Мне стало стыдно при мысли о том, сколько выпила я, хотя доктор разрешил мне максимум десять граммов в неделю, но у меня не хватило силы воли отказаться от всех соблазнов, а алкоголь был одной из моих слабостей. Я неохотно налила себе бокал безалкогольного вина и пошла со всеми к столу, где устроилась рядом с Венди.

Все ели.

— По-моему, это здорово, иметь уважительную причину есть за двоих, — сказала Ингрид, похлопывая себя по животу, почти в два раза больше моего. Все согласно закивали и начали рассказывать истории о том, сколько они могут съесть.

— А мне вообще трудно заставить себя хоть что-нибудь проглотить, — призналась я Венди. — У меня начинается расстройство желудка, если я съедаю больше, чем полтоста на завтрак.

— Здорово, — грустно ответила Венди. — Хотела бы я иметь твои проблемы. Я всегда хочу есть и уже набрала три фунта.

Она посмотрела на мою перегруженную тарелку, не понимая, зачем я положила себе столько, если у меня нет аппетита. Я вспыхнула от смущения и стала прислушиваться, о чем говорят остальные женщины, надеясь сменить тему. Все обсуждали, как снова вернуться к работе и найти достойных нянь.

— У меня была замечательная няня из Сингапура, которая присматривала за моими мальчиками, — рассказывала Филиппа. — Когда я поняла, что беременна, я попыталась разыскать ее снова, и оказалось, что она живет по прежнему адресу. С того времени у нее родилось пятеро своих детей. Представляете, пятеро! Моя озабоченность вопросом перенаселения не позволяет мне завести больше троих детей, и я даже чувствую себя эгоисткой из-за того, что у меня их так много.

За столом послышались возгласы одобрения, и все остальные признали, что хотели бы иметь только одного или двоих. Я вспомнила о своем разговоре с Элис, когда мы спорили о том, кто хочет больше детей; Элис поклялась, что не остановится, пока у нее не родится восьмой ребенок. Мне и в голову не приходило, что мы были неполиткорректны.

Муж Филиппы прервал разговор, размахивая тарелкой с чем-то завернутым в серебряную фольгу.

— Форель готова! — крикнул он, ставя блюдо на середину стола. Послышались возгласы восхищения и благодарности. — А которая из вас вегетарианка? — спросил он.

Я помахала рукой.

— Ваши сосиски готовы, мадам, — он поставил передо мной другую тарелку.

— Ты должна сказать, понравилось ли тебе, — сказала мне Филиппа. — Особенно от лица знатока. Я все время искала для своих мальчиков альтернативную белковую пищу. Они так скучают по красному мясу, бедняжки.

— Ну, я, конечно, не смогу съесть все это одна, — сказала я кротко, — так что вам всем придется мне помочь.

Все стали пробовать рыбу, и я поняла, что мне все же нужно попытаться съесть хоть кусочек. Будет ужасно, если останется много вегетарианской еды, а все мясное будет съедено. Я буду выглядеть неблагодарной. Итак, я подцепила кусочек и начала медленно жевать, жалея, что не захватила с собой своего лекарства от расстройства. Врач даже выписал мне рецепт, и я пила прямо из бутылочки, как старый алкоголик виски.

В сад вошла улыбающаяся женщина, одетая почти как Филиппа и с такими же светлыми пшеничными волосами, как у нее. Она взглянула на Филиппу и шепнула: «Он уснул», — и подключила динамик, который держала в руках, к проводу внутренней системы контроля.

— Разрешите представить вам Ивонну, — сказала Филиппа. — Она моя старая школьная подруга, и у нее только что родился ребенок.

Лицо Ивонны засветилось от гордости.

— Маленький Ральф, ему всего три недели, — и она присела к столу.

— Глядя на Ивонну, я вспоминаю счастливые моменты, связанные с рождением ребенка, — улыбнулась Филиппа.

— А можно посмотреть на него? — спросила Венди, сгорая от желания увидеть новорожденного.

— К сожалению, в ближайший час нет, он уснул в машине по дороге сюда, — ответила Ивонна, взяв тарелку и потянувшись за куриным крылышком. — Но я принесу его, как только он проснется, — пообещала она. Это, похоже, всех успокоило.

— Ну, Ивонна, расскажи нам, как прошли роды, — спросила Ингрид, сидевшая напротив нее.

Тут вмешалась Филиппа:

— О, у нее все прошло так легко, что вы просто не поверите. Вот бы всем нам такие роды!

Ивонна засияла еще сильнее и сказала доверительно:

— Это длилось всего полтора часа. Мне пришлось тужиться только три раза! Доктор не мог поверить, что я рожаю в первый раз, я была так спокойна! Никаких обезболивающих, никакого наркоза. Мне хотелось все чувствовать. — Судя по самодовольному лицу Ивонны, было понятно, что она считает легкие роды собственной заслугой. Мне же казалось, что это счастливая случайность, просто так встали звезды.

Венди взглянула на меня и украдкой закатила глаза, я обрадовалась, что не я одна не благоговею перед этой женщиной. Ивонна продолжала хвастаться, рассказывая, какой Ральф умный мальчик, как грудное вскармливание положительно сказалось на ее фигуре и на сколько она похудела.

— Слава богу, я не забеременела немного раньше, — шепнула мне Венди, — если бы эта дамочка оказалась в одной со мной группе, у меня бы началась послеродовая депрессия.

Я усмехнулась, соглашаясь с ней, и приступила ко второму бургеру. Я почувствовала первые признаки расстройства и дискомфорт в животе и попыталась запить съеденное водой, но все равно у меня было ощущение, будто большой кусок теста до отказа заполнил мой желудок. Количество вегетарианской еды вовсе не уменьшилось, и мне было ужасно стыдно за тс расходы, что понесла Филиппа из-за меня одной. Но, обводя взглядом роскошный задний двор, я утешалась тем, что она может себе это позволить. Поблизости не было видно других зданий, а лужайка перед домом превращалась в бескрайнее зеленое поле, уходящее вдаль насколько хватало глаз. Солнце садилось, и тень от зонтика переместилась в сторону. Мне стало жарко, несмотря на вечернее время, начало припекать голову и руки.

— Холли, дорогая, не стесняйся, накладывай себе еще. Я приготовила это специально для тебя, — Филиппа нарушила ход моих мыслей. Она наблюдала за мной, так что мне пришлось положить себе еще пару сосисок. Я начала чувствовать тошноту и стала искать глазами подходящее место на веранде, куда я могла бы тайком выбросить свою еду. Я даже пожалела, что у меня нет карманов.

Разговор перешел на роль мужчины в рождении ребенка, и некоторые женщины стали описывать, как повели бы себя их мужья в этот момент.

— Мой так любит все преувеличивать, — рассказывала одна из них. — Если он поцарапает руку во время игры в регби, он всем своим друзьям скажет, что вывихнул запястье и вынужден носить тугую повязку. У меня могут быть самые легкие в мире роды, а он станет рассказывать всем о лужах крови повсюду и о том, как я была на грани смерти.

В моем животе зловеще заурчало.

Ингрид повернулась ко мне:

— А у тебя, Холли? Твой муж будет присутствовать при родах?

Все замолчали в ожидании забавной истории, которую я должна была им поведать.

— Ну, я надеюсь. Он сейчас за границей, я еще не знаю, — пробормотала я. Все смотрели на меня в недоумении, раздались возгласы: «За границей?» и «Как же ты позволяешь ему уехать в такой важный момент?».

— Филиппа, — позвала я тихо, стараясь привлечь ее внимание, пока остальные клялись, что никуда не отпустят своих благоверных до самого рождения ребенка. Она посмотрела на меня вопросительно. — Скажи, пожалуйста, где у вас туалет? Мне нужно выйти. — Я пыталась выглядеть непринужденно и скрыть подступающую тошноту.

— Конечно, дорогая, он на третьем этаже, первая дверь направо.

Я поблагодарила ее и медленно пошла к дому, но, оказавшись внутри, бросилась бегом вверх по лестнице. Перепрыгивая через две ступеньки, я, наконец, добежала до третьего этажа и оттолкнула от двери в ванную комнату старшего сына Ивонны, который направлялся в душ с полотенцем на поясе.

— Дико извиняюсь, — бросила я, опережая его, — зов природы, я не надолго, — и скользнула внутрь и заперлась.

Я услышала, как он вернулся в свою комнату и с раздражением хлопнул дверью, а сама обреченно упала на колени перед унитазом. Постанывая, я держалась за живот и прощалась с вегетарианскими угощениями, над которыми так потрудилась Филиппа. Слава богу, ванная комната находилась далеко от заднего двора и я могла не беспокоиться, что меня услышат. С каждым новым приступом у меня щипало в глазах и кружилась голова. Я поняла, что мне надо извиниться и уйти, не дожидаясь десерта. Надеюсь, они простят меня за это.

Когда во мне уже ничего не осталось, я, дрожа, поднялась на ноги. Горло горело, в глазах стояли слезы. Все остальные женщины были такими сдержанными, я не могла представить, что такое могло случиться с кем-нибудь из них, даже в их собственном доме. Интересно, черт возьми, как им это удается?

Когда наконец стены перестали плыть у меня перед глазами, я осторожно направилась к раковине. В какой-то момент мне показалось, что меня снова вырвет, но кроме громкой отрыжки ничего не произошло.

Я взглянула на себя в зеркало. Макияж в порядке, я была немного бледна, но в целом ничего не выдавало случившегося. Я прополоскала рот и потом с опаской вышла в коридор; он был пуст. Сын Филиппы снова вышел из комнаты, все еще с полотенцем вокруг пояса.

— Туалет в вашем распоряжении, — прохрипела я и на дрожащих ногах стала спускаться вниз.

Выходя на веранду, я изобразила на лице очаровательную улыбку и подготовилась принести свои извинения за ранний уход.

Когда я вышла в сад, все лица повернулись ко мне, как будто ждали моего появления. Воцарилась полная тишина, все смотрели на меня с различными выражениями неприязни и ужаса. Филиппа отодвинула свою тарелку и выглядела так, будто ей стало плохо, а многие женщины в смущении отвели взгляд или смотрели друг на друга, недоуменно подняв брови. Я смутилась; никто не произносил ни слова, только непонятно откуда доносился звук льющейся воды. Потом послышался голос мальчика, напевавшего песню, и я оглянулась в поисках источника звука. Я заметила динамик, установленный рядом с внутренней контрольной системой. Классическая музыка больше не звучала. И тут я с ужасом поняла, что динамик для наблюдения за новорожденным передавал звуки из ванной комнаты.