И тут он услышал топот копыт в темноте. Кто-то приближался, словно бог подземного царства за своей жертвой, бог, которому некуда спешить.

Гарет прижался щекой к холодному камню и выругался, зная, кто этот всадник, еще до того, как тот появился из ночной тьмы.

Всадник осадил вороного коня возле пьедестала, даже не взглянув вверх.

— Вечеринка закончилась. Можешь спускаться вниз, Гарет.

Это был его брат. Герцог Блэкхитский.


Утро. Вернее, послеполуденное время.

Гарет проснулся, услышав кукушку где-то за окном.

С трудом открыв глаза, он увидел полог своей кровати, который медленно вращался вокруг него. Погрузившись в состояние полудремотного отупения, которое всегда наступало после ночи беспробудного пьянства, он наблюдал за медленным кружением тяжелых складок штор и мельканием малинового шнура с кисточками, до тех пор, пока его желудок не ответил приступом тошноты.

Он застонал. Голова откликалась болью на каждый удар пульса, в горле пересохло, во рту — привкус какой-то кислятины. Чего еще можно было ожидать после ночи развлечений в компании шалопаев? Но в это утро болела не только голова. Болел каждый мускул его тела. Он выругался и натянул простыню на глаза, пытаясь укрыться от яркого дневного света и вспомнить, что он делал прошлой ночью.

Ку-ку, ку-ку, ку-ку…

Приложив к вискам пальцы, он напряг свою память.

Пурпурные яйца.

Ага, теперь он вспомнил. По крайней мере частично.

Вроде бы это была статуя, и они красили яйца коня в малиновый цвет.

А потом явился Люсьен и все испортил.

Гарет нерешительно сел в постели. Слабый луч света пробивался сквозь щель между шторами полога, и он поморщился, не желая — и не в состоянии — видеть даже этот робкий признак наступившего утра. Черт побери, как же ему плохо! Застонав, он смахнул с подушки какую-то веточку, которая, наверное, выпала из его волос. Ага! Теперь он вспомнил, почему у него болят все мускулы. Когда появился Люсьен, Гарет свалился со статуи, пав жертвой проклятого ирландского виски, которое принес с собой Чилкот. Бесценное средство, это виски. Он даже не помнил, как шмякнулся о землю. И уж конечно, не помнил возвращения в замок, хотя Люсьен, наверное, взвалил его поперек своего Армагеддона и доставил домой.

Он протер кулаками глаза и провел рукой по волосам, часть которых все еще была собрана в косицу, часть прилипла к шее, а остальные неряшливыми липкими прядями свешивались на глаза. Отодрав засохшую грязь, прилипшую возле уха, он застонал от усиливающейся головной боли, которую вызвало неосторожное прикосновение пальцев.

— Боже милосердный, — пробормотал Гарет и дернул шнур звонка. Слуги принесли и наполнили водой ванну.

Его камердинер Элисон стоял рядом в ожидании приказаний.

Гарет опустил глаза и окинул себя взглядом. Он был все еще одет в свой вчерашний элегантный костюм, вернее, в его остатки. Тонкая батистовая сорочка коробилась от засохшей грязи, на ней не хватало нескольких пуговиц. На бриджах отсутствовала одна пряжка, а на правом колене зияла дыра, сквозь которую проглядывала кожа. Фрак, который доставили от портного только на прошлой неделе, был безнадежно испорчен. Мало того, у него на ногах были все еще надеты туфли!

Добренький старина Люсьен. Он швырнул его на кровать, даже не потрудившись снять с него обувь, не говоря уже о том, чтобы раздеть. Гарета охватил гнев. Он рывком сбросил ноги с постели — и едва успел схватить ночной горшок, как у него начался жестокий приступ рвоты.

За окном продолжала куковать проклятая кукушка.

— Заткнись! — буркнул он, с трудом поднимаясь на ноги и позволяя Элисону освободить себя от испорченной одежды.

Однако его выводила из себя не птица, куковавшая где-то на дереве в полумиле отсюда, а Люсьен. Люсьен, который вечно вмешивался в его жизнь. Люсьен, который не умел веселиться, не желал веселиться сам и запрещал веселиться другим. Люсьен — такой могущественный, такой властный — герцог Блэкхитский. Гарет ступил в ванну и погрузился в воду. Было бы значительно лучше, если бы Чарльз был старшим и унаследовал герцогство.

Чарльз мог бы стать более приятным герцогом, тогда как Люсьену с его диктаторскими замашками больше подошел бы чин армейского офицера.

Чарльз по крайней мере был способен радоваться жизни.

А Люсьен никогда не допустил бы, чтобы его убили.

У Гарета, которому обычно была несвойственна грусть, защемило сердце. Брат был всего на год старше его, он был его другом, его союзником — и эталоном, в соответствии с которым оценивались поступки Гарета.

С Чарльзом можно было лазить по деревьям, устраивать гонки на лошадях. Чарльза, как и Гарета, одолевало беспокойство. Вернувшись из университета, он пробыл дома всего два месяца, а потом, получив младшее офицерское звание, ушел в армию и навсегда покинул замок.

Лучше не думать о Чарльзе. Сколько ни тоскуй по нему, его не вернешь.

И тут Гарет вспомнил о мисс Пэйдж.

Красивая женщина, которая завоевала сердце Чарльза. Которая была так дорога Чарльзу, что он просил ее руки. Которая растит родного ребенка Чарльза, тогда как он, Гарет, сидит здесь и мучается от последствий своего собственного недостойного поведения.

«Стоит тебе сделать один неверный шаг, Гарет, и девушка уедет. Я предупреждаю тебя», — вспомнилось ему.

Его охватил смертельный ужас. Люсьен!..

Гарет выругался и выскочил из ванны.

Глава 9

Задержавшись лишь на секунду, для того чтобы взять немного денег, Гарет бросился вниз по лестнице — с мокрыми волосами, в свежей сорочке, прилипшей к влажному телу, в незастегнутом жилете под роскошным светло-голубым халатом.

Навстречу ему по лестнице поднимался Эндрю.

— Гарет! Слава Богу, ты уже встал, я как раз шел к тебе…

— Что случилось?

— Люсьен, мерзавец! Он прогнал ее!

— Черт возьми, Эндрю, почему ты не пришел за мной раньше?

Эндрю повернул и помчался по лестнице вниз, следом за братом.

— Я сам только что узнал об этом. Нерисса пошла в комнату мисс Пэйдж и увидела, что ее нет, а служанка сказала, что Люсьен приказал ей уехать в Бостон на утреннем дилижансе! Ты должен отыскать ее, пока не поздно, Гарет!

«Я убью его!» — поклялся себе Гарет, стремительно проходя анфиладу комнат в поисках Люсьена.

— Где он?

— На западном газоне.

В утренней тишине раздался пистолетный выстрел.

Потом еще один. Никакие дополнительные разъяснения не требовались, потому что все знали, для чего Люсьен использует западный газон.

Он практиковался в стрельбе из дуэльных пистолетов.

Прозвучал еще один выстрел.

Гарет заметил ливрейного лакея, который стоял возле двери, делая вид, что не замечает драмы, разворачивающейся у него на глазах.

— Галлахер? Пошли кого-нибудь в конюшни. Пусть седлают Крестоносца. Мне он нужен немедленно.

— Слушаюсь, милорд.

— И пошли кого-нибудь к лорду Брукгемптону. Пусть соберет всю нашу компанию и пусть все ждут меня через двадцать минут на лугу. И пошевеливайся, любезный!

Еще один ливрейный слуга уже бежал к нему с треуголкой и сюртуком. Появился Элисон с его шпагой. Гарет сразу же пристегнул ее и направился к двери. Спустился по подземной дороге к мосту, перекинутому через ров, и через сторожевую башню вышел на западный газон. Там виднелась одинокая фигура человека в черном с пистолетом в руке. К бриджам герцога был прицеплен кнут, а бечева кнута прикреплена к пистолету в руке деревянного чучела. Как только Люсьен делал шаг назад, бечева натягивалась и спускала курок пистолета в руке чучела, который стрелял в Люсьена. Это была жестокая проверка способности стоять твердо, не дергаясь, когда в тебя стреляют. Герцог Блэкхитский, один из самых опасных дуэлянтов в стране, упражнялся в этом по крайней мере раз в неделю.

«Когда-нибудь ты сам себя убьешь, — подумал взбешенный Гарет, — и, по-моему, чем скорее это произойдет, тем лучше».

Он пересек бархатистый зеленый ковер газона. Люсьен перезарядил пистолет в руке чучела. Прицелившись в чучело, он отступил назад и одновременно выстрелил сам.

Пуля просвистела над его плечом, чуть не задев шею Гарета, и срезала кусок коры со ствола одного из буков, окаймлявших ров.

Гарет направился прямо к Люсьену, схватил за плечо и грубо повернул лицом к себе. Пистолет вылетел из деревянной руки чучела.

— В чем дело? — спросил Люсьен, удивленно подняв брови при виде открытой демонстрации враждебности со стороны Гарета.

— Где она?

Герцог снова повернулся к своей мишени и перезарядил пистолет.

— Наверное, уже на полпути к Ньюбери, — сказал он дружелюбным тоном. — Прошу тебя, уйди отсюда, дорогой мальчик. Это спорт не для детей вроде тебя, и я не хочу, чтобы ты пострадал.

Его снисходительный тон глубоко задел Гарета. Он обошел брата и остановился перед ним. Они были одинакового роста, одинакового телосложения. Грубо ухватившись за безупречно белый галстук герцога, Гарет рывком притянул к себе брата и с гневом посмотрел на него.

Люсьен побелел от ярости и железной рукой схватил Гарета за запястье. От его изысканных манер не осталось и следа.

— Не доводи меня до крайности! — угрожающе предупредил герцог. — Я слишком долго терпел твои выходки и твоих дегенератов-приятелей.

— Как ты смеешь называть меня ребенком?

— Смею и буду продолжать это делать до тех пор, пока ты не перестанешь вести себя как ребенок. Ты ленивый, безответственный, распущенный бездельник. Ты позоришь семью, особенно меня. Когда ты повзрослеешь и усвоишь значение слова «ответственность», Гарет, тогда, возможно, я буду относиться к тебе с уважением.

— Тебе ли говорить об ответственности, если ты выгоняешь вон молодую женщину, приехавшую искать у тебя защиты, со своей шестимесячной дочерью, которая, кстати, приходится тебе племянницей? Ты бессердечный, черствый, бесчувственный мерзавец!