Она проснулась сразу, в одну минуту, потянулась сладко, до хруста в костях, беспечно-счастливо. И спохватилась.

Ирина! Дети!

Заспешила спуститься со второго сеновального этажа, съезжая неуклюже попкой на приставленную лестницу и обрушивая вниз кучи сена.

На первом этаже народных апартаментов спал Иван Федорович Гуров, лежа на животе, засунув обе руки под подушку. Спровоцированные наблюдением за спящим мужчиной, в Сашкином мозгу шевельнулись подозрения, стремительно сформировавшись в две пугающие мысли. Подталкиваемая этими мыслями, Санька присела возле Ивана на колени и стала его тормошить.

— Гуров, проснись немедленно!

— Дорогая, — сонно пробормотал он в подушку, — ты пришла неспешным сексом пожелать мне доброго утра?

— Ты не мог бы просто проснуться, без проявлений гиперсексуальности?

Он вздохнул преувеличенно тяжко, перевернулся на спину, продемонстрировав ей то самое, о чем она упомянула, вздыбленной простыней на определенном месте.

— Я рада за свою страну! — не смутилась Сашка. — Когда у нее есть такие герои, то демографическая проблема не в такой уж опасности!

— Прошу! — широким жестом предложил он с язвительной усмешкой.

— Остынь, Гуров!

— Если ты не собираешься помочь родине в трудную минуту, то какого черта разбудила меня, прервав чудный эротический сон на самом интересном месте?

— Скажи мне, Гуров, ты братков неугомонных все это время вел за нами?

Еще раз вздохнув демонстративно тяжко, он перевернулся на бок, но не ответил.

— Ты их сюда, к Николаю, привел?!

— Расслабься, Александра.

— Я спрашиваю!

— Сюда они не придут!

Сашка охнула от испуга и уселась рядом с ним.

— Как я забыла?! Зачем я только Ирку сюда с детьми выдернула?!

Иван сел.

— Саш, Саш, успокойся. Да, я их вел и в метро, и в электричке, ты же догадалась, но на какой станции мы вышли, они не видели.

— Ну еще бы! Мы по вагонам мотались туда-сюда на глазах у изумленных граждан!

— Вот именно! От той станции, где они нас еще наблюдали в электричке и потеряли потом, до конечной три остановки. Они будут искать на каждой, бомбил на вокзалах расспрашивать, людей. Найдут мужика на «москвичонке», но он нас только до развилки довез. А там, как водится, на Руси три дороги — налево километров семь до деревни, направо до другой столько же или побольше, прямо к Николаю на хутор.

— Вставай! — потребовала Сашка. — Надо уезжать немедленно!

— Да не немедленно, Саш!

— Сейчас же! Нельзя Ирину пугать, представляешь, что будет, если она их увидит!! И Колю подставлять нельзя!

— Романова! Прекрати немедленно панику! — прикрикнул Иван. — Никто сюда не приедет! Коле позвонят, когда они на станции нарисуются!

— Кто позвонит?

— Пошли, Александра Владимировна, лучше на речку, поплаваем, — доброжелательно предложил он.

Встал, потянулся всем телом, хрустнув костями.

— Гуров, я тебя сейчас пристукну, точно! — пообещала Сашка, подскакивая и вскипая негодованием.

— А как же спасение родины?

— Родина переживет эту потерю!

— Саш, Коля у нас человек известный во всем районе и области. Его здесь уважают, преклоняются и побаиваются, и любые его просьбы, если таковые есть, исполняют со всем рвением. Конечно, его знают все бомбилы города, и не только они. Он сказал парочке знакомых, если кто начнет о нас расспрашивать, сообщить ему. Сообщат мгновенно, попутно запудрив мозги спрашивающим. По моим расчетам, раньше часов двух дня братки не объявятся. Мы поплаваем, вода в речке теплющая, познакомишься с Колиными соседями — чудесные старики, они с ним одной семьей живут, вчера не показались из деликатности, не хотели мешать. Иру свою успокоишь, посидим, пообедаем, а потом неспешно двинем назад, в Москву.

— А что, вчера ты мне это объяснить не мог, разведчик хренов? — бушевала Сашка скорее от облегчения.

— Ну, извини…

— Не извиню!

Она развернулась и пулей вылетела из сеновального царства.

— Саша, Саша!!

К ней бежали из огородных грядок два белоголовых ангелочка. Саша опустилась на колени, прижала их к себе, зацеловала.

— Вы мои зайчата сладкие! Вы мои маленькие!

— Мы кроликов смотрели!

— И лошадку!

— И коровку!

— А баба Лукишна нам пироги печет!

— А мы клубнику едим!

Сашка смотрела на их счастливые перепачканные клубникой мордашки и не могла поверить! Как? За одно утро и так просто?!

Конечно, не все так просто и не в одно утро, но боже мой! Боже мой! Она за восемь месяцев такого добиться не могла – они вцеплялись в нее или Ирину и ходили везде, как хвостики, боясь, что эти единственно надежные в их мире женщины могут исчезнуть куда-нибудь!


А тут! И кролики, и лошадки, и «клубнику едим», да еще Лукишна — сразу и пироги печет! И не держатся ни за кого!

Сашка быстренько справилась с навернувшимися слезами облегчения, чтобы не напугать маленьких!

— Ну пошли. Покажите мне, как вы тут! — Она поднялась с колен и взяла их за ладошки.

На летней кухне вовсю топилась печь, пожилая женщина раскатывала на столе тесто, завидев их процессию, широко улыбнулась, разгоняя по лицу симпатичные морщины доброго человека.

— Проснулись! Вы Сашенька, Коля рассказал о своих гостях. Как спалось?

— Как в сказке! — радостно призналась Сашка.

Дети не жались пугливо к ней, как обычно при появлении любого человека, а подбежали к столу, быстро и сноровисто забрались на лавку.

— Ну, что, пострелята, — спросила, улыбаясь, женщина, — будете со мной пирожки лепить или пойдете клубнику щипать?

— Лепить!

— Щипать!

И все это радостно, никакого испуга! Спасибо тебе, Господи!

— Ах вы мои ангелочки! — засмеялась старушка.

Вытерла руки о фартук, прижала детей к себе и расцеловала в макушки.

Сашка была потрясена до немоты, с места двинуться не могла! У нее внутри все замерло — только бы не спугнуть! Старушка кинула на нее быстрый острый взгляд.

— Идите, ягодки поешьте, — сказала детям.

Они скатились с лавки и побежали в огород.

— Да в ведерке полощите, что Коля дал! — вслед им напомнила женщина и, повернувшись к Сашке, представилась: — Я Серафима Лукинична, все просто Лукиничной зовут, а мужа моего — Ильичом. Я тут пироги затеяла, надо пострелят подкормить, худые больно, да и вас побаловать!

— А где Ирина? — спросила Санька.

— Ирочка-то? Так они с Колей на речку пошли, купаться.

— Что-о?! — оторопела Сашка.

Она, не глядя, села на лавку, уставившись потрясенным взглядом на Лукиничну.

Этого не может быть! Этого просто не может быть!

— А чего такого-то? — подивилась Лукинична, вприщур глянув на Сашку. — Вода хорошая, теплая. Чего не поплавать-то?

Сашка прижала обе ладони к губам, борясь со слезами радости, рвущимися фонтаном наружу.

— Ты чегой-то, плохое что подумала? — насторожилась Лукинична.

Сашка энергично замотала головой, не в силах ничего сказать. Вот не могла, и все — либо говорить, либо со слезами бороться!

Справилась. Перевела дыхание.

— Ира боится незнакомых людей, — непонятно объяснила она.

— Какие ж мы незнакомые! Мы свойские! — подивилась старушка.

— Да! — рассмеялась сквозь предательски выкатившиеся-таки слезы Сашка. — Это точно!

— Ты чего ревешь-то? — допытывалась неугомонная бабулька.

— От счастья!

— От счастья — это правильно. А с Ириной-то что? Болеет? Чего людей сторонится?

— Болеет. Ее сильно избили. Очень сильно. И напугали. Она боится всего. И дети у нас… тоже всего боятся, людей боятся.

— Ты не переживай, Шуронька! — Лукинична присела рядом с ней на лавку, обняла за плечи теплой, натруженной рукой и прижала к своему боку. — Мы их откормим, отогреем. Вишь, вон с Коленькой-то на речку пошла-а! И детки щебечут — не боятся! Это сразу-то! Вчерась в ночь приехал, мы с Ильичом слыхали. А утречком-то шумнул меня — иди, говорит, Лукинична, познакомься с новыми жильцами. Я и прибегла. А уж они, малые-то, поначалу испужались, за Шарика спрятались, так я их вытащила, расцеловала. Отошли! Вон как гоняют, зайчатки! Все сладится, ты не боись, Шурочка, мы за ними приглядим!

Сашка отлепилась от убаюкивающего теплого бока.

— Спасибо вам большое!

Лукинична погладила Сашку по-матерински нежно по голове большой шершавой ладонью с застарелыми, потемневшими трещинами от непростой тяжкой работы.

— Это тебе поклон до земли, что их сюда определила! Коля сказал: ты попросила. Что бог даст — то жизнь покажет, глядишь, и Коленька при них отогреется! — и спохватилась, поднимаясь. — Чой-то я тут, старая, разболталась! Пироги-то! Кавалер твой где?

— Здесь, — отозвался Иван.

Он стоял, облокотившись на угол дома, и слышал весь их разговор, и мрачнел.

«Да, Александра Владимировна, непростая ты барышня! Свалилась же мне на голову! И что теперь с тобой делать? Что дальше делать-то?!»

Дня через два все разрешится и закончится — уж как разрешится, бог знает, — как получится, так и разрешится! Но все встанет на свои, положенные, места.

И что дальше?

Или нет ничего дальше — каждый вернется в свою жизнь? Он очень надеялся, почти был убежден, что бы она там ни скрывала — если что-то скрывает вообще, уверяет же, что ничего не знает, — но, что бы это ни было, даже то, о чем он подозревает в своих версиях, это не участие в криминале!

Дай-то бог!

— Пошли на речку, Сань, — предложил он.

— Давай! — преувеличенно бодро согласилась она.

— Ванюш, ты чего синий-то? Дрался, что ли? — спросила Лукинична.