Александре все эти объяснения из жизни пасущихся на беспредельных лугах расейского и не только бизнеса в охоте на богатеньких мужиков светско-тусовочных хищниц были глубоко до лампочки, приблизительно как события, происходящие в космосе, где-то в отдаленной галактике.

Ну, кого, например, волнует, что за триллионы там каких-то парсек светового времени родилась новая звезда или взорвалась старая?

Ну вот и ее нет!

Но это была Лилечкина жизнь, она ею дышала, ее ела, пила, в ней спала, двигалась, пребывала и царила.

А Лиля являлась Санькиной подругой, и до недавнего времени единственной.

Других не было: ни лучше, ни хуже — никаких.

— Ладно! — громко приказала себе Александра, прибавив скорости. — К черту все эти мысли! И откуда берутся? Ты лучше рули поскорее, Александра Владимировна, еще домой возвращаться!

Оставаться у Лили с ночевкой Александра не любила, не поддаваясь на ее уговоры и нытье. Уговаривать Лилька умела и без своей знаменитой непереносимой ноты, делала это с чувством, от души, профессионально, но Александра соглашалась крайне редко, когда сама решала про себя, что «ладно».

Сашка не любила этот здоровенный дом с претензией на выставочную крутость. В нем все было чересчур: много пространства, высоченные потолки, масса закоулков, и все это глухо ухало от каждого шага, пугало эхом, темными углами и невероятно нервировало масштабом замысла, как ей казалось, не соответствующего внутреннему исполнению.

Такие объяснения Санька пыталась дать самой себе, ей словно было как-то неловко, оттого что она чувствует себя неуютно в обожаемом Лилькой доме.

Да там и было неуютно!

В какой бы части дома ни находился человек, он неизбежно оказывался спиной или к двери, или к какому-нибудь темному углу. Черт его знает, может, его специально так строили, может, это нечто жутко концептуальное или лихо-дизайнерское, недоступное таким непродвинутым барышням, как она. Но оставаться там Санька терпеть не могла и старалась всегда вернуться домой, в Москву.

«Это я хандрю, — поняла Александра, выруливая на поселковую улицу, в конце которой и стоял Лилькин домина, — злюсь и хандрю! Потому что отдых обломался, а я так все замечательно уже придумала! Э-эх!»

Так папа говорил — хандрить.

— Что ты хандришь, маленькая? — спрашивал он, усаживая грустную Сашку к себе на колени и прижимая к груди. Его уютная теплая грудь, всегда в белой рубашке с галстуком, жилете и пиджаке, пахла сложной смесью химических препаратов, трубочным табаком и просто папой.

Сашка замирала от восторга. Она обожала своего папу, боготворила все, что связано с ним: его запах, голос, сидение у него на коленках, поглаживание его огромной, теплой и шершавой от реагентов руки по ее худосочной спинке с торчащими лопатками. Только там, внутри его объятий, она чувствовала себя любимой, нужной, защищенной и счастливой.

Она так это все любила, что иногда специально притворялась, что ей грустно и это точно можно назвать «хандрой», только чтобы папа взял ее на коленки и гладил, и прижимал к груди, успокаивая и защищая от всех невзгод.

Охо-хошеньки-хо-хо!

Не надо было сегодня ехать к Лильке! Ох, не надо!

Раз полезли такие раздраженные мысли, да еще воспоминания эти, значит, точно вымоталась до предела и ничего хорошего это не сулит! Вот сто пудов!

Воспоминания о папе — это самое лучшее и теплое, что было в ее жизни, и все они находились под запретом.

Строгим. Наистрожайшим!

По многим причинам, одной из которых числилось предвестие неприятностей. Санька однажды вдруг осознала, что каждый раз, когда она вспоминает так ярко и живо папу, видит его и слышит, сразу после этого следуют неприятности. Наверняка да и, скорее всего, так просто совпало несколько раз, а она по привычке вывела закономерность.

А может, он предупреждал ее?

Все возможно, но лучше экскурсы в прошлое контролировать.

«Ладно! Все! Разворчалась тут! — отчитала она себя мысленно. — Приехали! Давай вон вылазь, твоя станция!»

Она остановила машину сбоку здоровенных массивных ворот в таком же внушительном заборе, огородившем необъятных размеров участок. Хорошо, что хоть охранников нет и бешеных собак с ними. Видимо, у ныне присутствовавшего в бурной Лилькиной жизни «папика» на охранников денег нет, а может, жалко денежек — чего любовницу охранять-то, чай, не жена.

— Да что с тобой?! — не выдержав навалившегося пессимизма, ворчания и непролазной тоски какой-то, вслух возмутилась Санька. — Что ты разнылась-то?

Она вздохнула тяжко, как старушка над своей скудной пенсией и горемычной жизнью. Вздохнула еще раз — идея выспаться сегодня в любом случае накрылась, чего уж теперь вредничать.

Санька торопливо стала выбираться из машины, заметив, что ворота, дрогнув могучим телом потревоженного богатыря, стали медленно открываться. Это Лилька усмотрела ее подъезжающую машину с балкона.

Александра прокричала, одновременно ставя машину на сигнализацию:

— Я заезжать не буду!

— Ты что, не останешься? — отозвалась с балкона Лилька капризным голосом.

Санька всегда поражалась: как это у нее так получается — кричать и ныть одновременно? Профессионал!

— Ну во-от, опять! — недовольно проворчала Лилька, но движение ворот остановила.

Они вновь дрогнули всем своим богатырским телом, встряхнулись и замерли. Миновав образовавшееся отверстие, Александра прошла на участок, навстречу из дома выпорхнула Лиля, быстро сбежала по монументальной мраморной лестнице, подлетела, обняла, поцеловала в щечку.

— Останься, чего ты! — начала капризным тоном она. — Шампанского попьем, зальем мое горюшко! А?

— Лиль, шампанским горе не заливают, как правило, водочкой, водочкой душевные муки исцеляют! — осторожно отделываясь от объятий, ответила Санька.

Она всех этих обниманий-целований не любила. Не любила и не понимала.

— Ну останься! — уговаривала Лилька, ухватив Сашу за руку.

— Не могу, у меня завтра дел много утром, — соврала Санька.

— Ну ладно, бизнесменша ты наша! — неожиданно согласилась Лиля.

Александра от неожиданности так опешила, что автоматически поправила ее, чего старалась не делать лишний раз:

— Такого слова нет: «бизнесменша» — это тупизм так говорить, даже думать так тупизм!

— Слова «тупизм» тоже нет! — рассмеялась Лилька.

Саша удивленно так, сбоку, на нее посмотрела, как будто увидела впервые.

Да что это с ней?

Нытье, капризное и инфантильное, как правило, длилось долго, пару часов. Это был ритуал — Лилька уговаривала остаться, предлагая завлекалки про баню, сауну, бассейн, чудесный воздух, возможность выспаться на замечательной кровати с ортопедическим матрацем в гостевой спальне, вдыхая все тот же целебный воздух, и позавтракать по-человечески, не своим кофе дурацким, а полноценной едой, приготовленной кухаркой.

Все это было знакомо, устойчиво-нерушимо, как Китайская стена. Обряд.

Иногда, очень редко, Александра соглашалась — когда уже никаких сил не оставалось садиться за руль и куда-то ехать, и, как правило, удовольствия не получала, хотя оглашенная программа с баней, бассейном и всем остальным исполнялась хозяйкой в точности до запятой.

Не могло быть, чтобы Лилька вот так сразу согласилась, да еще слегка огрызнулась про «тупизм»! Исполнение арии уговоров всегда соблюдалось ею неукоснительно, Санька никогда не понимала зачем, но подозревала, что для тренировки — чтобы не выпадать из образа и оттачивать мастерство.

Странно! А впрочем — да и бог с ней, Александре же проще!

— Ну, что у тебя случилось?

Санька с удовольствием опустилась в удобное уютно-кремовое огромное кожаное кресло, составлявшее комплект с его братом-близнецом и очень большим диваном. Может, архитектор, строивший этот дом, в паре с дизайнером, его обустраивавшим, страдали гигантоманией?

В этой комнате, считавшейся основной гостиной, перед комплектом кресел с диваном находился еще стол, невысокий, очень массивный, на большущих ногах и с толстенным стеклом сверху, с какими-то золочеными финтифлюшками в виде декора, а у камина располагалась не менее монументальная кресельная пара. И все!

Да, стояли еще какие-то предметы декора, наверняка жутко дорогие и антикварные, в шести (вместо четырех) углах комнаты, но все это терялось в вечно царящем здесь полумраке. Все остальное пространство пустовало и было столь обширно, что напрашивалась аналогия про поля родины.

«Поле, русское поле…»

Саньке всегда казалось, что кто-то ходит за спиной. А черт его знает, может, и ходит — поди разберись на этом просторе бескрайнем! Приличное расстояние отделяло кресельно-диванное трио вкупе со столом от огроменного, как в средневековом замке, камина, в который, пожалуй, полдерева вошло бы влегкую.

И вот скажите, на фига этот камин?! Что он греет, что не греет — одна песня, через полполя-то!

Ковры в доме были не предусмотрены, и каждый шаг оповещал на всю округу о твоих перемещениях и конечном пункте твоего путешествия, например в туалет. Остальные комнаты так же были выдержаны в стиле гостиной — какой-то минимализм через край, даже кухня, которой полагалось быть уютной, пугала пустотой и наличием не заполненного ничем пространства.

Когда Александра попала сюда первый раз, по своей наивности спросила, может, подруге денег не хватило на обустройство, Лилька смеялась до слез, объясняя далекой от светской тусовки Саньке, что это такой суперновомодный стиль и стоит безумных деньжищ.

«О господи! — подумала тогда Санька, порадовавшись, что далека от всей этой ерунды. — Чур меня!»

— Так что у нас за горе? — спрятавшись от «полей» в уютную мягкость кресельного нутра, торопясь со всем этим поскорее разделаться, повторила вопрос Александра. — У тебя увели из-под носа понравившуюся сумочку в бутике или туфли?