Марьяна Романова - Девушки с проблемами

Несмотря на выдающиеся внешние данные – исполинский рост, аполлоновы формы, греческий нос, волевой подбородок и вкрадчивый взгляд, Валерий совсем не умел следить за собой. Стригся он черт-те где, пока Инна не отвела его к своей стилистке, которая сделала его похожим на кинематографического Джеймса Бонда. Одежду покупал на Черкизовском рынке, впрочем, на обновление гардероба у него попросту не было денег. Его наплевательское отношение к произведению искусства, которым, по сути, являлось его тело, одновременно и злило, и умиляло Инну. Иногда она подсовывала в его шкаф новые свитера и футболки, поначалу он недовольно ворчал, но потом привык. На день рождения она преподнесла ему дорогие часы, на Новый год – ботинки «Гуччи»...

– Мне так тебя не хватало. – Она прикоснулась носом к его виску и жадно втянула запах его волос, судя по всему, давно не мытых. – Тебя и еще... еды!

– Так ты пожрать приехала, что ли? – подмигнул он.

– Именно. – Инна прошла мимо него в комнату, которую давно никто не проветривал. Впрочем, ее не смущал стойкий аромат убежденной холостяцкой жизни. То был коктейль из запахов нестираных носков, немытой посуды и несвежего постельного белья. Она плюхнулась на диван и блаженно вытянула ноги.

– А у меня ничего нет, – развел руками Валерий. – Можно яйцо сварить. Или пиццу заказать.

– Пиццу, – выбрала Инна, протягивая к нему руки.

– А тебе плохо от нее не станет после твоих безумных голоданий?

– Вот уж не знаю, – засомневалась она, – но не могу больше питаться недоваренной кашей. Душа требует разврата.

Он уселся рядом с нею и провел сухими теплыми губами по Инниной шее.

– Разврат – это как раз по моей части.

– Вижу. – Она кивнула в сторону журнального столика, на котором стояла полупустая бутылка препаршивого палаточного коньяка и два бокала.

– А, это... – усмехнулся он, – это ко мне заходил один знакомый, он мне работу хочет предложить.

– Правда?! – выдохнула она. – Что же ты молчишь? И что ты будешь делать?

– Мы обсуждали публикацию моей книги, – важно причмокнул он. – Конечно, все это сложно в наше время. Но думаю, что у меня получится.

– Вот здорово! – искренне обрадовалась Инна. – А когда?

– Ну, быстро такие дела не делаются, – нахмурился Валерий, – главное, что механизм запущен. Это очень серьезный издатель, думаю, он может меня раскрутить.

– Слушай, а можно я буду первой читательницей? – оживилась Инна. – Ты никогда не читал мне своих стихов!

– Настанет время – прочту, – загадочно пообещал он. – Ладно, хватит болтать о разных глупостях. Иди лучше ко мне поближе.

Она хотела было возразить, что вовсе не считает его стихи «разными глупостями», но потом передумала – слишком горячи были его ладони, которые с пронырливостью опытных лазутчиков уже пробрались под ее модный свитерок.

«Наверное, в Москве не осталось больше приличных мужиков, раз я уже сплю с бывшими одноклассниками», – тоскливо подумала Женя, глядя на Мамонтова, беззаботно почивавшего на другой половине кровати. Во сне он выглядел моложе. Прямо мурашки по коже – именно таким он и был в «школьные годы чудесные». Если бы ей кто тогда сказал, что так получится, она огрела бы ясновидца портфелем по наглой физиономии!

А как хорошо начинался вчерашний вечер! Мишка заехал за ней в половине седьмого, они отправились поужинать в китайский ресторан. Когда Женю наконец привезли в публичный дом, на который ей так хотелось посмотреть изнутри, она уже на месте подпрыгивала от нетерпения.

Бордель, который содержал мамонтовский папаша, с первого взгляда напоминал обычную московскую квартиру, в которой тихо-мирно и без особых приключений проживает порядочная многочисленная семья. Не было здесь ни особенного антуража порочности, ни эстетики «красных фонарей» – никаких вам леопардовых ковров, ароматических свечей и плавно передвигающихся в пространстве волооких томных гетер.

Квартира как квартира, три комнаты, светло, интерьер в стиле ИКЕА, пахнет варениками и чем-то фруктовым, похоже, киселем. Женя даже была слегка разочарована – она-то, как мотылек к огоньку, полетела на смутный зов порока, ей-то представлялось, что она станет свидетельницей таинственного душераздирающего зрелища. Но вместо этого их приветливо встретили не слишком симпатичные девушки вполне московского вида.

А закончилось все тем, что оказавшиеся свободными проститутки гостеприимно напоили их домашним сливовым вином, и Женя даже не помнила, как именно ее транспортировали домой.

Зато утром, обнаружив в своей кровати спящего голого Мамонтова, она, продемонстрировав чудеса логического мышления, восстановила неутешительную картину вчерашнего вечера.

Стараясь производить минимум шума, Женя выбралась из-под одеяла и побрела в ванную. Веселая ночка была, ничего не скажешь. Повсюду разбросана одежда – ее и, соответственно, мамонтовская. Так что она вполне могла определить траекторию их вчерашних передвижений по квартире. Куртки, обнявшись, валяются на полу в прихожей – это вроде бы логично. Но почему получилось так, что ее трусы (какой позор, дырявые!) бесстыдно украшают кухонный стол, в то время как джинсы и свитер скромно лежат в углу спальни? Вот парадокс. Получается, что сначала они, как и положено слегка принявшим на грудь интеллигентам, направились к кровати, но на полдороге страсть, как волшебная дудочка, подтолкнула их к кухонному столу?!

А в ванной валяется его футболка. И Женин простенький бюстгальтер. Значит, и в ванной они вчера тоже? Тоска-а-а-а...

– Чего вздыхаешь так тяжело, моя похмельная принцесса?

Женя вздрогнула. На пороге ванной стоял румяный от продолжительного сна Мамонтов. Незаметно подкрался, гад. Свидетель ее печального смущения.

– Я по утрам всегда такая, – без улыбки ответила она, – не люблю утро.

– Ну и зря, – миролюбиво сказал Миша. – Тебе тост сделать с колбасой или сыром?

Обычно в таких ситуациях она беззастенчиво просила: «Пей кофе и проваливай отсюда, пока я не вышла из ванной». Но тут как-то неудобно было. Бывший одноклассник все-таки. Приятный к тому же человек. Судя по всему, вместе им было хорошо, о том свидетельствует разбросанная в порыве страсти одежда. Жаль, что Женя не помнит ничего. Но не исключено, что он был искусным любовником и опытным соблазнителем, ведь изначально в график ее вечера никак не входил спонтанный пьяный секс, а тем более с ним.

– С сыром, – буркнула она, – и можно мне принять душ без свидетелей?

– Тебе по утрам неприятны все люди без исключения или лично я? – приподнял бровь Мамонтов.

– Если тебе так легче, считай, что все. – Она попробовала захлопнуть перед его носом дверь, но он успел самым гангстерским образом просунуть в щель носок ноги, обутой в пушистую Женину тапочку.

– Балашова, может, поговорим?

– Ну что еще? – Она повернулась к нему и на манер готовой к бурной ссоре рыночной торговки уперла руки в тощие бока. – Слушай, Мамонтов, если хочешь, давай поговорим, конечно. Только недолго. И сначала скажу я, о’кей? Так вот. Не знаю, как привык ты, но лично для меня секс, тем более в обморочно-алкогольном состоянии, не значит ровным счетом ничего. У меня все.

– Для меня тоже, – улыбнулся Мамонтов.

– Вот и замечательно. Тогда можно считать, что мы договорились. Ненавижу утренние поцелуи, которые пахнут зубной пастой, и обещания позвонить. У нас не роман, ясно?

– Ясно, – немного ошарашенно кивнул он, – только вот я тоже хотел сказать. Дело в том, что...

– Знаешь, уговаривать меня бесполезно, – перебила Женя. – А теперь мне хотелось бы почистить зубы. В гордом, прошу заметить, одиночестве.

– Как скажешь, – пожал плечами ее спонтанный любовник, убирая наконец тапочку из щели.

– И вот еще что. Когда я выйду из душа, пусть тебя уже не будет в моей квартире, хорошо? – сказала она перед тем, как захлопнуть дверь.

Но когда она вышла из душа, Мамонтов сидел на кухне, с аппетитом уминая тот скудный запас провизии, который ему удалось извлечь из ее холодильника. Причем он не ограничился выкладыванием полузасохшего сыра и слегка обветренной колбаски на хлеб. Нет, ему удалось проявить чудеса кулинарного таланта, изобразив сложные сандвичи с сырным омлетом, которые выглядели так, что у Жени заурчало в животе.

– Прошу к столу! – гостеприимно пригласил Миша.

К столу она приблизилась и даже придвинула к себе тарелку с бутербродами, уж больно аппетитно те выглядели. Но мрачное выражение с лица убрать не потрудилась. И даже не улыбнулась старательному повару.

– Мамонтов, ты что, плохо слышишь? – спросила она, откусывая почти половину сандвича.

– Если ты о том, что я должен был уйти, то я все прекрасно понял, – улыбнулся он. – Как ты красиво ешь! Это надо фотографировать.

– Прекрати издеваться, – с набитым ртом ответила Женя. – В таком случае это акция протеста. Так мне понимать?

– Не кипятись, Балашова. Я же сказал, надо кое-что тебе объяснить.

– Ладно. – Она демонстративно взглянула на настенные часы. – У тебя есть... допустим, десять минут. А то, сам понимаешь, я девушка занятая.

– Да, у тебя и правда много дел. Еще столько алкоголя осталось в Москве, тебе надо приложить к этому руку.

– На что ты намекаешь? Не надо читать мне мораль, у меня для этого есть родители.

– А я разве читаю мораль? – искренне удивился Мамонтов.

Он неторопливо потянулся еще за одним сандвичем. Женя не выдержала и хлопнула его по руке.

– Какая прямолинейность, – пробормотал Миша. – Балашова, на твоем месте я бы и правда пил поменьше. Потому что если бы ты не была в бессознательном состоянии, когда я приволок тебя домой, то непременно запомнила бы, что между нами ничего не было.

Она замерла, не донеся кофейную чашку до рта.

– Как это – не было?

– Вот так, – развел руками Мамонтов и, воспользовавшись паузой, ухватил все-таки с тарелки самый большой сандвич.