И вот я лежу на диване в гостиной, прикрытая пиджаком и совершенно голая, потому что Дикарь, когда физически насытился мной, бесцеремонно обнажил мое тело, чтобы полюбоваться им. Сначала я жутко стеснялась таких вот откровенных даже нахальных взглядов, а теперь исключительно под ними начала ощущать себя по-настоящему красивой. После секса мы вообще-то практически не разговариваем, ведь так могут делать только люди, которые состоят в нормальных отношениях, а мы… Либо отношения у нас ненормальные, либо мы сами.

Человек быстро привыкает ко многим вещам. Если изначально не отказываешься от чего-то, то потом сам уже не понимаешь, откуда возникла привычка. Так и я. Отпиралась, мысленно ругала себя, а уже привыкла к такой форме нашего с Дикарем существования. Его озвученное желание выглядит совершенно безобидно, а я шарахаюсь так, будто мне дуло к виску приставили. Хотя, если так призадуматься, то оно и неудивительно. Проще давить в себе какие-то чувства и глупые наивные мечты, что из мужчины, который явно не умеет быть нежным и воспитанным, можно слепить нечто белое и пушистое. Обратной связи ведь между нами никакой нет. Быстро привыкаешь к тому, что ты как нечто, которое вполне годится для более серьезных отношений, совершенно здесь не берется во внимание. А тут раз и тебя по какой-то неведомой причине хотят приблизить к себе, расширить границы вашего общего сосуществования, тем самым давая дурацкую надежду на то самое «большее».

— Зачем? — я от удивления даже на локтях приподнялась, придерживая одной рукой пиджак на своей груди.

— Хочу, — кратко отвечает Дикарь, закуривая.

И вот, что именно я должна понять под этим лаконичным «хочу»? Сменить локацию и трахнуть меня где-нибудь помимо квартиры и того раза в ресторане? Показать красоты загородной жизни? Ха! В этом я особенно сильно сомневаюсь. Тогда в чем причина? Черт его знает!

— И когда? — я села.

— Сегодня. С ночёвкой.

— Я не знаю. Мама может просто не отпустить.

— Твой ответ мне не нужен, — Дикарь выдохнул сигаретный дым в открытое окно. — Я хочу, и ты поедешь, а мать твоя должна понять, что ее дочь уже давно выросла.

— Это всё круто, но я сама буду решать, что и как моя мать должна понять и принять.

— Под юбкой у нее что ли решила жить? — губы Дикаря скривились в ироничной улыбке. — У нее на процедурах ухажер появился, так что не мешай мамке свою личную жизнь налаживать.

— Ухажер? — у меня, наверное, от удивления глаза по пять копеек стали. — Она ничего мне не говорила, — уже скорей к самой себе обращаясь.

— Никто перед тобой, девочка, отчитываться не собирается, — резковато оборвал Дикарь. — Позвонишь и скажешь, что у меня останешься.

— Чтоб ты знал, — я встала с дивана, напялив пиджак на голое тело. — Моя мать очень интересуется твоей личностью и хочет узнать, как ты хотя бы выглядишь.

— Мне похер. Не вплетай сюда еще и мать. Это нахер не надо, — Дикарь затушил окурок в пепельнице.

Я жутко обиделась и даже взбесилась из-за этих слов. Понятное дело, что у нас никогда не будет всего того, что принято считать нормальными отношениями. У нас вообще нет отношений. И никогда не будет. Просто секс. Просто взаимовыгодное сотрудничество. Но одно дело молча знать это, а совсем другое, когда носом тыкают. В тот момент я совершенно неправильно истолковала слова Дикаря. Приняла всё в штыки, а он, банально не хотел мою мать подставлять под удар своих этих «опасных дел», о которых я ничего не знала, только слышала на ужине и то краткими, невнятными обрывками.

— Ты невыносим, Паша, — выпалила я, упирая руки в боки. — Ведешь себя как быдло. Ты сам себе непротивен, а? — конечно, мне было немного стрёмно идти в открытую атаку, но это уже просто невозможно. Непробиваемый, черствый и толстокожий до невозможности.

Дикарь с прищуром посмотрел на меня. Я уже мысленно готовила себя к тому, что он сейчас что-то такое учудит, после чего у меня либо задница будет болеть, либо горло. Он подошел ко мне и с лёгкостью поставил на диван. Теперь наши глаза находились на одном уровне, я даже была чуточку выше.

— Девка, ты вообще страх потеряла? — несмотря на то, что голос Дикаря звучал вполне сурово, я почему-то не забоялась. Впервые и так искренне. Я не чувствовала той неприкрытой злости и угрозы, что раньше так явно исходили от этого мужчины. Может быть, всё дело в том, что мы недавно трахались и весь накал страстей сошел на нет?

— Ты позволяешь, вот я и теряю, — смеюсь.

— Не играй со мной. Я этого не люблю, — Дикарь сжал мою талию своими большущими сильными руками, даже больно стало, будто в тиски попала.

— А я и не играю, просто говорю правду, — мой голос теперь зазвучал менее уверено. — Если хотел глупую куклу, которая безропотно таскалась за тобой, меня бы здесь никогда не было. Просто не могу понять, почему сложно признаться в том, что тебе со мной хорошо? — я неотрывно смотрела Дикарю в глаза, надеясь, хотя бы на секунду увидеть проблеск эмоций, которые обычно он держит глубоко в себе.

— Я тебя просто трахаю, девочка. И только потому, что ты хороша в постели и делаешь приличный отсос, я позволяю тебе вольности. Не надо из меня делать героя-любовника и приписывать мне то, чего на самом деле нет, понятно? Никогда баба в моей жизни не будет занимать ведущее место и не думай, что тебе удастся меня изменить, — Дикарь говорил слишком спокойно, будто методично вдалбливая мне в голову каждое сказанное им слово. Чтобы я запомнила, чтобы зарубила себе на носу, чтобы не строила иллюзий. Самое болезненное-смешено то, что у Дикаря это блестяще получилось. Причем на столько хорошо, что у меня в уголках глаз на секунду закололо от подступивших слёз.

— А ты жесток, — тихо прошептала я.

— Нет, — Дикарь провел большим пальцем по моей щеке. — Это жизнь жестока, девочка. Собирайся, выезжать пора, — он убрал руку и отошел. — Потом еще спасибо скажешь за то, что я твою голову тупой любовной хренью не забивал.

А, может, я хотела вот этой «любовной хрени»? Впервые в жизни хотела и хотела получить ее не от кого-то, а именно от этого неотёсанного чурбана. Но, похоже, не судьба. Как говорится, любовь зла…

Иван вёз нас загород. Я сидел у одного окна, поджав под себя ноги, а Дикарь — у другого. Мы не разговаривали. И если на меня это молчание неслабо так давило, то Дикарь себя чувствовал вполне комфортно. Я иногда поглядывала на него и ужасалась тому факту, что вообще позволила себе привязаться к этому грубияну и инвалиду сердечной мышцы. Что со мной не так? Он же ведь ничего, совершенно ничего не сделал, чтобы я вот так неожиданно прикипела к нему.

В фильмах оно ведь как обычно случается? Встречаются мужчина и женщина где-нибудь в городе, между ними что-то сиюминутно проскальзывает, потом ряд встреч, какие-то проблемы, которые они упорно преодолевают вместе и счастливый конец. Она в подарках и любви купается, а он в ее радостных улыбках. Поэтому неудивительно, что герои симпатизируют и влюбляются друг в друга. А у меня всё как-то не так, неправильно, поломано.

И пусть меня ужасала вот эта правда моей жизни, но я ничего не предпринимала, чтобы оборвать свою болезненную привязанность. А раз так, значит мне всё это нравится? Наверно. Просто в глубине души думала, что смогу содрать с Дикаря его броню. Не получится. Не по зубам он мне. И тут-то я и вспоминала о словах Наташи. Я поерзала на своем месте и поджала губы. Теперь осталось только вогнать себя в уныние чужими словами, что были намеренно брошены.

Наблюдая за дорогой, я никак не могла понять, почему мы петляем такими жуткими дебрями, когда давно могли бы по трассе выехать за черту города. Это мне показалось странным, но я не стала озвучивать свои мысли. Да и кому они нужны? В конце концов, мы остановились у двухэтажного дома, что стоял на отшибе. Высокий забор, большой двор, но ни души.

Дикарь первым выбрался из машины, ну а я за ним, уже привыкнув к тому, что никто за мной, как в тех же фильмах, ухаживать не станет. Дом оказался достаточно простым, учитывая то, в какой квартире живет Дикарь. Цветочки там всякие, какие-то фруктовые деревья, невычурный кованный забор. Короче, обстановка была попроще и это меня немного успокаивало. Я не чувствовала себя здесь лишней или каким-то мерзким пятном на фоне роскоши и достатка.

Дикарь молча прошел в дом, я хвостиком последовала за ним. Небольшая прихожая. Разулась, прошла в гостиную и увидела пацана, развалившегося на коричневом кожаном диване с планшетом в руках. Пацану лет восемь, может, чуть больше. Я глянула на него и тут же остановилась. Меня никто не готовил к тому, что здесь будут дети. И чей он?

Я покосилась на Дикаря и даже глаза протерла, когда увидела радостную улыбку на его губах и мягких взгляд. Сердце неприятно толкнулось в груди, возбуждая во мне едкое чувство ревности. Одно дело ревновать к женщинам, а совсем другое к ребенку. Это две разные вещи и, если с женщинами Дикаря всё и так ясно, то с детьми — нет. Получается, что пацан — его сын? Может, он еще и женат? Внутри всё задрожало. Я ведь практически ничего не знаю о Дикаре! Трахаюсь с ним, остаюсь у него на ночь, но при этом он всё равно является для меня незнакомцем! Даша, ты дура что ли?!

— Привет! — малой, заприметив Дикаря, тут же отбросил планшет, вскочил с дивана и как взрослый мужик пожал руку.

— Привет, — Дикарь, не стесняясь и не сдерживая себя, улыбался во все тридцать два и трепал малого по русым волосам. — Мать где?

У меня в груди всё грозилось разорваться на кусочки от ревности, что продолжала стремительно шириться. Значит, женат. Ну и как объяснит то, что я здесь? Или они в разводе? Этого ничего не меняет, мое присутствие здесь ни к чему. А он ещё и хочет, чтобы я остался с ночёвкой. Зачем? Чтобы устроить секс втроем? Меня затошнило от собственных мыслей.

— Я тут, — через несколько секунду в комнате возникла светловолосая женщина и надо сказать, очень и очень красивая. Вся такая утонченная, стройная и даже заметный округлый живот ни капли ее не портил. Она вытерла руки полотенцем и обняла Дикаря. А он… Он не оттолкнул ее, не обжег едким взглядом или насмешкой. Дикарь обнял в ответ, продолжая лыбиться как счастливый идиот.