«Саш, ты сама это затеяла — пристала к нему: «дети есть? почему не женат?» Что ты теперь возмущаешься?!»

— Трудно это, Гуров, — поделилась своими выводами Сашка, как-то сразу остыв. — Когда ты чего-то достиг в жизни, прошел многое, потерял и понял, да шишек набил, то людей просчитываешь на счет «раз». Все их потуги, посылы, заинтересованности и расчеты — очень трудно, может, даже невозможно с кем-то совпасть всем и разумом, и душой, и желательно телом. Грустно это. Да что я тебе объясняю! Ты все об этом знаешь!

Он знал. И побольше, чем она. Ибо партнерш у него было в жизни гораздо большее разнообразие, чем у нее партнеров! Разных, совсем разных! Замечательных, достойных, глупеньких и умненьких, деловых, богатых и простушек, интересных и не очень — можно перечислять отсюда и до… Поэтому ему объяснять про ужас несовпадений не надо! Все они были хороши, каждая по-своему, и огромное им мужское спасибо за то, что были, но… не то!

К черту! Что за душевный мазохизм? К чему эти глубинные копания в себе? Зачем вообще взялся откровенничать, вспоминать что-то!

— Невесело что-то у нас получается рассказывать, — словно прочитала его мысли Сашка.

— Да ладно, Саш! Обойдется! — добавил оптимизма Иван.

— Хорошо хоть без глубинных излияний под водочку обошлось.

— Это можно исправить! Развить, так сказать, тему в традиционно народном стиле.

— С обычным завершением: «после совместного распития спиртных напитков…»?

— Ну, это на крайний случай.

— Ограничимся простым: «Ты меня уважаешь?» — усмехнулась Сашка.

Ее движение рук, поворот головы, усмешка, маленькое розовое ушко и часть щеки, освещенной горящим над столешницей светильником, откинутая привычным неосознанным движением нетерпеливой руки челка, колыхнувшаяся упругая грудь — все эти движения, вдох-выдох, вся она сама так неожиданно, так отчаянно, как пуля, ударили Ивану в сознание!

Все сдерживаемое, контролируемое, загоняемое куда-то подальше желание, воспоминания тела, разума об обладании, познании этой женщины рвануло ему в голову, в пах, в мозг!

У него перехватило дыхание! Сашка говорила что-то, улыбалась — он не слышал, оторопев от неожиданности прорвавшихся эмоций, чувств, бурлящей крови желания!

Ничего не имеет значения: их договоренности, подозрительность, нерешенность проблемы — все потом! Это жизнь! Здесь! Сейчас! С ней!

А все остальное — потом! Когда горячность схлынет, опадет, удовлетворенная, — потом.

Он встал, двумя большими, стремительными шагами подошел к ней сзади — она что-то говорила, выключила воду, домыв посуду, — он обнял, прижал спиной к себе.

— Саш, Санечка! К черту всю ерунду, договоренности! Саш!

Очень вразумительно! Ничего он не мог говорить, не соображал почти! Стал целовать маленькое розовое ушко, взбудоражившее его, боясь отпустить ее, услышать не тот ответ!

Она развернулась к нему и поцеловала. Сама! Сильно, страстно!

Они сорвались оба, как две стрелы, долго ждавшие посыла в цель в натянутом до предела луке. Стянули друг с друга одежду, путаясь в руках, поцелуях, пуговицах, переживая невозможность промедления…

И оказались на кухонном полу. Потому что к черту все, и не соображали оба, не до выкрутасов с плавным перемещением в кровать им было!

Он брал ее неистово как-то, словно не меньше года сохранял целибат и не видел женщины, брал, даже не пытаясь что-то соображать, понимать, всем телом воспринимая только ее ответ, приятие, что-то шепча. Две огромные, как горошины, слезы почему-то выкатились из ее потусторонних глаз.

Они долго тяжело дышали, приходя в себя, и молчали, пока не выровнялось дыхание.

— Как думаешь, какова степень чистоты этого пола? — нарушила тишину Сашка.

— Относительная. Тебе неудобно?

— В физическом смысле или душевном?

Он поднялся, присел на одно колено, поднял Сашку на руки.

— Физический аспект исправим, а про душевный позаботимся. Тебя куда: в ванную или в кровать?

— В душ, если можно.

Он отнес Сашку в душ, поставил в ванную, открыл краны, показал, где чистое полотенце, предложил совместное мытье, Сашка отказалась.

— Гуров, это будет не мытье, а акробатически-эротические этюды с весьма вероятными травматическими последствиями.

— Ты меня недооцениваешь, это, знаешь, как-то обидно!

— Иди, иди, герой эротического фронта!

После Сашки Иван встал под душ и улыбался — все-то они с ней препираются, дуэлят словами! Хорошо-то как! Спарринг для мозгов! И радость для них же! А уж какая радость остальному, и говорить нечего!

Вытирая голову, голый, он вошел в комнату, единственно отремонтированную в квартире, с единственным предметом мебели в ней — кроватью внушительных размеров.

— Саш…

Начал было что-то говорить, но запнулся, увидев ее попку. Сашка лежала на животе и рассматривала какой-то журнал, уж где она его нашла, следопытка? Голенькая, не прикрытая ничем аппетитная попка сияла миру, приведя Гурова в однозначное состояние.

— Что? — спросила Сашка.

— Да ничего! — ответил на ходу Иван, рыбкой прыгнув к ней в кровать.

На этот раз было неторопливо и очень нежно. И он что-то шептал ей в розовое ушко, а она шептала в ответ, уговаривала — быстрее, быстрее! Но Иван не спешил, не отводил глаз от балтийского шторма, целовал, успокаивал, сдерживаясь сколько мог и останавливая ее.

И сорвался в последний момент, не удержавшись на этой грани неторопливой муки!

— Ива-а-ан!! — прокричала сладкую песню мужского триумфа Сашка.

Они лежали на боку, лицами друг к другу, что-то рассказывая шепотом, смеясь. Где-то вдали запела мелодия. Иван поцеловал Сашку быстро и нежно в губы.

— Это мой, — сказал он.

Встал с кровати, нагнулся, еще раз чмокнул ее и пошел в кухню. Сашка услышала, как он там тихо чертыхнулся, и улыбнулась — поиски в куче одежды телефона не дали мгновенного результата.

— Гуров! — недовольно пророкотал он.

Дальнейшего она не слышала, он говорил тихо. Сашка потянулась, улыбнулась чему-то. Всю разморенную расслабленность сдуло приходом мрачного сосредоточенного Ивана.

— Саш, быстро! Одевайся! — приказал он.

Сашка подхватилась, стала выбираться с кровати, почувствовав сразу — грянули неприятности.

— Что, Гуров, вечер перестал быть томным? — на бегу в кухню спросила она.

— Более чем! Быстрее, Санечка!

Они торопливо одевались, выдергивая из кучи, лежавшей на полу, вещи, обмениваясь, когда доставали не свое.

— Ах, ты ж, мать твою! — ругался Иван. — Собралась, Саш? Оделась? Сумку через голову перекинь!

— Господи, Иван, мы снова бежим?

— Если успеем! — рявкнул он. — Стой здесь!

Он метнулся назад в кухню за чем-то, оставив Сашку в коридоре, вернулся, ухватил ее жестко двумя руками за предплечья, развернул к себе.

— Слушай меня внимательно, Саш! У нас сейчас нет времени ни на какие разборки и объяснения! Все свои подозрения, всю чухню оставь на потом! Ты должна сейчас доверять мне абсолютно! Как самой себе! Что бы я ни говорил, что бы ни делал — доверять до самых потрохов! От этого зависит твоя жизнь, а может, и моя! Саш — больше, чем себе и кому бы то ни было, доверять! Поняла?!

Он тряхнул ее с такой силой, требуя ответа, что Сашина голова мотнулась взад-вперед.

— Да! — пообещала она.

Без требований объяснений, лишних разговоров, сомнений дала ему железобетонное обещание Сашка. Но только на время!

Это она уже себе пообещала!

Он ухватил ее за локоть и потащил к выходу. Но они не успели…

Входная дверь, еще старая, обычная, двухстворчатая, а не железная, предполагаемая после ремонта, отлетела, с грохотом стукнувшись о стену, открытая наипростейшим способом — а именно с ноги и с удовольствием. В квартиру, навстречу замершим на половине коридора Сашке с Иваном, ввалились незнакомые братки.

За ними, степенно ступая, вошел как раз знакомый по посещению исторической дачи и скоростному отбытию с оной мужчина.

— Иван Федорович, — преувеличенно надменно, излучая уверенность, обратился мужчина к Гурову, — надеюсь, пошло-героической драки с моими людьми не будет ввиду неравности сил.

— Если ваши люди не начнут пошлить, пользуясь этой неравностью, — отозвался Гуров.

К Ивану рванулась парочка быков, но притормозили, остановленные гневным приказом:

— Не трогать!! — и мягко, голосом уже получившего добычу хищника мужчина продолжил свой бенефис: — Иван Федорович, уж простите их излишнее рвение. Обижены на вас, бегать вы их много заставили, и плохо обучены к тому же.

«Не рисковал бы ты, мальчонка, такими откровениями, — подумал Иван, ругая себя попутно почем зря, — братки — народ непредсказуемый, нервный, могут и тебе навалять за оскорбление!»

Но братки «проглотили». С трудом, правда, было видно, что с трудом.

— Ну, здравствуйте, здравствуйте! — перестав интересоваться Иваном, переключил свое внимание на Сашку господин. — Драгоценная вы наша Александра Владимировна! Я бы сказал: неуловимая!

Пошутил так.

Санька смерила его с головы до ног и обратно таким надменным, высокомерным взглядом, умудрившись остудить убойным презрением не в меру зарвавшегося холопа, что мужик заметно подобрался под ним и даже животик втянул.

«Что она делает! — испугался за нее Иван. — Спокойней, Сашка, не нарывайся!»

Стараясь передать ей свои мысли, он незаметно сжал ее локоть, который так и не отпустил. Она не обратила внимания.

— Насколько мне известно, мы не представлены, поэтому не имею возможности ответить взаимной радостью от встречи с вами, — холодно ответила Александра.

— Все приходится делать второпях, Александра Владимировна! — пожалился на жизнь товарищ. — Уж извините. Юрий Николаевич, позвольте представиться. Должен сопроводить вас до места.