Данелла Хармон - Дикарь

— Ты не бесполезный, — сказала наконец она, взъерошив ему волосы. — Но мне все еще хочется задушить тебя собственными руками.

— Понимаю.

— Если ты еще раз что-нибудь утаишь от меня, Гарет, я это сделаю.

— Клянусь, я никогда ничего не буду от тебя скрывать.

Снова последовало неловкое молчание. Наконец она робко спросила:

— Ты не ранен?

— Нет.

Он по глазам видел, что она все еще не верит ему.

— Ты, наверное, хорошо умеешь уходить от ударов, а?

— Моя дорогая Джульет, от ударов уклоняются только трусы. Это не по-мужски. Я никогда не уклоняюсь от ударов.

— А что же ты делаешь?

— Я блокирую удары. — Он встал в стойку и заслонился предплечьем, чтобы показать, как это делается. — Вот так.

— Понятно. — Она помедлила. — Значит, удар приходится в твое предплечье.

Он с облегчением рассмеялся, почувствовав, что она его прощает.

— Да, и это очень больно. Но если ты поцелуешь, мне сразу же станет легче.

Она слабо улыбнулась и прикоснулась губами к его предплечью. Потом, слегка повернувшись в кресле, она приложила ладонь к его щеке и осторожно провела по челюсти и вискам, желая, как он понял, убедиться, что у него нет травм. Не обнаружив ничего страшного, она явно успокоилась.

— Гарет… когда я сегодня прибежала оттуда домой, то была очень расстроена. Мне тоже нужно кое в чем признаться тебе, хотя я знаю, что тебе это не понравится.

— В чем же, любовь моя?

— Я послала записку Люсьену, — сказала она, глядя ему прямо в лицо.

Он не сразу поверил тому, что она сказала.

— Джульет… как ты могла?

— Прости, Гарет, я совсем потеряла голову от тревоги за тебя. Я поступила опрометчиво и сейчас сожалею об этом.

Выругавшись вполголоса, он вскочил на ноги и, прижав кулак ко лбу, принялся шагать из угла в угол.

— Наверное, ты подумала, что Люсьен примчится сюда, все уладит и заберет нас всех домой?

Она смущенно пожала плечами:

— Вроде того.

— Я туда не вернусь. Ты возьми Шарлотту и поезжай, если хочешь, но я, пропади все пропадом, туда не вернусь!

Они смотрели друг на друга с разных концов комнаты: он — с нескрываемой обидой, она — виноватым взглядом.

Потом она со вздохом поднялась с кресла, шелестя юбками, пересекла комнату и прижалась щекой к его груди.

— В таком случае и я не вернусь туда, Гарет. Если ты хочешь остаться здесь и доказать что-то самому себе и всему миру, я буду рядом с тобой. Мне не по душе твоя работа, но я не скажу ни слова. И хотя буду сходить с ума от тревоги за тебя, я останусь с тобой, если ты считаешь, что должен этим заниматься.

— И тебя не беспокоит то, что скажут окружающие? — помедлив, спросил он.

— Мнение матери Перри и других сплетниц вроде нее мне безразличны. Меня беспокоит моя дочь. Постарайся, чтобы тебя не убили.

— Или ты меня никогда не простишь?

— Или я тебя никогда не прощу.

Его гнев улетучился как не бывало. Он прижал ее к себе, бесконечно благодарный за ее поддержку, однако предчувствуя последствия того, что она сделала. Люсьен.

Черт возьми! Только этого ему не хватало! Но он не мог сердиться на нее за то, что она сделала, особенно после того, как она простила его за обман насчет работы у Снеллинга и пообещала остаться с ним, вместо того чтобы спокойно жить в Блэкхите под крылышком Люсьена.

— Джульет?

— Гарет? — отозвалась она.

Они посмотрели друг на друга.

— Ах, черт бы меня побрал! — рассмеявшись, пробормотал Гарет и, наклонившись, крепко поцеловал ее в подставленные с готовностью губы.

Светало. Джульет сладко спала, уютно пристроившись щекой на груди мужа, который во сне обнимал ее одной рукой, крепко прижимая к себе. Услышав сквозь сон какой-то шум, она открыла глаза. В предутренней тишине шум слышался откуда-то со стороны главного дома.

Нетрудно было догадаться, что происходит.

Прибыл Люсьен.

Она подняла голову. Гарет, лежа на спине, крепко спал, чуть похрапывая во сне. Он был такой теплый, сонный и милый, что Джульет очень не хотелось его будить.

Шум приближался. Слышался протестующий голос слуги… Потом вкрадчивый голос Спеллинга, пытающегося успокоить чей-то гнев.

И голос герцога:

— Прочь с дороги, Снеллинг, или мой конь с удовольствием растопчет тебя в лепешку. Пошел прочь!

— Но, ваша светлость, вам не кажется, что еще слишком рано, чтобы будить его, особенно после вчерашнего матча?

— Ты начинаешь меня раздражать, так что лучше уймись и не испытывай моего терпения. Я должен видеть своего брата, и немедленно.

— Но, ваша светлость, он работает у меня…

— Больше не работает.

Они находились уже возле флигеля. Еще минута, и герцог Блэкхитский вышибет дверь.

— Гарет! — Джульет потрясла его за плечо, мощные мышцы которого рельефно обрисовывались в мягком утреннем свете. — Гарет, проснись. Люсьен приехал.

— М-м… — Он открыл глаза и несколько мгновений смотрел в потолок. Снизу донесся громкий стук в дверь, и он, поморщившись, приложил руку ко лбу. — Черт возьми, как болит голова…

— Гарет, ты должен с ним встретиться. Если ты не выйдешь, он взломает дверь.

Но герцог не собирался воспользоваться таким варварским способом. Пока Гарет лениво сползал с кровати, ворча и протирая глаза, они оба услышали не терпящее возражений приказание Люсьена:

— Принеси ключи. Спеллинг!

— Черт возьми! — выругался Гарет, натягивая брюки.

Он подошел к окну и широко распахнул его. — Ради Бога, Люсьен, ты не забыл, сколько сейчас времени?

— Сию же минуту спустись, Гарет!

— Отцепись, я лучше пойду досыпать.

С этими словами Гарет захлопнул окно и, тяжело опустившись на край кровати, потер виски.

Джульет села рядом и обняла его за плечи. Она поцеловала его в ухо, потом в висок, потом в слежавшиеся во время сна шелковистые волосы.

— Пойди и поговори с ним, — спокойно сказала она, проводя рукой по его груди. — Ты потом почувствуешь себя лучше.

— Ты так полагаешь? — спросил он, целуя ее.

— Да. — Она улыбнулась и прижалась щекой к его щеке. — Ты ведь знаешь, что он не уйдет, не добившись своего. Он не оставит тебя, пока не убедится, что с тобой все в порядке. Так что лучше спустись вниз, успокой его и убеди, что у него нет причин за тебя беспокоиться. Он твой брат, Гарет. Он приехал, потому что любит тебя, а не для того, чтобы заставить тебя страдать.

— Этот мерзавец здесь потому, что ему хочется контролировать каждый мой шаг, Джульет. И только.

— Ошибаешься, Гарет, он здесь потому, что он твой брат и любит тебя.

Он молча сидел некоторое время. Целая гамма разнообразных эмоций попеременно отражалась на его лице. Потом он с тяжелым вздохом поднялся на ноги.

Взяв рубаху, висевшую на спинке стула, он стал натягивать ее на себя, и Джульет, заметив кровоподтек на боку, поморщилась, как от боли. Но он не обратил на кровоподтек никакого внимания. Заправив рубаху в брюки и пригладив рукой волосы, он, как был босиком, пошел к двери.

— Сохрани тепленькой мою сторону постели, ладно?

— Само собой, конечно, — тихо сказала она.

Он вышел из спальни и спустился вниз.

Он здесь потому, что любит тебя.

Гарет подошел к двери и, немного помедлив, сделал глубокий вздох. Потом отпер и распахнул дверь.

Его брат, повернувшись к нему спиной, стоял на газоне, держа под уздцы Армагеддона. По тропинке в направлении главного дома торопливо удалялись Спеллинг и слуга, которые, несомненно, отправились за ключом.

Потом Люсьен повернулся, и Гарет успел заметить тревогу в его глазах и напряженно сжатые губы, но это продолжалось всего мгновение. Лицо брата приобрело привычную суровость, а его черные глаза блеснули гневом.

Он здесь потому, что любит тебя.

— А-а, вот и ты, мой дорогой мальчик…

— Не смей разговаривать со мной свысока! — огрызнулся Гарет. — Я знаю, почему ты здесь. Я знаю, что ты от меня хочешь, знаю, что ты мне скажешь. Ну так знай: я не уеду отсюда, Люсьен. Я не уеду, и Джульет тоже не уедет, и если ты захочешь вернуть меня в замок, тебе придется тащить меня насильно.

Люсьен вопросительно поднял брови:

— О чем ты говоришь?

— Ты меня слышал. Впервые в жизни я действительно зарабатываю деньги, а не живу за счет твоей благотворительности, и мне это нравится. Очень нравится. Этого я не позволю тебе отобрать у меня, Люсьен.

— Дорогой мальчик! Нет никакой необходимости так огрызаться. У меня нет ни малейшего намерения что-нибудь у тебя отбирать. Но, согласись, есть множество других способов зарабатывать деньги, кроме кулачных боев.

— С чего-то надо начинать, не так ли?

Люсьен бросил взгляд на удаляющуюся спину Снеллинга и подвел Армагеддона к ступеням, на которых стоял Гарет. Строго взглянув в лицо младшему брату, он сказал сердитым шепотом:

— Ты болван, Гарет. Разве не понимаешь, с каким человеком ты связался?

— Могу себе представить.

— Он может себе представить! — с отвращением пробормотал герцог. — А теперь выслушай меня, и выслушай внимательно. Спеллинг опасен. Он мерзавец и мошенник, который пойдет на что угодно ради денег, и, если ему потребуется, он пройдет по трупам. Ты понимаешь меня, Гарет?

Гарет презрительно фыркнул.

— Ай-ай-ай, для человека, который водит компанию с королями, принцами, государственными деятелями и прочими сильными мира сего, ты хорошо осведомлен о таком неприметном простолюдине, как Джонатан Спеллинг, — насмешливо сказал он.

— Я знаю только то, что вчера вечером рассказал мне Фоке. А уж ему как барристеру[12] известно очень многое.

Гарет, смущенно переминаясь с ноги на ногу, отвел взгляд.

— Три года назад Снеллинга обвинили в том, что он жульничал на скачках, — возбужденно продолжал герцог. — Его спасло лишь знакомство с влиятельным членом «Жокей клуба»[13], которого, как считают многие, Спеллинг подкупил, чтобы тот молчал. А за год до этого его поймали на жульничестве за карточным столом в одном лондонском клубе. Сэр Моделей, который в тот вечер проиграл ему четыре тысячи фунтов, видел, как он жульничает, собственными глазами и тут же вызвал его на дуэль. Но дуэль так и не состоялась. И знаешь почему, Гарет? Потому что Спеллинг не явился. Он удрал из страны на континент и скрывался там, пока Моделей не умер!