Инна сидела за рулем своего «Лексуса» в полной растерянности – она решительно не знала, куда податься. Она даже к Валерию поехать не могла – их отношения прекратились, как только Артем узнал о ее изменах... Снова и снова набирала она номер Иртенева – скорее для самоутешения, потому что с каждой минутой все сложнее было поверить в то, что голос его и правда существует. Ей неизменно отвечал механический автоответчик, с которым Инна разговаривать не любила и не умела.

А на улице было чудо как красиво – солнечная осень кокетливо кружила бурые листья и не по-московски пахла костром. С некоторой тоской вспомнила Инна тихий ухоженный парк при клинике – гулять бы сейчас вокруг прямоугольного прудика с каменистыми берегами, угощать хлебом раскормленных привередливых уток и не думать ни о чем...

Она могла бы поехать в отель, снять шикарный номер с видом на Красную площадь и заказать в номер ужин с шампанским. Отмокнуть в благоухающей ароматами ванной и в необременительной казенной роскоши решить, что же делать дальше. Соблазн был велик, но Инна осознавала всю опрометчивость такого поступка. Ей ни в коем случае нельзя много тратить. Надо сначала разыскать Артема, нанять хорошего юриста, найти работу и понять наконец, как же быть дальше. У нее ведь ничего не было своего, даже машиной она управляла по доверенности. Даже одежда ее, три шикарные шубы из мягкого струящегося меха, коллекция эксклюзивной обуви, немногочисленные драгоценности – все то, что можно было продать, – осталось в квартире, где теперь заправляет хваткая Ярослава. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: Артем не позволит ей забрать ничего. Она достаточно долго с ним прожила, чтобы убедиться в его природной скупости. Хотя в «свою» женщину он исправно вкладывал капитал, надо отдать ему должное. У Инны всегда было то, о чем иные только мечтать могли, – и лучшие вещи из последних дизайнерских коллекций, и горы косметики, и безграничный доступ к иртеневской кредитке. Она настолько привыкла к бездонности своего кошелька, что даже не озаботилась тем, чтобы отложить хоть немного своих, личных денег. Хотя... много ли она могла отложить? Что она получала? Так, копейки... Только со стороны жизнь участницы девчоночьей поп-группы могла казаться безоблачной, сладкой. Один концерт группы «Паприка» стоил около двух тысяч долларов. Но львиная доля гонорара оседала в кармане Иртенева, а ведь еще надо было расплатиться с техником, звуковиком, с девчонками. Так что в Иннин карман попадало максимум сто пятьдесят – это и есть средний концертный гонорар московской звезды второго эшелона. Вот и получилось – ей тридцать лет, она сидит за рулем шикарного, но чужого авто, в ее кошельке несколько тысяч долларов, и она даже не может придумать, что ей делать дальше.

Одно понятно – оставаться во дворе своего бывшего дома смысла нет. Еще не хватало, чтобы самодовольная Ярослава наблюдала за ней из окна и веселилась, созерцая ее растерянность.

Инна включила зажигание и осторожно вырулила на проспект.


– Мамонтов! – воскликнула Женя, едва поборов в себе желание броситься на шею тому, кто всего несколько месяцев назад был беспардонно изгнан с территории под названием «личная жизнь».

– Балашова? – Он изумился так, словно увидел перед собой марсианина с выдвигающимися антеннами вместо ушей. – Что ты здесь делаешь?

– Как хорошо, что я запомнила твой адрес! – ликовала Женя. – Какая же я молодец!

Миша ее восторга явно не разделял. На его лице застыла кисловатая мина.

– Что это значит? Мы не виделись почти полгода, и вот ты являешься без звонка и несешь всякую ерунду! Почему ты так странно выглядишь?

– С этого вопроса надо было начинать, – подмигнула Женя. – Мамонтов, со мной такое произошло, такое! А можно мне войти?

– Интересное кино. – Он продолжал разыгрывать несправедливо обиженного романтического героя (которым, по сути, и являлся). – А может быть, я не один?

– У тебя девушка, что ли? – простодушно уточнила Женя. – Ну так я в кухне пока посижу. Понимаешь, мне больше пойти некуда.

– И ты вспомнила обо мне? – нахмурился он. – Женя, я всегда знал, что ты странная, но это переходит всякие границы... Ну ладно, заходи. Но учти, у меня и правда мало времени.

– А ведь когда-то жениться предлагал, – беззлобно напомнила Женя. – Не волнуйся, я займу совсем немного твоего драгоценного времени.


Даша пила виски прямо из горлышка. «Видела бы меня сейчас Женька, – усмехнулась она, – она бы мной гордилась!» Впервые в жизни ее не волновали мелочи типа перспективы обзавестись утренними мешками под глазами или синдромом тяжелейшего похмелья со всеми вытекающими последствиями, ведь похмельная девица никак не может исполнять привычную Даше роль главной очаровашки компании. Ей хотелось одного – забыться. Получалось плохо.

Как же она могла быть такой дурочкой? Как же могла ничего не заметить? Сейчас, когда Даша оглядывалась назад, она понимала, что все симптомы были налицо. Резко поправилась – и она, идиотка, убрала из рациона мучное, вместо того чтобы стремглав нестись в ближайшую аптеку за тестом. Ее мутило по утрам, а она списала плохое самочувствие на недосыпание. Она вдруг непонятно с чего полюбила жареный лук, зато ее начало мутить от шпината. Все было понятно с самого начала.

Даша разделась до пояса и подошла к зеркалу, но тут же с раздраженным стоном отвернулась. Конечно, под одеждой еще ничего не заметно, но голый округлившийся животик непрозрачно намекает на интересность ее положения.

С коротким хриплым криком она швырнула полупустую бутылку в зеркало над комодом, и ни в чем не повинное Дашино отражение разлетелось на мелкие кусочки.

Трель телефонного звонка вернула ее к действительности. Сначала Даша не хотела даже трубку брать, но потом подумала, что чужой беззаботный голос вполне может отвлечь ее от мрачной реальности. Может быть, ее пригласят на развеселую вечеринку с шампанским и танцами? Развлечься ей не помешает.

Но вместо спасительного чужого голоса, веселого и равнодушного к повседневным пустякам, Даша услышала требовательный баритон Резникова. Раздражение накрыло ее с головой, как огромная волна зазевавшегося серфера.

– Даша? Почему у тебя весь день отключен мобильный? Ты мне нужна.

Как он смеет так с ней разговаривать, что-то от нее требовать? Конечно, они оба во всем виноваты, но ей-то всего девятнадцать, что с нее возьмешь? А он, взрослый прожженный мужик, как он-то мог так с ней поступить, быть настолько равнодушным, так ее подставить?! Она тоже хороша, верила ему, попалась в тривиальную московскую ловушку для дурочек, тщетно мечтающих прорваться наверх. Она сама сто раз над подобными дурочками потешалась и удивлялась, как же у них не хватает сообразительности распознать лгуна, с какой стати они так безропотно всему верят?

Они знакомы почти пять месяцев, и все это время он клянется, что вот-вот запустит Дашин проект, умело кормит ее подслащенными обещаниями. Он вовремя и как бы невзначай рассказывает об уже проделанной работе – мол, вчера он встретился с замечательным поэтом-песенником, который напишет для нее несколько стопроцентных хитов, а позавчера обедал с редактором «Плейбоя» – и обложка будущей звезде Даше обеспечена. Почему же она только что поняла, что все эти слова не значили ровным счетом ничего? Если бы он и правда собирался ею заняться, об этом давно знала бы вся Москва.

Позавчера, когда Даша еще пребывала в неведении и радостно пила «Пинаколаду» в кафе на Тверской, к ней подошла знакомая из крупного продюсерского центра, рыжая женщина средних лет, с усталым, чересчур ярко накрашенным лицом и кошмарными пластиковыми украшениями.

– Дашенька, сто лет тебя не видела! – расплылась в широкой желтозубой улыбке она. – Ты совсем пропала. Мужика, что ли, нашла?

– Я девушка самостоятельная, – гордо улыбнулась Даша, – занимаюсь новым проектом.

– С Иртеневым? – заинтересовалась продюсерша. – А как его женушка, уже вышла из жиротопильни?

– Не знаю, – честно призналась Даша, – мы никогда не были подругами. С тех пор как закрылась «Паприка», даже не перезваниваемся.

– Печальная история, – покачала головой тетка. – Вы подавали такие надежды, и вдруг, в один миг, все распалось. И ваша третья девочка, как там ее...

– Женя, – подсказала она.

– Ну да. Талантливый ребенок, но будущего у нее нет. Ты про нее тоже ничего не знаешь? Сплетничают, что она лечится...

– Не знаю, – с некоторым раздражением ответила Даша. Ей не нравилось разговаривать о бывших товарках по группе, тем более что каждый второй встречный приставал к ней с подробными расспросами.

– Так с кем же ты сейчас работаешь? – поинтересовалась продюсерша.

Вот тогда и настал Дашин звездный час. Самым независимым тоном она ответила:

– С Резниковым. У меня сольный проект.

Продюсерша изумленно округлила глаза.

– С Олежкой? Странно...

– Что странного? – снисходительно передернула плечами Даша.

– У тебя давно контракт подписан? Я ничего про это не слышала, а ведь мы на прошлой неделе с Олежкой обедали.

Даше не хотелось признаваться, что никакого контракта у нее вовсе нет, зато есть нечто большее, о чем окружающим знать совершенно не обязательно. Поэтому, загадочно улыбнувшись, она ответила, что давно. Продюсерша еще какое-то время шумно поудивлялась да и отстала, переведя разговор на нейтральную тему тенденций осенней моды.

И вот теперь, стоя перед разбитым зеркалом с телефонной трубкой в руке, она вдруг осознала, до какой же степени была дурочкой. Сколько раз ей намекали на несостоятельность делового аспекта ее отношений с Резниковым! Сколько раз ей давали повод насторожиться, а она... Она легкомысленно верила, что уж с ней-то, с Дашей, никогда не может произойти лжезолушкина история с печальным финалом.

– Даша, почему ты молчишь? – Голос Резникова вернул ее к действительности.

Она призвала на помощь всю силу духа, чтобы не сорваться в первый же момент. Нет, сейчас, когда она попала в такую переделку, надо быть умнее. Она, конечно, может с ходу сказать Олегу, что о нем думает, – но чего она добьется? Только того, что изумленный Резников, пожав плечами, бросит трубку и вовсе перестанет отвечать на ее звонки.