– Мне нужно подумать, – медленно проговорила Аньес.

– Ты права, размышления – вещь полезная. Ожидая тебя, я как раз этим и занимался. Если бы я поступил иначе: кричал, угрожал, даже избил бы тебя, к чему бы это привело? Лучше разойтись полюбовно.

– Ты считаешь себя очень умным. Хорошо! Я с этим согласна. Но есть человек, которого ты боишься: Джеймс.

– Это было бы странно. Видишь ли, эти американцы…

– Ты боишься его, потому что Джеймс – человек честный, огромной силы воли, если он сочтет необходимым, он убьет тебя, как собаку!

– Он этого не сделает по двум причинам… Во-первых, ты ему никогда не скажешь, кем ты была в действительности. Во-вторых, ты слишком его уважаешь, чтобы позволить ему торговаться – скажем так! – снизойдя до разборов с человеком моего круга… Красавица моя, нам больше нечего сказать друг другу, предоставляю тебе свободу действий до завтра. Я вернусь ровно в три часа, чтобы забрать деньги. Конечно, рассчитавшись, ты сможешь забрать и свои вещи – я имею в виду твою одежду и белье. Тебе останется только бросить все в машину, которую я тебе оставляю.

– Ты так щедр!

– Я всегда говорил, что она принадлежит тебе. А затем ты уберешься отсюда, чтобы больше никогда не возвращаться.

– А когда же придет сюда «новенькая»?

– В тот же вечер, дорогая. Я не хочу терять времени, а ей не терпится перейти сюда жить. До завтра!

В очередной раз Аньес наблюдала за тем, как отъехала машина Боба. Вопреки тому, что происходило с ней после каждой угрозы месье Боба, она оставалась спокойной. Однако она понимала, что ни в чем не сможет признаться Джеймсу, а тем более собрать нужную сумму, У нее был один выход, к которому она должна была прибегнуть еще несколько месяцев тому назад: покончить с собой. Она сделает это сегодня вечером, написав прощальное письмо своему жениху.

Сохраняя спокойствие, она села за стол. Письмо она начала словами: «Моя любовь…» Но, написав эти два слова, в которых было все, рука ее перестала повиноваться. Она отказывалась писать дальше, потому что нежный голос, который она так часто слышала в своей душе в самые трудные минуты, шептал ей: «Почему ты снова забываешь обо мне? Сейчас, как никогда раньше, я ближе к тебе в молитвах. Приди! Расскажи мне о том, что ты смогла доверить мне утром, я так беспокоюсь за тебя. Я жду».

Аньес скомкала ненужный лист и поднялась. Через несколько минут она уже направлялась в сторону монастыря с намерением рассказать все сестре. Она одна могла помочь ей спасти ее любовь.


Элизабет слушала Аньес более двух часов. Когда они вышли из приемной, сестра сказала:

– Сейчас пойдем в часовню просить прощения у Бога.

В который раз они молились вместе.

Аньес, раскаявшись, молила Всевышнего: «Господи, я сознаю, что до конца жизни не смогу искупить свою вину за те годы, когда я жила, попирая небесную и даже земную мораль. Я также понимаю, что недостойна такого человека, как Джеймс… Но ты, Господи, который есть сама любовь, неужели ты откажешь мне в искуплении любовью же?»

Молитва Элизабет выражала одну покорность: «Господи, я не имею права упрекать свою сестру, потому что ты единственный мог позволить мне помочь ей вынести все это, как это сделал Соломон во время твоего восхождения на Голгофу, помогая нести твой крест… Но за те годы, что я являюсь слугой твоей, я познала твое всепрощение; если я и простила сестру, то это лишь потому, что ты это сделал прежде меня… Господи, я тебя слушаю, подскажи, что я должна сделать, чтобы помочь ей вернуться на путь истины? Я всегда готова, если это необходимо, пожертвовать собой ради нее. Укажи мне путь, помоги мне, Господи! Да сбудется воля твоя, Господи!..»

Не сразу в своем усердии они заметили оживление, которое царило в часовне. Несколько стариков устанавливали подмостки за алтарем под присмотром Кавалериста, который рад был припомнить дисциплину своей кавалерийской школы.

– Чем они заняты? – негромко спросила Аньес.

– Они начали украшать часовню к предстоящей свадьбе.

– Они и не догадываются, что свадьба не состоится.

– Ничто еще не говорит об этом, моя дорогая! Господь совершал и не такие чудеса. Я верую в это.

Из-за возвышения, которое находилось в глубине часовни, доносились дрожащие жалобные звуки фисгармонии.

– Наш руководитель хора считает, что такая великолепная свадьба не может проходить в сопровождении такой астматический фисгармонии. Он попросил настроить ее одного из наших обитателей, слепого, в прошлом настройщика. Успокойся: через три дня она будет звучать как положено… Все будет в порядке!

– Все эти усилия напрасны! Почему бы им об этом не сказать?

– Для всех этих стариков, которые тебя любят и с первого раза приняли твоего жениха, будет трагедией, если свадьба, которую они так ждут, не состоится…

Когда они вышли во двор, их догнал Певец, заметив их, молящихся, с высоты пристройки, откуда он собирался обрушить на присутствующих шквал музыки:

– Я поспешил спуститься с лестницы, чтобы узнать у мадемуазель, – он поклонился Аньес, – ее мнение по очень важному вопросу. Капитан, ваш будущий супруг, был таким сердечным, что мы хотим преподнести ему сюрприз… Мадемуазель Аньес, обещаете ли вы, что ничего ему не скажете?

– Клянусь, – сказала Аньес, пытаясь улыбнуться.

– Так вот: когда вы выйдете из часовни уже мужем и женой, хор будет здесь, перед дверью, чтобы приветствовать вас, исполнив единственный американский гимн, который хоть в какой-то степени может соперничать с нашей Марсельезой, – гимн Сузы! Что вы об этом думаете?

Аньес, очень взволнованная, не могла ответить. Элизабет поспешила прийти ей на помощь:

– Отличная идея! Меня не удивляет, что это придумали вы, маэстро!

– Я долго думал, какое же произведение выбрать, затем я сказал себе, что для офицера этот гимн будет как раз то, что нужно. Его преимущество еще и в том, что его можно исполнять во весь голос и не будет слышно тех, кто поет фальшиво. К сожалению, таких много. И это в основном женщины. Мы репетировали уже несколько раз, дело потихоньку продвигается! Самая большая трудность в том, как заставить их выучить наизусть слова на английском языке…

– Вы будете петь по-английски? – спросила изумленная Аньес.

– Не думаете же вы, что мы собираемся оскорбить капитана американского флота, исполнив этот гимн по-французски?

И, поправив волосы жестом, привлекающим, как ему казалось, внимание тех, кого он называл «невежественной толпой», Певец добавил:

– Если бы нас принимали в его стране, мы были бы очень польщены, если бы для нас исполнили гимн на французском языке.

– Но как вам удалось достать слова на английском? – спросила заинтересованная Элизабет.

– Это что-то да значит – быть известным артистом! Меня еще помнят в так называемом «музыкальном квартале». Мне достаточно было появиться, и они расшиблись в лепешку, чтобы исполнить мое желание! Я нашел только единственный экземпляр марша на английском, изданный в Лондоне в 1919 году, он был в таком состоянии! Месье Реймон переписал его в тридцати экземплярах: по одному для каждого участника хора.

– Я поблагодарю и месье Реймона, – сказала Аньес.

– Я не знала, что вы говорите по-английски, – сказала Элизабет.

– Я, сестрица? Ни единого слова! К тому же, никто не говорит по-английски в моем хоре. Не забывайте, что мы принадлежим к поколению, на глазах у которого французский язык получил распространение во всем мире. К сожалению, сегодня он уступил место английскому. Очень жаль!

– Ну, а как с произношением? Как вы можете научить ваших певцов, если сами не говорите?

– Сестричка, произношение не имеет никакого значения, когда вы поете. Самое важное – это мелодия! Я даю вам честное слово, что мелодия этого старого марша замечательна. Однако сестра Кэт любезно согласилась дать нам несколько уроков.

– В таком случае, – заключила Элизабет, – я спокойна за уши Джеймса. Это будет чудесно!

– Не знаю, чудесно ли, – ответил Певец. – Но это будет прекрасно.

Он удалился, считая, что его последнее утверждение не нуждается в комментариях.

Элизабет помолчала, затем спросила сестру:

– Ты примирилась с Господом Богом?

– Я думаю, что да…

– Я в этом уверена. Он не так строг, как думают те, кто его не знает. Ты здесь останешься на ночь.

– Мне бы этого так хотелось! А это возможно?

– Наша настоятельница, несомненно, согласится. Я ей скажу, что ты хочешь до своего замужества провести с нами немного времени. И, я думаю, это действительно так. Она скажет, что это прекрасная мысль. Только я тебя предупреждаю: у нас нет отдельной спальни, тебе придется спать в общей спальне. Наверняка мы проведем эту ночь вместе, в одной и той же комнате, в последний раз. Как когда-то, помнишь? Нам никогда не удавалось уснуть, если мы не были рядом.

– Спасибо за все то, что ты для меня сделала, Элизабет!

– Я еще ничего не сделала… Но этой ночью я буду просить святого Жозефа. Я уверена, что завтра утром он найдет возможность передать мне волю Господа… Он, как наш Певец, великолепный дипломат. Ты не ужинаешь сегодня вечером с Джеймсом?

– Нет.

– Меня это устраивает.

– Мне ужасно не хотелось бы возвращаться на улицу Фезандери…

– Ты права. Несмотря на то, что этот жалкий субъект сказал тебе, что вернется только к утру, чтобы получить то, что он называет «выкуп», я бы остереглась это делать. Я предпочитаю оставить тебя под нашей защитой. Никто не придет сюда, чтобы досаждать тебе, а если кто-то позволит себе это, то мы станем настоящей маленькой армией, чтобы тебя защитить. Ты еще не знаешь наших стариков: если сказать им вечером, что их большому другу Аньес, которая баловала их в каждый свой приход, грозит большая опасность, они вновь обретут силы, чтобы тебя защитить. И если действительно дело будет плохо, я бы, не колеблясь, подключила ударную бригаду «несчастных» под руководством Кавалериста.