Глупое создание, упрекала она себя. Она сама допустила, что отчаянное положение, в котором она оказалась, красивое лицо Гарета и тот факт, что он был братом Чарльза, заставили ее забыть обо всем. Если бы она не утратила здравый смысл, то никогда не позволила бы себе выйти замуж за человека, который делает предложение, сидя на ветке дерева. Если бы она не утратила контроль над собой, то не позволила бы его обаянию обезоружить ее. Она во всем сама виновата.

Испытывая отвращение к себе, она расстегнула булавки на пеленке Шарлотты. Ей некого обвинять, кроме себя. Гарет ничего не может поделать с тем, что он совершенно не похож на Чарльза. Она вышла за него замуж и теперь должна наилучшим образом устроить все, исходя из того, что имеется.

Ей не раз приходилось выдерживать бури, она справится и сейчас. Если потребуется работать белошвейкой где-нибудь в Спитлфилдзе, то так тому и быть. Если придется стать кормилицей ребенка какой-нибудь богатой женщины, то она и это может. У нее есть голова на плечах и две проворные руки, и она будет делать все, что понадобится, лишь бы обеспечить им средства к существованию.

Джульет уголком глаза заметила, что Гарет, порывшись в сундучке, достал чистую простынку. Он поднял глаза и встретился с ней взглядом.

На его лице появилась робкая улыбка. Он явно пытался ослабить возникшее между ними напряжение.

Джульет проигнорировала эту попытку и все внимание направила на Шарлотту. Вытащив из-под малышки мокрую и грязную пеленку, она бросила ее в ночной горшок, чтобы потом постирать. Малышка одарила ее лучезарной улыбкой. Джульет вдруг охватило чувство вины. И стыда. Ведь, выйдя замуж за непутевого брата Чарльза, она предала не только Чарльза, но и их бедняжку дочь.

Бедную малышку, которой следовало сменить пеленки уже несколько часов назад.

На глазах у Джульет выступили злые слезы. Щеки горели от подавляемого гнева, движения стали резкими. Сердито водворив на место упавшую на лицо прядь волос, она бросилась к умывальнику.

И столкнулась с мужем, который направлялся к ней с влажной тряпочкой в одной руке и тазом, наполовину наполненным водой. При столкновении немного воды выплеснулось на ковер, а также на его жилет. Но Гарет не обратил на это внимания. Он протянул ей влажную тряпку, словно трубку мира:

— Держи.

— Это еще зачем?

— Девочку нужно помыть, не так ли?

— Откуда тебе знать, что нужно ребенку?

— Перестань, Джульет. Не такой уж я болван.

— Сомневаюсь, — презрительно пробормотала она.

Он смущенно улыбнулся, вызвав у Джульет еще большее раздражение. Не хотела она никакого перемирия с ним, а желала высказать начистоту все, что она думает о нем, о его бесшабашном мотовстве, о безалаберном отношении к серьезным вопросам. Господи, ну почему она не вышла замуж за кого-нибудь вроде Чарльза — человека практичного, знающего и зрелого?

— Что тебя не устраивает, Джульет?

— Все! — в ярости выпалила она. Смочив в тазу тряпочку, она принялась мыть Шарлотту. — Пожалуй, Перри был прав. Нам следовало сразу вернуться к твоему брату герцогу.

— Не надо слушать Перри.

— Почему это? Он соображает значительно лучше, чем ты и все остальные, вместе взятые. Не прошло и дня, как мы поженились, а уже стало ясно, что ты не готов к новой роли. Ты и понятия не имеешь, что делать с женой и ребенком. Ты не представляешь, где и на какие средства мы будем жить. Ты не подумал ни о чем. Однако ты помчался за нами — благородный спаситель, которому не терпелось совершить подвиг. Ты всегда действуешь, не задумываясь о последствиях? Ведь так?

Он некоторое время молчал, ошеломленный яростью ее атаки. Потом сдержанно заметил:

— Дорогая моя, не забудь, что именно этот отрицательный тип недавно спас твою жизнь, а также жизни других пассажиров дилижанса.

— Так и было, но это не даст нам крышу над головой и не накормит нас. — Она приподняла Шарлотту, подстелила чистую пеленку и заколола булавкой. Потом вымыла руки с мылом. — Я все еще не могу смириться с тем, что ты потратил столько денег на специальное разрешение, вернее, на подкуп священника, а также с тем, что ты до сих пор, кажется, раздражен из-за того, что я не позволила потратить еще бог знает сколько денег на номер в отеле. Похоже, ты совсем не знаешь цену деньгам, и если будешь продолжать транжирить их, как сейчас, то мы скоро будем просить милостыню на пропитание!

— Не преувеличивай. Такого никогда не случится.

— Почему ты так уверен?

— Джульет, мой брат — герцог Блэкхитский. Моя семья — одна из старейших и самых богатых в Англии. Уверяю тебя, нам не придется голодать.

— Как ты собираешься зарабатывать на жизнь? Не боишься испачкать свои нежные белые ручки и нажить мозоли?

— Джульет, перестань! Ты испытываешь мое терпение.

— Какая польза от того, что у тебя есть богатый и могущественный брат, если ты не собираешься обращаться к нему за помощью? Это не игра! Это наша жизнь. Я молодая мать с ребенком на руках и должна знать, как ты намерен содержать нас!

— Пока не знаю. Но я что-нибудь придумаю. Прошу тебя, Джульет, верь мне хоть немного.

— Я пытаюсь, но… о Господи, это самый тяжелый день в моей жизни, и чем дальше, тем хуже становится. — В глазах ее стояли слезы, нижняя губа дрожала.

Он быстро подошел к ней, желая успокоить.

— Оставь меня в покое!

— Я не могу видеть твои страдания.

— В таком случае уходи. Прошу тебя…

Он подошел к ней ближе.

— Все так плохо?

— Да.

— Хуже, чем было в тот день, когда ты покинула Бостон, чтобы приехать сюда?

Она отмахнулась от него и отвернулась, чтобы он не заметил злых слез.

— Хуже, чем в тот день, когда на дилижанс напали разбойники?

Она глубоко вздохнула и закусила дрожащую нижнюю губу.

— Хуже, чем в тот день, когда погиб Чарльз? — тихо спросил он.

Она едва подавила рыдание.

— Ничего не может быть хуже, чем тот день, когда погиб Чарльз, — прошептала она, встретившись с его сочувственным взглядом, и немного отошла от него. — Ничего!

Он молча подошел к ней сзади, близко-близко. Она почувствовала, как он нежно прикоснулся рукой к ее щеке и заложил за ухо выбившуюся прядку волос.

— В таком случае можно считать, что это не самый худший день в твоей жизни, — мягко сказал он.

Ей очень хотелось откинуться назад на его сильную, мускулистую грудь и выплакаться. Но нет, она этого не сделает. Разве может он разделить с ней ее боль, страх и тревогу? Она чуть было не рассмеялась вслух горьким смехом. Он, который не способен даже сообразить, куда поселить их, что с ними делать и на какие средства содержать?

Джульет рывком отстранилась от него и, взяв дочь на руки, крепко прижала ее к себе.

— Ты все сказал, Гарет! — бросила она. — Теперь оставь меня в покое.

— Вы тоже высказали свои претензии, мадам, — устало сказал Гарет. — В дальнейшем я буду экономнее расходовать деньги.

Он произнес это вежливым, сдержанным тоном. Прижавшись щекой к пушистой головке дочери, Джульет наблюдала, как он пересек комнату и зажег еще одну свечу.

Оба молчали. Откуда-то снизу доносились взрывы смеха.

— Извини меня, Гарет, — наконец сказала она.

Он пожал плечами, но не повернулся к ней.

— И ты извини меня. Ты заслуживаешь лучшей доли.

Вы обе заслуживаете лучшего.

— Наверное, нам придется постараться сделать все как можно лучше, исходя из того, что имеется.

Он кивнул, не отрывая взгляда от пламени свечи.

— Я не хотела обижать тебя, — объяснила она, но тут же почувствовала, что ее слова звучат неубедительно. Она робко подошла к нему сзади и взяла за локоть. — Просто я устала и… боюсь. Ты же, наоборот, ничуть не обеспокоен, и твое безразличие к нашей судьбе меня разозлило. — Губы ее тронула улыбка. — Наверное, мне хотелось, чтобы тебя наши проблемы беспокоили не меньше, чем меня.

Он повернулся и, взял ее руку.

— Ах, Джульет, ну конечно, я тоже беспокоюсь, — признался он, — только какой толк, если я буду это показывать? Это не поможет нам найти жилье, не накормит нас и не обеспечит необходимым.

— Пожалуй, ты прав.

Оба замолчали, стоя близко друг к другу, и обоим очень хотелось утешить и успокоить друг друга. Он все еще держал ее руку, потом погладил ее по костяшкам пальцев, и она почувствовала легкую дрожь во всем теле.

Дрожь, которую она была твердо намерена игнорировать.

— Знаешь что, Джульет, — вдруг сказал он, и губы его дрогнули в улыбке, — я ведь очень разозлился на тебя, но теперь то, что случилось с нами, кажется мне довольно забавным.

— Забавным?

— Ну да, разве не забавно, что мы с тобой женаты и у нас первая ссора из-за денег? Мой брат, наверное, перевернул пол-Англии, разыскивая нас, а мы с тобой где в это время находимся? В самом фешенебельном борделе во всей Англии! Ну не забавное ли приключение?

Она покачала головой:

— Не вижу в этом ничего забавного, Гарет.

— Неужели? А я вижу, — с вызовом заявил он. Он явно поддразнивал ее, и, взглянув на него, она, сама того не желая, улыбнулась.

Высокий, широкоплечий красавец, он был великолепен. Де Монфор с головы до ног. Она залюбовалась им, и ее страхи за их будущее отодвинулись куда-то на задний план. Она понимала, что не должна поддаваться его обаянию. Ведь это не Чарльз, а лишь его непутевый брат!

Ее супруг не правильно истолковал причину ее молчания.

— Ладно, Джульет, если ты не видишь в нашем положении ничего забавного, то, может, Шарлотта думает по-другому, — сказал он и, взяв у нее малышку, положил ее на кровать. Он тормошил девочку до тех пор, пока та не начала попискивать от удовольствия. — Вот видишь, Шарлотте это тоже кажется забавным. Ведь правда, малышка Чарли?

Малышка, явно его обожавшая, радостно ворковала, пуская пузыри, и Джульет залюбовалась этой милой сценой: он — такой высокий, сильный, мужественный, и ее дочь такая крошечная и беспомощная. Было очень трогательно видеть в роли отца Гарета де Монфора, который в этой роли чувствовал себя так же свободно, как рыба в воде.