Мои ноги, будто налились свинцом, но я, на удивление, быстро пересекла пространство кабинета, смела со стола пустые бутылки, они тут же разбились вдребезги, расплёскивая остатки алкоголя по полу.

— Молодец! — не знаю, что я этим хотела сказать, просто вырвалось, царапая горло. — Ты просто молодец, Паша! — я отвесила такую жесткую пощечину, от которой у меня рука молниеносно вспыхнула болью, даже кончики пальцев онемели.

Дикарь часто заморгал, схватился за щеку, которая тут же покраснела, вырисовывая чёткий контур моей ладошки. Хотелось, чтобы этот контур остался для Паши клеймом. Клеймом, которое не то что бы жгло или болело, а служило как напоминание обо мне — о девочке, которая как дура влюбилась во взрослого, покорёженного жизнью, мужчину.

Он так выразительно посмотрел на меня, вынимая этим взглядом остатки души. Стало трудно дышать. Я метнула быстрый взгляд в сторону Алёнки. Она не скрывала своего ликования. Что уж тут злиться, это я, похоже, влезла в их недоотношения.

— Надеюсь, ты быстро оправишься от случившегося, — обратилась я к Дикарю, а потом быстро развернулась и вышла из кабинета.

— Даша! — его басистый голос, будто в спину дал ударной волной, попал прям по центру, между лопаток.

Я сглотнула и мысленно посчитала до пяти, пока ноги несли меня на первый этаж.

— Даша! — сильная рука больно ухватила меня за локоть.

— Хватит! — прозвучало надломлено и жалко. — Я пыталась… Честно пыталась, но хватит. Избавь меня от этих тупых оправданий. Мы ведь не женаты, так ведь? Никто никому ничего не должен. Просто оставь меня в покое!

Он отпустил. Не сразу, но отпустил. Его взгляд был таким странным, напуганным и потерянным. Я была права — глаза всё-таки воспалённые. В голове вдруг зазвенели слова, которые мне как-то сказал Дикарь, когда я попёрлась в его кабинет, чтобы добиться справедливости по поводу зарплаты. Он тогда мне пообещал деньги, но с одним условием, если уложит в койку. Я наивная такая, искренне ничего не понимая задала вопрос, как можно спать с человеком без любви? Дикарь ответил просто — к чёрту любовь. Наверное, в этом было что-то пророческое.

— Даша, — задушено прошептал он, внимательно следя за каждым моим движением, будто готовясь словить, если я вдруг захочу убежать.

— Я знаю, как меня зовут, и я знаю, кто я. А кто ты — непонятно даже тебе, — я попятилась, затем развернулась и пулей вылетела на улицу, игнорируя недоуменные взгляды бармена и посетителей.

Двадцать один

Я сидела в самом конце аудитории, усердно создавая вид, что записываю лекцию. На самом же деле, калякала тупые узоры на полях тетрадки. Голос лектора жужжал где-то на периферии моего сознания. Стрелка часов, что висели над входом в аудиторию, будто решила поиздеваться надо мной, потому что иначе объяснить, почему время так медленно идет, я не могла.

Хотелось домой. Хотелось залезть под одеяло, закрыть глаза и просто заснуть. Я скоро крышей поеду от всех этих мыслей и дурацких кошмаров, которые каждую ночь не дают мне покоя. Не думала, что будет так тяжко, хотя прошла только неделя. Неделя, мать его! А лучше не становиться. Такое ощущение, что я застряла в болоте и оно теперь медленно, но верно засасывает меня на дно. Чем больше барахтаюсь, тем сильней оно тянет.

Боль жжёт в груди. Она такая странная и совсем ни на что не похожая. Трудно даже описать, где именно в грудной клетке расположена эта боль и почему нет никакого обезболивающего, чтобы хотя бы на пару часов отдохнуть от нее. У меня не получается сосредоточиться на учебе или на разговоре с мамой и уже фактическим отчимом, когда мы ужинаем. Та я даже на этом ужине сосредоточиться не могу. От еды воротит, хотя вообще-то я люблю вкусно и плотно поесть.

Девочки из группы зовут погулять, а я отказываюсь, потому что физически не могу заставить себя подняться с места и одеться. Каждое движение, каждая вымученная улыбка дается с таким тетаническим трудом, что выть хочется. Я не привыкла быть слабой. Не привыкла пускать нюни. Но, похоже, у всех есть свое уязвимое место. У всех, кроме него.

Влад после той злополучной встречи еще несколько раз звонил мне, но я не подняла трубку. А ради чего? Чтобы выслушать оправдания, которые озвучивает даже не тот, кто наворотил дел? Нет. Я не настолько растратила остатки гордости, чтобы обременять себя этим дерьмом.

Лекция, наконец-то, закончилась. Я по-быстрому собрала все свои шмотки в рюкзак и бегом вышла из аудитории, чтобы не наткнуться на очередное предложение где-нибудь потусить. Надо бы поскорей работу найти, чтобы по возвращению из дома ничего кроме, сна не хотелось. Одна знакомая пообещала помочь устроиться кассиром в один из фаст-фудов. Работка не самая престижная, зато деньги, вроде, там платят исправно.

Конечно, дядя Саша зарабатывал достаточно, чтобы я могла расслабиться и заняться исключительно учебой. Но мне работа была нужна не для денег, а, чтобы заполнить всё свое свободное время, иначе я точно свихнусь.

Мерзкая сентябрьская изморось раздражала. Грязища под ногами, а над головой — угрюмое низкое небо, наполненное свинцовой тяжестью. Меня сдавливало всё это, ложилось непосильным грузом на плечи, тянуло к земле. Даже дышать с трудом получалось, будто легкие нераскрыты.

Накинув на голову капюшон, я спрятала холодные покрасневшие пальцы в карманы куртки и перепрыгивая лужи, поплелась домой. Можно было бы добраться и на общественном транспорте, но в последнее время меня нервирует большое скопление людей. Все галдят, а мне так хочется тишины.

Джинсы безбожно заляпаны, а любимые кеды, которые я собственноручно несколько раз перекрашивала и писала на грязно-белых носках всякие цитаты из песен безвозвратно испорчены непогодой. Ладно. Рано или поздно с любимыми вещами всё равно приходиться прощаться.

Пальцы я так и не согрела. Практически не чувствуя их, я пыталась найти ключи в рюкзаке, пока шагала уже по знакомому двору. Прямо напротив моего подъезда стояла какая-то машина. Черная, неприметная и тонированная. Раньше я ее здесь не видела, а сердце почему-то дрогнуло. Дожились, теперь я себя еще накручиваю по поводу и без.

Не отыскав ключи, я выругалась про себя. Ладно уже позвоню в домофон. По бордюре и на носочках я пробежала к подъезду и краем глаза заметила, что дверца машины открылась. Я ускорила шаг, сама, не понимая, чего именно боюсь.

— Даша, — знакомый бас, как и неделю назад ударил в спину, скользнул холодом вдоль позвоночника, рассыпаясь на острые осколки где-то в солнечном сплетении.

Я замерла на месте, но повернуться не хватило духу. Жар прильнул к холодным щекам, затем отхлынул и сосредоточился в кончиках онемевших пальцев. Спокойно, Даша. Спокойно. Я развернулась и практически столкнулась с массивной фигурой Дикаря. Он был одет в длинное шерстяное пальто серого цвета. Не застёгнутое, поэтому я вижу узел неизменного кроваво-красного галстука.

Долго не решаюсь поднять взгляд, но деваться некуда. Смотрю на Дикаря, его лицо сосредоточенное, серьезное и даже немного мрачное. У меня сердце сейчас разорвется от такого быстрого ритма. Хоть кулаком в грудь шарахай, чтобы этот глупый орган прекратил безумствовать.

— Надо поговорить, — Дикарь уже потянулся, чтобы взять меня за локоть, но я не далась, отступила назад.

— Не о чем, — голос сиплый, но хорошо, что, хотя бы не дрожит. — Уходи.

— Есть о чем, — с нажимом произносит Дикарь.

— Мне это не надо. Уходи. И вообще, забудь, где я живу, — в этот момент мне искренне этого хотелось потому что я загибалась от тех проблем, которые были исключительно моими. А присутствие Дикаря только усугубляло всю ситуацию.

— Мы должны поговорить, — я на секунду зависла, наблюдая за маленьким облачком пара, что вырвалось изо рта Дикаря.

— Я… Я тебе ничего не должна. Больше вытирать об меня ноги я не позволю. Может, Алёна и захочет добровольно терпеть это, но не я.

— Да причем здесь эта шмара?! — нервно проговорил Дикарь.

— Ни при чем. Никто ни при чем, просто оставь меня.

— Даша, — он сделал шаг ко мне, буквально вжимая в железную дверь подъезда. — Блять, я просто хочу побазарить.

— Базарь со своими корешами, — я быстро набрала номер квартиры на домофоне. Запищала дверь. — Я — не подзаборная девка, с которой нужно базарить, — пихнула Дикаря в грудь и быстро проскользнула в подъезд.

Сердце продолжало грохотать в груди, отчего стало даже дурно. Я еле поднялась на свой этаж. В затылке заломило от переживаний и притока адреналина. Ну нельзя же так остро реагировать на человека… или можно?

На работу мне всё-таки удалось устроиться. Правда, случилось это уже вначале октября. Сентябрь прошел для меня в какой-то агонии. Один большой и бесконечный кошмар. Я пыталась разобраться в себе, в том, что чувствую и чего вообще хочу от жизни. Меня швыряло то вверх, то вниз. Я, то ненавидела Дикаря, то буквально загибалась от невозможности его увидеть. Внутри меня, будто шла настоящая борьба между рассудком, сердцем и гордостью. Они жестоко калечили друг друга, практически убивали, а вместе с ними убивалась и я.

Дикарь еще несколько раз пытался со мной поговорить. Сначала подловил меня неподалёку от университета. Уже не говорил про «базар» и прочую ересь. Был сдержан, но я кожей чувствовала его беспокойство и привычный взгляд тёмных глаз вдруг потерял свою былую суровость. Дикарь всё ко мне прикоснуться хотел, но я не давалась, шарахалась, будто от открытого огня или оголенного провода, что мог убить током. Я это делала не из вредности и не потому, что пыталась набить себе цену. Мне, действительно, было трудно находиться так близко к Дикарю и выносить его прикосновения. Моя бескомпромиссность поражала меня же. Дикарь пытался объяснить, что ничего у него с Алёной не было, что у него вообще ни с кем ничего не было. Мне хотелось верить, но я не могла переступить через себя. Дело не только в Алёне, а вообще во всем, что между нами случилось и Дикарь, похоже, этого не понимал. А я не понимала, почему для него вдруг стало так важно вернуть меня. Всё в голове набатом били слова: «Мы друг другу никто. Никто! Никто! Никто!»