– Но я и правда устаю, – недоуменно пожала плечами Женя. – Ты же сам видишь, как тут все жестко. А еще и концерты – их никто не отменял.

– Думаю, здесь не обошлось без одного режиссеришки, – невесело усмехнулся он.

А Женя, идиотка, вместо того чтобы польстить подозрительному Мишке, вдруг встала на защиту несправедливо обиженных.

– Не надо так о нем говорить, – попросила она. – Он талантливый и знаменитый. Я ему многим обязана.

– Я тоже, надо полагать, – прошипел он. – Например, тем, что у меня была девушка, а теперь ее нет.

Женя удивленно вытаращила глаза – что он несет? «Моя девушка» – как сентиментально это звучит! Женя предпочла бы нейтральное и хлесткое определение «любовница», тем более что их и правда не связывало ничего, кроме спонтанного секса, и то не каждый день, а так, время от времени, когда у Жени было соответствующее настроение.

В тот день Мамонтов разыграл оскорбленную гордость и даже не стал дожидаться окончания съемочного дня. Что не укрылось от зоркого ока Романа Степанова.

– Что, кавалер бросил? – с видом самым что ни на есть озабоченным поинтересовался режиссер.

– А если и так, то что? – Жене нравилось казаться равнодушной, хотя слова Мамонтова больно ее задели. Она уже не в первый раз подумала, что пора бы решительным разговором расставить все точки над «i». И его не мучить, и самой не стервозничать.

– Ревнивый он у тебя, – слабо улыбнулся Степанов, – надеюсь, никакой драмы нет?

– Не много ли ты на себя берешь? – разозлилась Женя.

– А при чем здесь я? Главное, чтобы это не отразилось на нашей общей работе.

– Не бойся, не отразится, – буркнула она, – мне вообще на него наплевать.

– А вот по этому поводу мне хотелось бы с тобой серьезно поговорить.

– Вот как? – кокетливо хмыкнула Женя. Роман Степанов совсем ей не нравился. Она искренне недоумевала: почему Дашка продолжает упорно по нему вздыхать? Что она в нем такого нашла? В нем же хитро переплетаются черты, которые она, Женя, терпеть не может, – самовлюбленность и женоподобность. Тем не менее внимание режиссера было ей приятно. Отчасти из-за того, что в кои-то веки ей удалось утереть нос Дашке, которая свято верит в то, что Земля крутится вокруг ее персоны. Есть в этом особенное садистское удовольствие – подорвать гранитное самомнение подруги.

– Может быть, совместный ужин? Помнится, ты мне в последний раз обещала, – настаивал Роман.

– Кому я только чего не обещала! – пробормотала Женя. – Ладно, договорились. Домой все равно не хочется, а снять стресс мне не помешает.

– Снимать стресс будем мороженым, а не текилой, – шутливо погрозил пальцем Степанов. – Тогда не уходи по-английски после того, как смоешь грим.

В первую очередь он, скромно потупив взгляд, признался в своем закоренелом и убежденном гомосексуализме. У Жени даже пропал аппетит от изумления – она-то думала, что он собирается припадать на одно колено и пылко вещать о ее красивых глазах, в общем, пустить в оборот весь ассортимент уловок неизобретательного соблазнителя.

Вместо этого в полуподвальной пиццерии над тарелкой сливочных спагетти Степанов нудно рассказывал о комплексах своего детства. О том, как он с первого класса смутно понимал, что с ним что-то не так. О том, как он влюбился в приятеля и как объект страсти, прознав об этом, сломал ему нос. О своем любовнике, сериальной звезде средней степени известности, которого Степанов прочит в большие звезды...

– Послушай, а зачем ты мне-то обо всем этом говоришь? – изумилась Женя.

Поискав взглядом официанта, она потребовала водки. Степанов был настолько взволнован и погружен в свои внутренние переживания, что даже не обратил на это внимания.

– Это из-за твоего дружка, – смутился Роман. – Кажется, он думает, что я к тебе неравнодушен.

– Во-первых, он мне не дружок, а так, никто. Во-вторых, вообще-то это я думала, что ты ко мне неравнодушен. И думала не без повода. – Не дождавшись инициативы от снулого официанта, Женя деловито разлила водку по стопочкам.

– Это все из-за меня... – вздохнул Степанов. – Но я же старался вести себя корректно.

– Ну да, и поэтому каждый день предлагал домой проводить и приглашал на вечерний бокал вина... Ладно уж, проехали. Выпить еще, что ли?

– Хватит тебе пить! – Роман опомнился и отодвинул от нее запотевший графин. – А приглашал потому, что ты мне интересна! Женя, я вообще считаю, что в «Паприке» ты себя загубишь.

– Вот спасибочки, ободрил.

– Я серьезно говорю. Ты просто растрачиваешь впустую свой талант.

– И куда мне, по-твоему, податься? В хор народной песни, что ли? – разозлилась Женя.

– Зачем же? Тебе просто нужно найти другого продюсера. Иртенев – мелкая сошка.

– А то я без тебя не знаю. Только вот кому я нужна? Думаешь, я не пыталась всучить свои записи продюсерам покруче? Я уверена, что их секретари выбрасывают диски, как только я выхожу за дверь!

– Мне кажется, тебе стоит попробовать позвонить Олегу Резникову. Хочешь, дам телефон? – Он с готовностью полез в карман за электронным органайзером, но Женя его решительно остановила.

Олегу Резникову, крупнейшему продюсеру, она звонила раз сто пятьдесят. И столько же раз отправляла ему демо-пакет с дисками и фотографиями.

– Это бесполезно. Неужели ты сам не понимаешь, что это просто мышиная возня?

– Но что-то ведь надо делать? – удивился он. – Иначе так всю жизнь на подпевках и проведешь.


Когда Артем Иртенев размашистым шагом вошел в кафе «Москва – Рим», где девчонки вяло завтракали ажурными блинами (кроме Инны, естественно, которая пила какой-то тошнотворно пахнущий травяной отвар), они все чуть со стульев не упали от удивления.

Артем выглядел как человек, которому только что сделали адреналиновый укол. Его глаза горели и казались черными из-за расширенных зрачков. Даже Инна, знавшая его лучше других, удивилась – никогда раньше она не видела своего супруга в таком возбужденном состоянии.

Инна подумала: а вдруг это все из-за нее, вдруг он все знает о Валерии?

Женя пробормотала: «Обкурился он, что ли?»

А у Даши тоскливо сжалось сердце, потому что под мышкой Иртенев держал свернутый в трубочку свежий номер журнала «Мачо». Тот самый, с разворота которого похотливо улыбалась читателям полуголая Даша. Неужели его нервозность связана именно с ее выходкой?!

– Доброе утро, девочки! – Артем так резко плюхнулся на единственный свободный стул, что тот обиженно скрипнул. – У меня есть для вас две новости. Хорошая, – он еле заметно улыбнулся Инне, – и плохая, – он красноречиво посмотрел на Дашу, которая, предпочтя позицию «а я здесь вообще ни при чем», принялась яростно перемешивать в кофейной чашечке тростниковый сахар.

Женя и Инна заговорили хором:

– Начни с хорошей, – предложила Инна.

– Начни с плохой, – посоветовала Женя.

– Как скажете, – щелкнул пальцами Иртенев.

Женя поморщилась: ее раздражало, когда кто-то начинал хрустеть пальцами в ее присутствии.

– Итак, плохая новость. – Он изо всех сил хлопнул по столу журналом. – Вот!

– Что это? – заинтересовалась Инна.

– А ты не у меня спроси, у Дашутки.

Даша вздохнула. Она знала, что рано или поздно этот момент наступит.

– Да ладно тебе... – примирительно улыбнулась она, придвигая журнал к себе. – Хорошая фотография, что ты...

– Я и не говорю, что плохая. У тебя красивая грудь. – Иртенев отобрал у нее журнал и с первой же попытки раскрыл его на нужной страничке. – Вот, полюбуйтесь, что учудила ваша коллега.

И несмотря ни на что, Даша не смогла сдержать самодовольную улыбку. На фотографии она была чудо как хороша. Накануне она купила у метро целую стопку таких журналов и расставила их по квартире – куда ни посмотришь, везде ее, Дашкин, загорелый торс и призывная улыбочка.

Вопреки Дашиным предположениям, ни Инна, ни Женя не выказали явных признаков черной зависти. Инна равнодушно пожала плечами и снисходительно улыбнулась, Женя приподняла в усмешке уголок губы и даже прошептала что-то вроде: «Поздравляю!»

– И что ты скажешь? – Артем смотрел на Дашу в упор, а она прятала глаза и отмалчивалась. – Разве в твоем контракте не оговорено, что ты не имеешь права общаться с прессой без других участниц группы? Что за самодеятельность?

– Но там же написано, что я из группы «Паприка», – заныла Даша, – название группы упоминается, разве не это самое главное?

– Ты должна была позвонить мне, как только тебе поступило такое предложение, – жестко сказал Иртенев, – а я бы уже решил, что для нас главное, а что нет.

– Но они не захотели других участниц. Я предлагала, – легко соврала она.

– Ну что ты в самом деле? – зевнула Инна, поворачивая фотографию к себе. – Кто бы нас туда всех вместе взял? Я бы просто не согласилась на обнаженную съемку, а у Женьки нет груди.

– Может быть, вы теперь все стратегические вопросы будете решать за меня? Может быть, я вам вообще больше не нужен?

Дружное напряженное молчание было ему ответом. Они знали, что, когда Артем злится, с ним лучше не вступать в горячую полемику. Себе дороже.

– Для тех, кто не понял, повторяю еще раз, – угрожающе тихо сказал он, – я могу простить опоздание на концерт, отпуск, сорванный голос. С трудом, но могу простить прогул. Единственное, от чего меня коробит, – это ваши попытки художественной самодеятельности. Меня удивляет, как вы, взрослые девахи, до сих пор не можете понять, что без меня вы и гроша ломаного не стоите. Тоже мне суперзвезды эстрады! И учтите, если мне вздумается разорвать с кем-нибудь из вас контракт, – он помолчал, сверля взглядом елозившую на стуле Дашу, – ни одна продюсерская компания никогда вами не займется. Это я могу гарантировать. Можешь считать вот это, – он брезгливо, двумя пальчиками приподнял журнал над столом, – последним предупреждением.

Даша крепилась из последних сил. Последней ее мыслью перед Ниагарским водопадом слез было: «Не плакать! Только не плакать, а то тушь потечет!» Сорвавшись с места, она устремилась в сторону туалета, едва не зацепившись при этом одним огромным каблуком за другой.