Помню, что я подумала: наверное, произошла ошибка. Если это моя комната, где же тогда темно-бордовые стены, где мои раритетные постеры ранних панк-групп типа «Ramones» и «SexPistols»? Где моя огромная подушка, чтобы сидеть на полу, и ярко-зеленое пластиковое кресло, и деревенский коврик начала прошлого века, о котором я так долго мечтала? Может, это комната для гостей, а моя где-то в другом месте? Может, дизайнер перепутал клиентов и привез сюда вещи для другого дома? Я даже не могу сказать, что мне это не понравилось – и комната, и мебель были очень милые, – просто это была не моя комната. Но когда я сбежала вниз, чтобы найти маму, я выяснила, что никакой ошибки нет. Комната наверху предназначалась для меня. И в этот момент я поняла, что мама ничего обо мне не знает.

Я умоляла ее послать все вещи обратно и разрешить мне оформить комнату самой, но она об этом и слышать не желала. Тогда я поняла, что, если я хочу сделать эту комнату своей, мне надо найти творческое конструктивное решение. Следующие несколько месяцев я носилась по блошиным рынкам и музыкальным магазинам, обшаривала бесконечные гаражные распродажи и приобрела неплохой набор живописных кистей. Собрав все, что нужно, я приступила к работе. Первым ушел кружевной полог, и на его место я водрузила огромный баннер группы «BlackFlag», который приобрела за пять долларов на распродаже в музыкальном магазине. Розовый ковер я покрыла тремя белыми циновками, частично покрасив их в темно-бордовый цвет. Целую неделю я потратила на то, чтобы превратить каждый тюльпанчик на стене в череп со скрещенными костями, а для обивки кресла-качалки сшила вместе несколько футболок с символикой старых рок-групп. Наконец, девочки с цветочками перешли жить под кровать, и на стенах поселились те, кого я люблю, – мои друзья, моя группа и другие музыканты, которые меня вдохновляют.

Когда все было готово, я осмотрелась и поняла, что мне есть чем гордиться. Мама была в бешенстве, когда увидела результат, но по крайней мере теперь она знает, кто я. Оглядываясь назад, я думаю: даже хорошо, что мне не позволили оформлять мою комнату с самого начала. Потому что теперь она отражает не только то, какая я есть, но и то, какой меня хотели видеть моя мама и другие, то, чего они от меня ждали. Вначале эта комната была полной противоположностью моему характеру, но сейчас она ясно показывает не только то, чем я являюсь, но и то, чем я не являюсь. И в мире нет места, которое значило бы для меня больше, чем моя комната.


Я заканчиваю читать, и в глазах у меня стоят слезы. Тик напряженно смотрит на меня, ожидая реакции.

– Вы думаете, надо еще доработать? – спрашивает она.

– Нет, – говорю, я мотая головой. – Написано идеально. Честно и без прикрас. Одно из лучших сочинений для колледжа, которые я когда-либо читала. Оно оригинальное, оно творческое, оно раскрывает тему, и оно многое говорит о твоем характере. Просто великолепно. Ты прекрасно поработала.

– Серьезно? Вам понравилось?

Если серьезно, то мне так понравилась, что я просто не знаю, что сказать. Никогда бы не поверила, что она сможет написать что-то подобное. И это ребенок, у которого по английскому языку были твердые «С» весь прошлый год.

– Прекрасное сочинение, – говорю я. – Ты, оказывается, можешь хорошо писать. Я не ожидала.

Она заливается румянцем.

– Ну, вообще, вы знаете, я много читаю, и тексты для группы всегда писала я... У меня, наверное, чутье на эти вещи. – Она с облегчением вздыхает. – Я так рада, что вам понравилось. Я на самом деле волновалась, когда несла его вам.

– Тик, – говорю я. – Можно один вопрос? Она кивает головой:

– Конечно.

– Ты специально завалила CAT в прошлом году? – Она отводит взгляд, и я знаю, что ответ «да». – Почему? – спрашиваю я. – Зачем ты это сделала?

– Я не знаю, – говорит она. – Это была идея Маркуса. Я все знала, но обещала ему, что напишу неправильные ответы. Я тогда страшно злилась на маму, и мне хотелось чем-нибудь ее достать. Про колледж я тогда вообще не думала, ну, вы помните?

Я киваю.

– И как ты думаешь, в этот раз ты лучше сдала? – спрашиваю я. – Потому что сейчас тебе нужны результаты значительно выше прежних, чтобы у нас был хотя бы шанс поступить. Сочинение у тебя великолепное, но и самое великолепное сочинение не поможет, если годовые оценки и результаты CAT не будут на должном уровне.

Тесты она пересдавала на прошлой неделе. И если результаты будут выше одной тысячи трехсот, да еще с таким сочинением, думаю, я смогу их уломать не обращать внимание на прошлогодние результаты. Должно сработать и то, что она подает предварительное заявление. Требования к ним не такие строгие, и к пятнадцатому декабря уже будет известно, берут ее или нет. Что, надо признать, послужит также и моим целям, потому что только после этого я смогу скорректировать свои планы на будущий год.

– Однозначно, – говорит она. – Я уверена, что лучше.

– Хорошо, – говорю я. – Дай мне знать, когда получишь результаты, а заявление, думаю, уже можно посылать. Кстати, какие у тебя отметки в этой четверти?

– Думаю, нормальные. В основном «В», только по тригонометрии, кажется, будет «С». Сложно очень.

О нет. «С» не подходят. «С» мне никак не помогут. Я мотаю головой:

– Тебя нельзя иметь «С», Тик. Я говорила тебе, что отметки в этой четверти принципиально важны. Если в университете увидят, что в выпускном классе у тебя такие оценки, они решат, что ты не слишком заботишься об учебе. Особенно после твоих прошлогодних баллов. Ты должна суметь показать им, что прошлый год был исключением, а не правилом. Так что давай-ка подтяни отметки, хорошо? Никаких «С».

Надеюсь, это звучало достаточно убедительно.

– Хорошо, хорошо, – говорит она. – Я постараюсь.

Просто поверить не могу, что моя судьба – в руках шальной семнадцатилетней девицы с проблемами по математике. Как я могла дойти до такого?

Она встает, рывком набрасывает на плечо свою стокилограммовую сумку и молча смотрит на меня с полминуты.

– Ты что-нибудь еще хотела спросить? Она кивает головой в сторону моего живота:

– Вы думаете, будет мальчик или девочка?

Ах да. Я забыла, теперь все знают про мою беременность.

– Не знаю, – говорю я. – Думаю, мальчик, но это, наверное, потому что я хочу, чтобы был мальчик.

Я не понимаю, почему я с ней такая честная. Я никому этого не говорила. Даже Эндрю.

– Серьезно? – говорит она с некоторым удивлением. – А я представляла вас с девочкой.

Я мотаю головой:

– Нет, девочки меня пугают. Посмотреть только на тебя и твою маму... Мне бы не хотелось иметь такие отношения.

Она издает звук, похожий и на смех, и на вздох одновременно.

– У вас с дочкой все будет нормально. Если бы моя мама была, как вы, наши отношения были бы совсем другими.

Хм-м. Может, и не такая уж она амбивалентная. Я сегодня о ней много чего нового узнала, согласитесь. И, честно говоря, она мне начинает нравиться. У нее жесткий юмор, который я люблю, и она не настолько категорична, как мне показалось вначале. Совсем наоборот. Она оказалась значительно более восприимчивой, чем большинство сопляков из ее класса. Мне кажется, что она чувствует себя неловко из-за того, что у нее такой отец, что у них так много денег, и ее тянет к богемной тусовке, типа «материальные-ценности-меня-не-волнуют». Могла бы, например, ездить, как все остальные детки, на БМВ – собственно, если бы хотела, то ездила бы и на «роллс-ройсе», – но она ездит на «фольксвагене-жуке» 1978 года. Честное слово, менее претенциозного подростка я в Лос-Анджелесе не видела. Дело явно идет к тому, что она станет моим любимым учеником этого года.

Но я не могу себе позволить сказать что-нибудь подобное вслух. Если она будет думать, что я ей симпатизирую, она будет пытаться извлечь из моего отношения пользу. Этот урок я выучила уже в первый год работы в школе, когда задружилась со всеми своими детками и дала им свой домашний телефон, а потом пошли звонки в любое время дня и ночи и рассказы о ссоре с бой-френдом и проблемах с родителями. Один милый ребеночек позвонил мне, чтобы я забрала его с вечеринки, потому что он обдолбался и боится показаться папе. После этого я решила вести себя с ними суперстрого и без соплей, соблюдать дистанцию, не спускаясь с заоблачных высей своей крутости. Бывает нелегко, зато теперь они меня больше уважают. К тому же это позволяет им чувствовать гордость за свои невероятные достижения, раз уж я их похвалила или хотя бы улыбнулась.

– Ну, – говорю я, – если бы да кабы, кто знает? Если бы твоя мама была, как я, ваши отношения могли бы быть еще хуже.

Тик улыбается и откидывает лезущую в глаза платиновую прядку. Она видит меня насквозь. Я знаю.

– Да, может, и так. Но у меня четкое ощущение, что у вас будет девочка, так что вам лучше с этим свыкнуться. – Она перекидывает сумку на другое плечо и идет к двери. – До свидания. Увидимся.