потому, что был властным мужчиной, а она — женщиной и ей отводилась иная роль — просить и умолять, ну может быть, плакать, чтобы добиться того, чего ей хотелось. Она решила потребовать, чтобы он высек Пакстона. Байрони подумала о своем отце. У него не было имения, и все же он обладал полной властью над своей женой. Мог ее бить, ругать, швырять в нее всякие вещи в свое удовольствие.

— Я такой не буду, — прошептала Байрони.

Брент повернулся, не замечая, что стоял совершенно голый.

— Объяснишь, в чем дело?

В спальню вошли двое чернокожих юношей с деревянными бадьями, полными горячей воды. Байрони зарылась глубже в постель и оставалась там, пока они не вышли.

Она молча наблюдала, как ее муж погрузился в ванну. Над ее краем были видны его колени, и у нее возникло абсурдное желание рассмеяться.

— Я жду.

— Я хочу уехать.

Брент ничего не сказал, пока не кончил мыться.

Выйдя из ванны, он стал медленно вытираться.

— Я был такой грязный, — сказал он, — не мойся в той же воде.

— Я уже приняла ванну.

— Тогда вылезай из постели и одевайся.

— Я устала получать от тебя приказания. Я же не твоя рабыня! Буду оставаться в постели, сколько захочу.

Брент рассмеялся. Будь он проклят, он еще смеется! Она схватила со столика небольшие часы и швырнула в Брента. Они ударились об его руку и упали на ковер.

Смех Брента оборвался так же резко, как и возник.

Он задумчиво потер ушибленную руку.

— Значит, желаешь оставаться в постели, жена?

— Нет, Брент, не хочу! Я зла, чувствую себя виноватой.., и.., нет!

— Существует одна вещь, на которую мужчина имеет бесспорное право, моя дорогая, — это покорность собственной жены. Разве мне не приходилось говорить тебе об этом раньше?

— Я отказываюсь тебе угождать… — Она не находила подходящих слов, чтобы выразить свои чувства.

— Угождать, — повторил Брент потирая подбородок. — Надо же, какое интересное слово. — Он пожал плечами. — Поскольку хозяин я, ужин подождет.