Данелла Хармон

Дикарь

Пролог

Ньюман-Хаус, 18 апреля 17 75 года

Дорогой брат Люсьен!

Я пишу тебе эти строки, когда на объятый тревогой город уже спустились сумерки. Генерал Гейдж, главнокомандующий нашими силами здесь, в Бостоне, приказал нескольким подразделениям, в том числе и моему, направиться ночью в Конкорд, чтобы захватить и уничтожить крупный склад оружия и боеприпасов, принадлежащий мятежникам.

Учитывая секретный характер операции, я приказал своему ординарцу Биллингсхерсту отложить отправку письма до завтра, когда операция завершится и утратит секретность.

Хотя я от всей души надеюсь, что во время этой вылазки удастся избежать кровопролития как с той, так и с другой стороны, на сердце у меня неспокойно. Я боюсь не за себя, меня беспокоит судьба другого человека. Как ты знаешь из моих предыдущих писем, я встретил здесь молодую женщину, которую полюбил всем сердцем. Почти уверен, что ты не одобришь моих нежных чувств к дочери лавочника, но здесь все видится по-другому, и поверь мне: когда человек находится в трех тысячах миль от дома, любовь для него куда предпочтительнее, чем чувство одиночества. Моя дорогая мисс Пейдж сделала меня счастливым, Люсьен, и сегодня дала согласие выйти за меня замуж. Умоляю тебя понять и простить, потому что я уверен: когда придет время и ты познакомишься с ней, ты полюбишь ее так же, как полюбил я.

Брат мой, в эти последние минуты перед боевой операцией меня успокаивает уверенность в том, что ты исполнишь мою единственную просьбу. Если что-то случится со мной — сегодня, завтра или в другое время, пока я нахожусь здесь, в Бостоне, — прояви милосердие и доброту к моему ангелу, к моей Джульет, потому что она для меня — все на свете. Я знаю, что если вдруг не смогу позаботиться о ней, ты это сделаешь за меня. Сделай это, и я буду счастлив, Люсьен.

Мне пора, наши уже собрались внизу и готовы в путь.

Спаси и сохрани Господь тебя, мой дорогой брат, а также Гарета, Эндрю и милую Нериссу.

Чарльз.

Вечерело. Люсьен де Монфор опустил руку, в которой держал письмо, и взглянул в окно на известковые холмы, стоявшие словно часовые в свете догорающего дня. На западе небо еще сохраняло розовый отсвет заката, но и он скоро исчезнет. Люсьен ненавидел это время суток, этот тихий, одинокий час после заката солнца, когда оживают призраки прошлого и события минувших дней обретают такую отчетливость, словно они происходили не далее как вчера. Но воспоминания остаются воспоминаниями, а это письмо существует реально. Слишком реально.

Он провел большим пальцем по плотному листу бумаги, на котором изящным, четким почерком было написано письмо. Деловитость и решительность были характерными чертами Чарльза и проявлялись не только в его почерке, но и в мыслях и в действиях на поле боя.

Даже чернила, которыми было написано письмо, не поблекли — как будто оно было написано только вчера, а не в апреле прошлого года. Письмо было адресовано ему: его светлости герцогу Блэкхитскому, замок Блэкхит, Беркшир, Англия.

Наверное, это были последние в жизни слова, написанные Чарльзом. Люсьен аккуратно сложил письмо, истершееся на сгибах. Края взломанной печати из красного воска, которой брат запечатал конверт, точно совпадали друг с другом, и печать напоминала теперь незажившую рану. Его взгляд против воли снова упал на надпись, которую кто-то, возможно Биллингсхерст, сделал на обратной стороне конверта: «Найдено на столе капитана лорда Чарльза Эдейра де Монфора 19 апреля 17 75 года, в тот день, когда его светлость был убит в сражении под Конкордом. Просьба доставить адресату».

Сердце его защемило от боли. Убит, мертв и почти забыт — вот так-то!

Герцог Блэкхитский осторожно положил письмо в ящик и запер ящик на ключ. Он снова посмотрел в окно: он был хозяином всего, что открывалось взору, но побороть горькое чувство одиночества было не в его власти. В миле отсюда, у подножия известковых холмов, мерцали огоньки деревни Рэйвенском. На ее окраине, на кладбище, где находили свой последний приют де Монфоры, стояла древняя церковь с норманнской часовней. Внутри часовни на каменной стене была прикреплена простая бронзовая дощечка с именем и годами рождения и смерти — все, что осталось от брата для будущих поколений.

Чарльз, второй сын.

И помоги им всем Господи, если что-нибудь случится с ним, Люсьеном, и герцогство перейдет в руки третьего сына!

Нет, только не это! Не может Господь проявить такую жестокость.

Он задул свечу и вышел из погрузившейся в темноту комнаты.

Глава 1

Англия, Беркшир, 1776 год

Почтовый дилижанс «Белая стрела», направлявшийся в Оксфорд, опаздывал. Пытаясь наверстать время, потраченное на починку сломанной оси, кучер нахлестывал лошадей, и дилижанс с грохотом несся в ночи под топот копыт и испуганные крики пассажиров, занимавших места на империале дилижанса, — жизнь их при такой гонке явно подвергалась опасности.

Мощные фонари, пробиваясь сквозь завесу дождя, высвечивали канавы, деревья и живые изгороди, а дилижанс несся вдоль холмов Лембурна на такой скорости, что у Джульет Пейдж сердце в груди сжималось от страха за свою шестимесячную дочь Шарлотту. Благодаря дочери Джульет посчастливилось заполучить место внутри дилижанса, но даже здесь она ударялась головой то о кожаную стенку сиденья, то о плечо пожилого джентльмена, сидевшего слева; от бесконечных бросков из стороны в сторону у нее разболелась шея. Сидевшая напротив нее еще одна молодая мамаша крепко прижимала к себе двоих испуганных детишек. В результате этой сумасшедшей гонки, начавшейся от самого Саутгемптона, Джульет укачало почти так же, как и во время утомительного путешествия по морю из Бостона.

Дилижанс налетел на ухаб, подпрыгнул и снова тяжело приземлился. Джульет с силой отбросило на соседа слева. Пассажиры, цепляясь за потолок и стены, в ужасе закричали. С крыши сорвался и полетел на дорогу чей-то чемодан, но кучер даже не замедлил бег коней.

— Господи, помоги нам, — пробормотала молодая женщина, сидевшая напротив и прижимавшая к себе детей.

Джульет ухватилась рукой за поручень и, прижимая к себе ребенка, опустила голову, борясь с приступом тошноты. Она прикоснулась губами к мягким золотистым кудряшкам и прошептала тихо, чтобы слышала только Шарлотта:

— Мы почти на месте. Почти добрались до дома твоего папы.

Неожиданно послышались крики, испуганное конское ржание и грубые проклятия кучера. На крыше громко взвизгнул кто-то из пассажиров. Дилижанс рискованно накренился, едва не завалившись на бок, проехал футов сорок — пятьдесят на двух колесах, заставив пассажиров в ужасе завопить, и наконец тяжело опустился на четыре колеса, отчего вдребезги разбилось оконное стекло, а пожилой джентльмен, сидевший слева от Джульет, рухнул на пол. На империале кто-то из пассажиров плакал навзрыд от страха и боли.

Внутри дилижанса царила мертвая тишина.

— На нас напали разбойники! — воскликнул старик; встав на колени, он пытался разглядеть сквозь залитое дождем оставшееся целым стекло то, что происходило снаружи.

Прогремели выстрелы. Сверху упало что-то тяжелое.

За зловеще темным окном началось какое-то движение, и вдруг стекло с грохотом разбилось, окатив пассажиров градом осколков.

До смерти напуганные люди увидели направленный на них тяжелый пистолет и физиономию в маске.

— Кошелек или жизнь! Быстро!


Тьма стояла — хоть выколи глаза: ни луны, ни звезд.

Лорд Гарет Фрэнсис де Монфор летел во весь опор на своем Крестоносце — на такую бешеную скорость мог решиться разве что самоубийца. Дождь сек лицо, мимо мелькали то дубовые, то березовые рощицы. Копыта коня вздымали фонтаны брызг из луж, попадавшихся на дороге, и топот эхом отдавался в густых зарослях, с обеих сторон обрамлявших дорогу. Гарет оглянулся через плечо и, убедившись, что дорога позади пуста и он далеко оторвался от остальных, издал торжественный крик. Он снова выиграл гонку! Опять обставил Перри, Чилкота и остальную компанию кутил и дебоширов! Им никогда за ним не угнаться!

Рассмеявшись, он похлопал Крестоносца по шее:

— Хорошая работа, приятель! Хорошая работа…

Заметив что-то, он резко осадил коня.

Ему потребовалось всего лишь мгновение, чтобы оценить ситуацию.

Разбойники. Судя по всему, грабят пассажиров «Белой стрелы» из Саутгемптона.

«Белая стрела»? Молодой джентльмен извлек из кармана часы и наклонился, чтобы разглядеть в темноте циферблат. Поздновато для «Белой стрелы»…

Он сунул часы обратно в карман и, успокоив разгоряченного Крестоносца, стал соображать, что ему делать.

Нет, это явно не «рыцари с большой дороги», а тройка отчаянных головорезов, безжалостных убийц. Кучер и охранник лежали на земле рядом с дилижансом. По-видимому, они были убиты. Где-то плакал ребенок. Один из бандитов со зверским выражением на физиономии разбил рукоятью пистолета стекло в окошке дилижанса. Гарет выхватил свой пистолет. Мысль о том, чтобы повернуть назад и скрыться, даже не пришла ему в голову. Не пришла ему в голову и мысль подождать своих приятелей, отставших от него мили на три благодаря необычайной резвости Крестоносца. Тем более что он увидел, как один из бандитов распахнул дверцу и принялся грубо вытаскивать из дилижанса упирающуюся молодую женщину.

Гарет едва успел взглянуть на ее испуганное, бледное красивое лицо, как другой бандит выстрелом загасил фонари дилижанса, и место действия окутала тьма. Кто-то вскрикнул. Еще один выстрел резко оборвал крик.

Помрачнев, молодой джентльмен связал узлом поводья и аккуратно, палец за пальцем, снял перчатки. Не спуская настороженного взгляда с бандитов, он высвободил ноги из стремян и легко спрыгнул на землю, причем его щегольские сапоги из испанской кожи по щиколотку погрузились в раскисшую от дождя известковую почву.