— Если я исчезну во второй раз, Юйтан неминуемо поймет, что что-то не так. Он перевернет Поднебесную, но отыщет меня и казнит, ибо такое не прощают никому. К сожалению, я не могу обрести другую внешность, другое лицо. Не в моих силах избавиться от метки.

— А где те люди, что когда-то вовлекли тебя в это?

— Они живы и до сих пор служат Юйтану, а их сыновья — мне. Ты не представляешь, сколько голов полетит, если все откроется! В Поднебесной существует закон взаимной ответственности, который распространяется на весь род преступника! Казнят не только меня, Чжуна и Шона, но и всех моих и их родственников! Я не хочу, чтобы их наказали за то, что я совершил, будучи мальчишкой!

Мэй горько усмехнулась.

— Знал ли ты тогда, что когда-нибудь женишься на дочери самого императора!

— Будь моя воля, я отказался бы от этого брака, но судьба не оставила мне выхода.

Мэй молчала. Чувствуя ее отчаяние, ее ревность, Кун сжал кулаки.

— Прости, я нарушил клятву. Я не прикоснулся бы к Сугар, если б не проклятое желание Юйтана увидеть своего внука! Он одержим продолжением рода, не зная о том, что сам не сумел зачать ни одного ребенка! Когда Сугар забеременеет, я буду свободен от этого.

— Так или иначе, ты останешься с ней.

— Мы что-нибудь придумаем. А пока я сниму для тебя дом и найму слуг. Я буду приходить к тебе так часто, как только смогу.

Мэй покачала головой.

— Я останусь в мастерской. Не стоит привлекать лишнего внимания к нашим отношениям.

Он тяжело вздохнул.

— Наверное, ты права, но мне не нравится, как ты живешь. Ты должна хотя бы бросить работу!

— Пусть все будет так, как есть, — мягко сказала она. — Поверь, мне не нужно ничего, кроме твоей любви.

Кун проводил ее до ворот мастерской, и всю дорогу Мэй чувствовала, как сильно он страдает. Но и она страдала не меньше. Чтобы как-то отвлечься, она рассказала ему про Тао, и Кун ответил:

— А я ничего не знаю о своем единственном брате. Мать сказала, он ушел на заработки в Кантон и куда-то пропал. Подумать только, у меня столько власти и денег, но я ничем не могу ему помочь!

Прощаясь, Кун обещал прийти как можно скорее. Он выглядел растерянным и мрачным, и Мэй старалась его ободрить. Однако когда он ушел, она дала волю слезам.

Ей не хотелось его отпускать, отдавать другой. В душе Мэй пробудилась решимость, о которой она не подозревала. Она не могла лишиться самого прекрасного из миров, какой когда-либо создавали бога. Её любовь была дождем, падающим с неба, и не в ее силах было остановить этот поток.

Однако вернувшись к себе, она передумала. Мэй решила отказаться от борьбы. Дело было не в том, что волей судьбы ее соперницей стала дочь самого сына Неба. Просто ее искреннее, сильное, как сама жизнь, чувство должно было победить и так. А если этого не случится, тогда ничто не имеет смысла.

Между тем, несмотря на свою неопытность, Сугар поняла, что Киан был у другой. Она с детства знала, что никакой мужчина не довольствуется одной женщиной. И в маньчжурских и китайский семьях человека, чье состояние позволяло иметь наложниц, но он отказывался от этого, считали скупым и не заслуживающим уважения. Чем больше женщин было в семье, тем большим почетом она пользовалась.

Хотя брать наложницу до истечения года со дня брака считалось дурным тоном, ничто не мешало мужчине проводить свободное время на стороне. Однако это, как все на свете, должно было иметь свои причины: жена не умеет одеваться и причесываться, она скучна или нерадива.

Сугар тихонько поплакала, но к приходу Киана умылась, накрасилась, искусно уложила волосы, нарядилась, накрыла на стол и повеселела. Мужу ни в коем случае не нужно видеть плохого настроения жены, иначе у него появится лишний повод завести любовницу.

К сожалению, Киан не обратил внимания на то, как она выглядит, не стал есть и, сославшись на усталость, лег спать. Он не прикоснулся к жене, что послужило лишним доказательством того, что он посетил другую женщину.

Воображая грубоватую, кокетливую певичку, Сугар задавала себе вопрос, чем та может быть лучше нее. Ведь она знала грамоту, умела петь, аккомпанируя себе на музыкальных инструментах, играть в шашки, могла со вкусом подобрать ткани для одежды и украшения комнаты, выбрать бумагу для свитков. Вероятно, дело было в магии телесных удовольствий, в том чувственном очаровании, какое редко достигается с помощью выучки, потому что является даром природы.

Сугар прекрасно помнила, что обязана отдаваться мужу так часто, как он того пожелает. Чтобы он мог удовлетворить свою страсть, и чтобы у нее была возможность забеременеть, ибо рождение детей являлось ее первейшим и главным долгом. Но как доставить ему истинное удовольствие, являлось для нее загадкой.

Сугар не ведала, любит ли она Киана, она знала только, что принадлежит ему душой и телом, что она обязана сделать все для того, чтобы он был доволен ею. Неважно, если при этом ей придется улыбаться сквозь слезы, таить в душе тоску и досаду.

Она понимала, что должна быть счастлива хотя бы тем, что именно ее дети станут его наследниками и что Киан никогда не сможет взять в дом женщину, которая не понравится Сарнай. Вспомнив о старухе, Сугар сказала себе, что неплохо было бы придумать повод покинуть Кантон, хотя ей и нравилось здесь. Сарнай обещала подсказать девушке, как влиять на мужа, и сулила сделать так, чтобы ее постель стала для Киана самым желанным местом на свете.

Глава 4

Следующим утром Киан сдержал данное накануне слово и повел жену на рынок. Сугар хотелось купить посуду.

Она долго и придирчиво выбирала фарфоровые чашки, постукивая по ним металлической палочкой и слушая издаваемую ими мелодию, разглядывала чайники из красной глины, прикидывая, не грубовато ли они будут смотреться среди изысканной обстановки дома, вертела в руках белые стеклянные вазы с синим и зеленым орнаментом.

От нечего делать Киан смотрел в толпу. Он успел побывать в оружейной лавке, но ничего не приобрел, потому что ощущал себя утратившим уверенность и волю. В таком состоянии не покупают оружие, а пускаются в странствия, переодевшись в рубище, отринув прежние привязанности и ценности материального мира.

Он знал, что должен быть счастлив оттого, что Мэй жива, и все-таки счастлив не был! Киан понимал, что не сможет торчать в Кантоне целую вечность, и ему не удастся взять Мэй с собой.

Вместе с тем он не хотел ограничиваться редкими свиданиями несколько раз в год. Жизнь коротка, и этого было слишком мало. А он не желал расставаться с Мэй ни на миг и охотно сбежал бы с ней куда глаза глядят, но сейчас это было невозможно.

Сын Неба не останется равнодушным к тому, что муж его дочери исчез неведомо куда. А если за поиски возьмутся люди императора, они отыщут и песчинку в океане.

По рынку вели закованных в канги, соединенных цепью преступников. Глашатай извещал, что на площади состоится казнь — разрубание тел осужденных на части. Киан невольно поморщился. Он знал, как это происходит: сначала человеку отрубали руки, потом ноги и только потом — голову.

Иногда ему казалось, что на свете нет более жестокого, изощренного в пытках и казнях народа, чем китайцы. На деревьях, что росли вдоль дороги, ведущей в Кантон, всегда болтались подвешенные за косы головы казненных.

Взгляд Киана упал на лицо одного из преступников, юноши, почти мальчишки. К его удивлению, на этом лице не было страха, только досада, гнев и… стыд. Знал ли он, что его ждет? Что он совершил? Он выглядел слишком юным для того, чтобы быть отъявленным негодяем. Мало ли людей идут на крайности от голода и отчаяния!

Повинуясь внезапному порыву, Киан сделал знак одному из своих людей, и тот бросился наперерез процессии. Прежде он никогда не пользовался данной ему властью, хотя в таких случаях слово наследника правителя Гуандуна было законом. Киан мог отменить приговор суда, казнить и миловать на свое усмотрение. Когда к нему подвели мальчишку в канге, он поразился его жалкому виду и велел отвести преступника в ближайший ямынь, сказав, что желает его допросить.

Киан отправил Сугар домой вместе с частью свиты, а сам пошел вслед за осужденным юношей и стражей.

Оставшись один на один с преступником в сыром и темном каменном помещении, Киан спросил:

— Что ты сделал?

Вместо ответа юноша упал на колени, но, как оказалось, не затем, чтобы молить о помиловании. Киан едва расслышал его скорбный шепот:

— Зачем вы не дали мне последовать за ними?

Киан видел, что его лицо бледно, а руки посинели. Тяжелые цепи зловеще громыхали при малейшем движении.

— Я подумал, что ты слишком молод, чтобы умереть, тем более такой смертью.

Осужденный затряс головой.

— Я хочу оказаться рядом с ними!

— Почему? Потому что вы были вместе? — спросил Киан, присаживаясь на корточки, чтобы удобнее было разговаривать.

— Потому что я их предал. Смерть смыла бы с меня этот позор.

— Ты выдал этих людей властям?

— Я позвал их в одно место, не зная, что там ловушка. Они убили хозяев дома, а их самих схватили и приговорили к казни. На моей совести куча жизней и подлое предательство!

— Но сам ты не убивал?

Юноша опустил глаза.

— Я бы не смог.

— Если ты говоришь о совести, тогда не все потеряно. Откуда ты? Ты родился в Кантоне?

— Нет. В селении Сячжи. Я отправился в город на заработки, но меня ждала неудача. Я хотел помочь родным, а сам о них позабыл.

— Сячжи?! Как твое имя?

— Юн.

Киан вскочил на ноги. Невероятно! Он неслучайно ощутил странный внутренний толчок! Его обнаженные нервы были похожи на чуткие струны, способные отозваться даже на дуновение ветерка.