Идея потрясла меня, я горел неуемной потребностью отомстить тем, кто осмелился напасть на мой народ.

В конце концов, у меня не было выбора, кроме того, чтобы пойти вместе с племенем и спуститься вниз по реке. После того, как мы собрали все для кочевки, пошли как целое племя через джунгли, прорубая наш путь к новому дому. Три дня мы срезали заросли и расчищали место. Мы выжгли корни растений и деревьев, чтобы обустроить новый дом, спилили бамбук и пальмы для наших новых домов.

Еды некоторое время будет не хватать, пока мы не сможем вырастить новый урожай овощей, но наше племя уже много раз меняло место стоянки, поэтому нужно переждать этот период.

Моим первым поручением было построить новый дом для Парайлы, чтобы у него было укрытие. Двое из соплеменников помогали мне с постройкой, но затем я сказал им заняться своими собственными домами, пока раскладывал крышу из пальмовых ветвей.

— Ты все еще злишься на то, что мы решили не нападать на Матика? — спрашивает Парайла с усмешкой в голосе.

— Это решение еще не принято окончательно, — отметил я.— Отец Гоуль может вернуться и сказать, что Матика не приняли условия. Тогда будет война.

Парайла усмехнулся.

— Упрямый, как всегда. Но этот старик (прим. так себя называет Парайла в третьем лице) хочет мира. Он хочет вернуть наших детей, и жить дальше без всех этих забот.

Кровь застыла от стыда после его слов. Потому что Парайла имеет право желать то, что он хочет. Это было лишь мое слепое желание мести, которое переполняло меня и заставляло спорить с ним на каждом шагу. Заключение перемирия — странная идея. Конечно, я видел это в современном мире, но я сумел понять достаточно, что это практически недостижимо в любом обществе. Люди все также сражаются и убивают друг друга, ссорятся из-за земель, прав и денег. И наше сообщество не отличалось, поэтому я не отказывался от своей потребности, сделать все правильно.

— Вижу, Тукаба ищет тебя, — говорит Парайла со смешинками в голосе.

Я смотрю на женщину, сидящую возле общего костра, где пекут лепешки из маниоки для обеда. Она и в правду смотрит на меня, минуту смотрю на нее, и она отводит взгляд в подчинении.

— Не заинтересован, — отвечаю я Парайле и поднимаю другую пальмовую панель на крышу, и начинаю привязывать ее к балке. — Я должен работать.

Парайла лукаво смотрит на меня и начинает громко смеяться.

— Что смешного? — ворчу я.

— Ты смешной, — отвечает он сквозь смех. — Закариас, которого я знал, не беспокоился, закончена ли работа или нет. Он бы поставил Тукабу на колени в грязь и показал бы свое могущество...

— Достаточно, старик. — рычу я. — Когда ты стал таким развязным?

Парайла продолжал смеяться и медленно раскачиваться в своем гамаке.

— Ох, Закариас, — говорит он, забавляясь. — Ты не принадлежишь этому месту.

Я поворачиваю к нему голову и хмурюсь.

— Почему ты это говоришь?

— Потому что твое сердце находится в другом месте, — отвечает он.

Я усмехнулся над ним и прикрепил еще одну панель на место. Вытерев пот со лба рукавом рубашки, я отхожу от дома и направляюсь к тыкве, наполненной водой, чтобы утолить жажду. Оглядываясь в сторону Парайлы, который с весельем в глазах смотрит на меня, я говорю:

— Мое сердце там, где оно должно быть, отец. Прекрати видеть то, чего нет.

Отвернувшись от Парайлы, я беру свой мачете и направляюсь в джунгли нарубить еще пальмовых ветвей. Мне нужно скрыться от его пристального проницательного взгляда и мудрых слов. Я, может, и отрицаю то, что он видит во мне, но правда в том, что мое сердце там, где Мойра. Когда меня отделял всего день от возвращения в племя, я понял, что совершил самую большую ошибку в своей жизни.

Нет, не потому что вернулся в деревню... я должен был это сделать. Я должен был вернуться, чтобы убедиться, что с Парайлой все в порядке, и я должен был помочь племени отомстить за нападение и грабеж. Нет, моя ошибка была в том, что я не рассказал Мойре о своих чувствах. Моей ошибкой было то, что я сказал, что больше не вернусь. Ошибка в том, что оборвал все ниточки с единственным человеком в этом мире, который меня больше всего заботил. Я потратил много времени, и сейчас находился в такой ситуации, из которой не видел выхода. Я даже не был уверен, возможно ли, как-то ее исправить, потому что я думаю о том, с какой легкостью Мойра восприняла мои слова о том, что все кончено. Она отвернулась от меня и, хотя слезы печали катились по ее щекам, я видел, как она решительно уходила. Она даже не обернулась на прощанье.

Все было кончено, без сомнения. Мне нужно отпустить это и найти способ, как закалить свое сердце. Сейчас это была моя жизнь, и я должен жить без нее.

Отец Гоуль вернулся в нашу деревню три дня спустя, и к нашему удивлению, он привел пятерых детей. Они побежали к своим матерям, все прослезились от радости, включая и меня. Сверх этого, он передал предложение о перемирии от Матика, которое включало семена, муку и такие вещи как одеяла и пластиковые брезенты. У Матика были хорошо развиты торговые отношения с другими племенами и речными торговцами. Они были более развитыми, чем мы, когда дело дошло до использования этих предметов для облегчения их жизни.

Все были поражены, с какой легкостью Матика пошли на мирное урегулирование. Хотя это стоило определенной цены. В обмен, мы должны были согласиться не нападать на них, и закрепить мир браком между племенами. Это помогло бы закрепить постоянные отношения и позволить увеличить численность обоих племен. Пока они находились в мире с нами, Матика все еще продолжали воевать с другими племенами, и вдобавок, мы должны были стать их союзниками.

Я был зол из-за этих условий, по-прежнему жаждал мести, но старейшины и большинство соплеменников согласились, что так будет лучше всего.

Пир продолжается, полная луна низко висит над деревней, звезды отражаются на бархатном темном покрывале неба. Большинство из домов закончены, мы прекрасно расположились. Я продолжаю все еще носить одежду, которую привез с собой. Многие соплеменники поддразнивают меня за это, но в хорошем смысле.

Я думаю, она заставляет меня чувствовать себя ближе к Мойре, зная, что она когда-то купила ее для меня, к тому же это часть культуры, к которой я когда-то был причастен и в которую мог прочно влиться. Так же как я пытался сохранить свои старые привычки, когда был в штатах, так и тут, я использую новоприобретенные навыки.

Краем глаза я замечаю движение, и оно привлекает мое внимание, Тукаба подходит ко мне, ее глаза опущены. Она протягивает мне банановый лист, наполненный мясом и фруктами.

Я забираю его и говорю:

— Спасибо.

Она разворачивается, но затем вновь оборачивается ко мне, ее глаза все также опущены и она спрашивает:

— Тебе что-нибудь еще нужно?

— Нет, спасибо, — отвечаю ей с мягкой улыбкой. — Мне хватит. Ты должна сама что-нибудь поесть.

Опустившись на колени передо мной, она смотрит прямо мне в глаза, это что-то новое, и говорит:

— Ты не прикасался ко мне с тех пор как вернулся. Я доступна для твоих нужд.

К моему удивлению, Тукаба разворачивается ко мне попкой и начинает опускаться щекой к земле.

Ее тело все так же красиво для меня, темно-карамельная блестящая кожа, черные волосы ниспадают на ее лицо. Ее киска открыта для меня, я даже вижу, как сквозь лобковые волосы блестит ее желание в лунном свете. Но мой член даже и не дернулся. Предательское тело.

Потому что он принадлежит чертовой Мойре.

— Прости, Тукаба, — говорю я ей. — Пожалуйста, встань.

Она сразу же вскакивает на ноги и поворачивается ко мне.

— Я не понимаю. Раньше ты всегда хотел меня.

— Я знаю, — тихо я отвечаю. — Но я изменился с тех пор как ушел. Теперь я хочу другого.

Думаю, в большинстве случаев, многие могут посчитать эти слова грубостью, но в нашем обществе это не так. Тукаба не знала ничего другого, кроме как быть лишь средством для моего освобождения, так как наши устои не предусматривают ухаживания и соблазнения. Женщины здесь существуют только для того, чтобы их брали. Это их работа, если мужчина хотел взять женщину в жены, он брал ее. Если нет, она была счастлива удовлетворять остальных соплеменников.

Это было очень просто.

Намного проще, чем то, что я оставил позади с Мойрой. Это было невероятно сложно, запутывало и подавляло. И я жутко скучал по этим ощущениям.

Тукаба понимающе улыбается мне и уходит. Я несколько мгновений смотрю на нее, затем опускаю взгляд на еду в руках. Беру кусочек жареного дикого кабана, закидываю его в рот и задумчиво его жую. Я обвожу взглядом деревню и вижу, что все счастливы. Счастливы вернуть своих сыновей и дочерей, и счастливы от того, что больше не потеряют людей от набегов Матика. Они довольны, и я ясно осознаю, что я также доволен.

Я доволен настолько, насколько это возможно, потому что в моем сердце все еще брешь, которая может быть заполнена лишь одной женщиной.

— Заметил, ты опять отверг Тукабу, — говорит Парайла, присаживаясь на землю рядом со мной.

Я игнорирую его замечание и киваю на его плечо.

— Как твое плечо?

— Болит, но я потерплю. Этот старик пережил многое.

Мы сидим молча и слушаем пение женщин. Я пододвигаю ему банановый лист, полный еды, и Парайла берет несколько кусочков фруктов и жует их.

— Когда ты собираешься обратно? — спрашивает он, в его словах мудрость и уверенность.

Удивленный, я поворачиваюсь к нему, а он просто понимающе смотрит на меня. Улыбка Парайлы полна счастья и понимания.

— Как можно скорее, — отвечаю я, даже не задумываясь о том, что я уже решил про себя, что вернусь к Мойре, пока он не спросил. Кажется, будто Парайла на один шаг впереди меня.