Спрыгнув с забора, я направился к вам обеим. Но когда она увидела, что я подхожу, она быстро развернулась и ушла.

— В чём было дело? — спросил я.

— Это была Наташа Вилкинсон, — ответила ты, закатив глаза.

— Кто?

— Девушка, которая установила рекорд штата. Ну, до того, как я его побила, — по твоей хмурости я мог сказать, что она тебя разозлила. — Она сказала мне быть осторожной, и что она надеется, что мне нравится вкус пыли, потому что очень скоро я её попробую.

— Что?

— Я знаю.

Ты вернулась к своим разминкам и не казалась напуганной тем, что она сказала. Я, с другой стороны, был в ярости. Я осмотрелся вокруг, ища, в каком она ушла направлении.

— Лучше ей ничего тебе не делать во время гонки.

— Я её не боюсь. Она просто пытается меня вытеснить. Она не знает, что её слова меня подстёгивают… Теперь я с большим удовольствием её опережу.

Ты всегда была такой целеустремлённой, что я ни на секунду в этом не сомневался, но мне всё равно было тревожно.

Когда участников позвали к стартовой линии, я занял своё место с твоей семьёй на трибунах. Можно было поклясться, что соревноваться буду я, судя по бабочкам в моём животе.

Оттуда, где мы сидели, открывался отличный вид на старт и финиш, но во время остальной гонки ты была бы вне видимости. Это был открытый трек на четыре километра, который включал себя в холмы, склоны и равнины, с различными поверхностями, включая траву, грязь и гравий.

Гадкая Наташа, как мы в итоге её прозвали, смотрела на тебя злым взглядом, пока вы все стояли по диагональной линии, ожидая стартового выстрела. Я видел, как ты коротко взглянула на неё, и на моём лице появилась гордая улыбка, когда ты задорно ей подмигнула. Ты совсем не казалась запуганной.

Следующие двадцать или около того минут были для нас всех мучительным ожиданием, и когда раздались первые возгласы, мы поняли, что кто-то вернулся на стадион, и все подскочили на ноги.

Я был так горд, когда увидел, что ты мчишься к финишу. Гадкая Наташа находилась в пяти или десяти метрах позади тебя, со слезами на лице.

— Она впереди, Стефан! — в восторге провизжала твоя мама, прыгая на месте.

— Вперёд, Джемма! — крикнул я.

— Вперёд, Джем-Джем! Вперёд, умница! — услышал я через несколько секунд крик деда.

— Это моя внучка, — с гордостью сказала бабушка, поворачиваясь к людям за нами.

Мы все обнимались, когда ты, наконец, пересекла черту, и я довольно уверен, что он никогда не признается в этом, но клянусь, в твоего отца на глазах были слёзы.

Ты наклонилась, поставив руки на колени, пока пыталась восстановить дыхание, а Наташа рухнула на землю, рыдая.

Через несколько минут я с восхищением смотрел, как ты подошла к ней и протянула ей руку. Она снова отказалась её принять, но на этот раз пошла на шаг вперёд, оттолкнув твою руку в сторону. Я услышал, как несколько людей в толпе ахнули, включая твою маму и бабушку.

По дороге домой позже тем днём, мы остановились в милом ресторане на праздничный ужин. Бабушка и дед не присоединились к нам, потому что им далеко было ехать обратно на ферму.

Я помню, как смотрел на тебя, пока мы сидели за столиком в маленьком итальянском ресторане, который ты выбрала. Ты молчала с тех пор, как мы ушли со стадиона. Твой взгляд продолжал двигаться между твоими родителями и мной, пока ты ела. Выражение твоего лица было таким подавленным. Мы трое сияли, всё ещё в восторге от твоей победы. Но твоя радость, казалось, была вызвана чем-то другим — тем, что твои любимые люди счастливы. Я хорошо тебя знал и задумался, делаешь ли ты это скорее ради нас, чем ради себя. Ты согласилась соревноваться только потому, что мы практически умоляли тебя.

Через месяц проходили межштатные австралийские чемпионаты. Твоя мама ненавидела летать, так что мы выехали на несколько дней раньше и ехали на машине с твоими родителями двенадцать часов.

В этом чемпионате участвовали те, кто занял первое, второе и третье места в чемпионате штата, так что это значило, что Гадкая Наташа будет там.

Когда пришло время начала гонки, я почувствовал все те эмоции, как и на предыдущем чемпионате. И как на предыдущем чемпионате, мы все подскочили на ноги, когда первый бегун появился на стадионе, на последнем отрезке гонки. Но на этот раз впереди была не ты. Это была девушка, которую я не видел раньше, вплотную с Наташей.

Я даже не видел, кто пересёк финишную черту первым, я сосредоточился на тоннеле, из которого они выбежали мгновения назад. Появлялись участник за участником, но тебя по-прежнему не было видно.

— Где она? — услышал я голос твоей мамы. Я не мог на это ответить, но чувствовал себя тревожно. Я собирался пойти тебя искать, когда ты вдруг появилась. Ты хромала, по твоей ноге текла кровь, и ты крепко сжимала в руке один свой кроссовок. У меня было ощущение, что за этим стояла Гадкая Наташа.

Вся толпа встала и подбадривала тебя, пока ты ковыляла к финишу. В отличие от Наташи, по твоему лицу не текли слёзы, но я мог сказать, что ты опустошена, и моё сердце болело за тебя.

После того, как медик почистил тебя, к тебе пришли поговорить организаторы. Как я и подозревал, за этим стояла Наташа. Пара других участников видела, как она толкнула тебя в маленький ров.

Она выиграла гонку по фотофинишу, но позже в тот день её дисквалифицировали и лишили медали. Ещё через несколько недель она предстала перед судом, и её отстранили от соревнований на год.

Чем я гордился больше всего, так это тем, что когда организаторы попытались отстранить тебя от гонок из-за травм, ты отказалась. Мне нравилось, что ты всегда боролась за то, чего хотела, и несмотря ни на что, ты никогда не сдавалась.

Тем вечером, пока мы лежали в кровати в отеле, ты прошептала в темноту:

— Брэкстон, ты не спишь?

У нас были раздельные кровати, а твои родители спали на двойной кровати всего в нескольких метрах от нас.

— Нет, не сплю, — прошептал я в ответ.

Я перевернулся на бок лицом к тебе, и ты сделала то же самое. Я не видел твоё лицо, но мог разобрать твой силуэт в лунном свете, который сиял через окно.

— Я больше не хочу этого делать.

— Что делать? — спросил я.

— Соревноваться. Я всё ещё хочу бегать, мне нравится, но только ради веселья.

— Не позволяй действиям Наташи отвернуть тебя от чего-то, что ты любишь.

— Просто это так. Я люблю бегать, но соревноваться не особо.

— Сердцем я это подозревал, — признался я.

— Потому что ты меня понимаешь, Брэкс. Никто не знает меня так, как ты.

Твои слова вызвали у меня улыбку.

— Ты всё равно можешь бегать, без соревнований.

— Ты слышал маму и папу по пути обратно в отель? — ты вздохнула, прежде чем продолжить. — Они продолжали говорить, что в следующем году я им покажу. Следующий год будет моим.

— Да, я их слышал.

— Я переживала, что разочарую их, но я действительно не хочу соревноваться в следующем году.

— Просто скажи им правду, Джем, они поймут. Мы можем сказать им вместе, если хочешь.

— Я так рада, что ты на моей стороне, — сказала ты, протягивая ко мне руку. Я потянулся к тебе, переплетая наши пальцы.

— Всегда.

— Спокойной ночи, Брэкс.

— Спокойной ночи, Джем.

Наши пальцы оставались переплетёнными, пока мы оба засыпали.


То, что между нами было, слишком прекрасно, чтобы забыть.

Всегда твой,

Брэкстон

Одежда для бега, которую прислал мне Брэкстон, теперь приобретает смысл. Я не могу не задуматься: он пытается просто поделиться воспоминанием или зажечь заново мою страсть? В любом случае, он заставляет меня задуматься, что если я так сильно любила бегать до аварии, может быть, мне стоит к этому вернуться. Мне ведь больше нечего делать. Я могла бы бегать по району или на пляже.