Черт, мама просто взбесилась. И вовсе не из-за одежды.

Что самое интересное, Энди рассвирепел еще сильнее. Интересным это было, само собой, потому что он мне даже не настоящий отец.

Видели бы вы, как он набросился на меня прямо с порога. Поскольку мне, конечно же, пришлось объяснять, что я делала в доме Бомонтов, когда начался пожар, если в это время мне полагалось сидеть в школе.

И единственным пришедшим в голову оправданием, которое хоть немного походило бы на правду, стала статья для школьной газеты.

Так что я сказала им, что прогуляла школу, чтобы дополнительно поработать над интервью с мистером Бомонтом.

Разумеется, мне никто не поверил. Оказывается, они уже знали, что меня выгнали из школы, приказав переодеться. Отец Доминик встревожился, когда я не вернулась вовремя, и немедленно позвонил моим маме и отчиму на работу, чтобы предупредить их о моем исчезновении.

– Ну, я как раз шла домой, чтобы переодеться, когда проезжающий мимо брат мистера Бомонта увидел меня и предложил подвезти, и я согласилась, – пояснила я. – И сидя в кабинете мистера Би, почувствовала запах дыма, так что выпрыгнула в окно…

Ладно, должна признать, даже для меня вся эта история звучала безумно подозрительно. Но это ведь все равно было лучше, чем рассказать правду, так? То есть, неужели они действительно поверили бы, что дядя Тэда, Маркус, пытался меня убить, потому что я слишком много знала о преступлениях, которые он совершил во имя городской застройки?

Маловероятно. Даже Тэд не стал рассказывать эту историю приехавшим вместе с пожарными копам, которые захотели узнать, почему он в будний день шатался по дому в плавках, вместо того чтобы быть в школе. Наверное, Тэду не хотелось впутывать дядю в неприятности, потому что это плохо отразилось бы на его отце, и все такое. Он начал самозабвенно молоть полную чушь о том, как простудился, и доктор порекомендовал ему попробовать прочистить носовые пазухи, засев на пару часиков в джакузи (классная, кстати, отмазка, определенно, надо запомнить ее на будущее – Энди как раз недавно собрался строить джакузи на террасе позади дома).

Отец Тэда, благослови его боже, категорически отрицал обе наши версии, настаивая, что был у себя в спальне, ожидая ланч, когда один из слуг сообщил, что в его кабинете пожар. Никто ничего ему не докладывал ни о том, что Тэд остался дома с простудой, ни о девушке, ожидающей его, чтобы взять интервью.

Однако, к счастью, помимо этого он заявил, что пока ждал, когда подадут ланч, немного вздремнул в своем гробу.

Да, все верно: в его гробу.

После этого брови допрашивающих поползли вверх, и в конечном счете было решено, что мистеру Бомонту необходимо на несколько дней лечь в психиатрическое отделение местной больницы на обследование. После такого, как понимаете, нам с Тэдом поневоле пришлось закруглиться с разговорами. Они с отцом уехали на скорой, а меня бесцеремонно запихнули в патрульную машину и в конце концов – когда копы снова обо мне вспомнили – отвезли домой.

Где вместо радушной встречи в кругу семьи мне устроили головомойку, которой я никогда в жизни не забуду.

Я не шучу. Энди был в ярости. Он кричал, что я должна была прямиком отправиться домой, переодеться и вернуться в школу и не имела права садиться к кому-то в машину, особенно если этот кто-то – богатый бизнесмен, которого я едва знаю.

Кроме того, я прогуляла школу, и неважно сколько раз напоминала, что а) вообще-то меня выгнали из школы, и б) я выполняла задание для школы (по крайней мере, согласно той версии, которой я придерживалась) – по сути дела, я предала всеобщее доверие. Меня посадили под домашний арест на неделю.

Говорю вам, этого почти хватило, чтобы я задумалась, не рассказать ли всю правду.

Почти. Но не совсем.

Я уже собиралась прокрасться наверх к себе в комнату – чтобы «подумать над своим поведением», – когда в гостиную зашел Балбес и мимоходом сообщил что, кстати говоря, в придачу ко всем моим грехам я сегодня утром ни с того ни с сего изо всех сил заехала ему кулаком в живот.

Само собой, он выдал совершеннейшую ложь, и я поспешила напомнить ему об этом: меня абсолютно неоправданно спровоцировали. Но Энди, который отказывался мириться с насилием, чем бы оно ни было вызвано, тут же наказал меня еще на одну неделю. Поскольку при этом наказание настигло и Балбеса – за плохие слова, заставившие меня его ударить, какими бы они ни были, – я не сильно возражала, но все же мне показалось, что это немного чересчур. В действительности, настолько чересчур, что когда Энди вышел из гостиной, мне срочно понадобилось присесть, чтобы прийти в себя после его гневной речи. Я никогда раньше не видела, чтобы он давал волю своей ярости – ну, по крайней мере, в отношении меня.

– Тебе в самом деле нужно было предупредить нас о том, куда ты поехала, – сказала мама, сев напротив меня и слегка озабоченно поглядев на диван, на который я опустилась. – Бедный отец Доминик с ума сошел от беспокойства.

– Извини, – печально ответила я, ковыряя пальцем остатки юбки. – В следующий раз я так и сделаю.

– Тем не менее офицер Грин сообщил нам, что ты оказалась очень полезной во время пожара. Так что мне кажется…

Я подняла на нее взгляд.

– Что тебе кажется?

– Ну, Энди не хотел рассказывать тебе об этом сейчас, но…

Мамуля вдруг встала – моя мама, которая однажды брала интервью у Ясира Арафата – и выскользнула из комнаты, видимо, чтобы проверить, не услышит ли ее Энди.

Я закатила глаза. Любовь. Иногда она делает людей глупцами.

Тут я вдруг заметила, что пока я числилась пропавшей, мама, которой в критические моменты всегда нужно куда-то девать нервную энергию, решила развесить на стене гостиной новые фотографии. Тут были и те, которых мне не доводилось раньше видеть. Я поднялась и подошла поближе, чтобы внимательно их рассмотреть.

На одной были мама с папой в день их свадьбы. Они спускались по ступеням суда, в котором расписывались, и друзья осыпали их рисом. Родители выглядели до невозможности молодыми и счастливыми. Странно было видеть этот снимок рядом с фотками со свадьбы мамы и Энди.

Но потом по соседству с фотографией папы и мамы я обнаружила снимок, который, судя по всему, был сделан на свадьбе Энди с его первой женой. Он больше напоминал студийный портрет. Скованный и немного смущенный Энди стоял рядом с очень худой, хипповатого вида девушкой с длинными прямыми волосами.

– Конечно, это она, – раздался голос за моим плечом.

– Боже, пап, да прекратишь ты когда-нибудь так делать? – обернувшись, прошипела я.

– У тебя большие проблемы, юная леди, – заявил отец. У него был сердитый взгляд. Ну, настолько сердитый, насколько может быть у парня в спортивных штанах. – О чем ты только думала?

– Я думала, как бы так сделать, чтобы люди могли без опаски протестовать против уничтожения природных ресурсов Северной Калифорнии всякими разными корпорациями, не переживая, что их запихнут в бочку для нефтепродуктов и закопают на три метра, – прошептала я.

– Не умничай, Сюзанна. Ты знаешь, о чем я. Тебя же могли убить!

– Ты говоришь прямо как он. – Закатив глаза, я посмотрела на портрет Энди.

– Правильно он тебя наказал, – строго ответил папа. – Он пытается преподать тебе урок. Твое поведение было безответственным и безрассудным. И тебе не следовало бить его парнишку.

– Балбеса? Ты что, шутишь?

Но я понимала, что отец абсолютно серьезен. И что этот спор мне не выиграть.

Поэтому перевела взгляд на фотографию Энди и его первой жены и угрюмо заметила:

– Знаешь, ты мог бы и рассказать о ней. Мне было бы гораздо проще.

– Я и сам не знал, – пожал плечами папа. – Пока сегодня днем не увидел, как твоя мама вешает фото на стену.

– Что значит – ты не знал? – сердито глянула я на него. – А к чему же тогда были все эти таинственные предостережения?

– Ну, мне было известно, что Бомонт не тот Рыжий, которого ты ищешь. Я тебе так и сказал.

– О, ты мне очень помог.

– Слушай, я не всеведущ. – Отец казался раздосадованным. – Я всего лишь мертвец.

До меня донесся звук шагов по деревянному полу.

– Мама идет, – сказала я. – Уходи!

И в кои-то веки папуля сделал, как я просила, так что когда мама вернулась в гостиную, я стояла перед увешанной фотографиями стеной с очень скромным видом – ну, по крайней мере для девушки, которая чуть не сгорела заживо.

– Смотри, – прошептала мамуля.

Я обернулась. В руках у нее был конверт. Ярко-розовый конверт, разрисованный маленькими сердечками и радугами, очень похожими на те, которыми всегда были усеяны письма, приходившие мне от Джины из Нью-Йорка.

– Энди хотел, чтобы я рассказала обо всем позже, – понизила голос мама, – когда твое наказание закончится. Но я не могу. Мне хочется, чтобы ты знала: я разговаривала с мамой Джины, и она согласилась отпустить Джину к нам на весенних каникулах в следующем месяце…

Я кинулась мамуле на шею, и она замолчала.

– Спасибо! – прокричала я.

– О, дорогая, всегда пожалуйста. – Мама обняла меня – хотя и несколько неуверенно, так как от меня по-прежнему несло рыбой. – Я же понимаю, как ты по ней скучаешь. И понимаю, как тяжело тебе было идти в новую школу и заводить новых друзей… и свыкаться со сводными братьями. Мы так тобой гордимся. – Она отстранилась. Было видно, что ей не хотелось разрывать объятия, но я была чересчур грязной даже для родной матери. – Ну во всяком случае, гордились до сегодня.

Я опустила глаза на конверт, который мне протягивала мама. Джина писала чудесные письма. Я с нетерпением ждала того момента, когда поднимусь к себе и прочитаю его. Вот только… Вот только одна вещь по-прежнему не давала мне покоя.