– От такой лучше держаться подальше, – сказала Кейт одна из преследовательниц. – Она неподходящая компания для приличной женщины.

– Я удивлена, что ты вообще разговаривала с этой грязной сукой, – сказала другая, поддерживая руками огромные груди. – У нее стыда нет… ни капельки стыда. Если бы я только добралась до ее волос, а не до шляпы, эта потаскуха у меня попрыгала бы…

Кейт смерила холодным взглядом вторую из говоривших женщин. В ее душе закипал гнев. Она терпеть не могла несправедливость. Как смеет эта баба, которую Кейт хорошо знала еще с детства, вести себя таким образом? Миссис Лак была известнейшим в районе сквернословом, перед которой меркнул даже специфический словарный запас Тима. Как смеет эта баба, которая с радостью готова обмениваться грязью своего воображения с любым мужчиной, желающим слушать поток ее сквернословия, изображать из себя поборницу морали?! Ее боялись, а следовательно, и лебезили перед ней большинство женщин Пятнадцати улиц. Для Кейт миссис Лак символизировала моральную деградацию. Да, эта бабища была мерзким человеком! Ее ум подобен канализации. Даже один ее взгляд может испачкать. У нее одиннадцать детей, и это только те, что выжили… Кейт содрогнулась от мысли, насколько плодовито зло…

Отвращение и ярость так явственно проступили на ее лице при виде небольшой толпы взбешенных обитательниц района, что это не осталось незамеченным. Повисла напряженная тишина. Разгневанные преследовательницы недружелюбно смотрели на Кейт и жмущуюся к ней маленькую девочку. Еще несколько секунд назад они чувствовали себя просто обязанными защитить эту женщину и ее ребенка от неприятного присутствия рядом с ними Джесси, но недружелюбный взгляд красавицы все испортил. Роскошная, прямо-таки «королевская» одежда Кейт усилила враждебность жительниц Пятнадцати улиц. Если все, что о ней говорят, правда, то эта разряженная фифа ничем не лучше той шлюхи, что убежала.

– Мне кажется, что не вам судить Джесси Дейли, – презрительно произнесла Кейт. – Лучше занимайтесь собственными делами.

Соседки оторопело стояли, удивляясь наглости юной Ханниген. Еще больше их поразил тон Кейт и манера говорить. Подсознательно эта мисс вела себя так, как на ее месте поступила бы мисс Толмаше.

– Вы ни за что не сможете исправить несправедливость теми методами, которыми пользуетесь, – продолжила читать нотации Кейт. – Разве вы не понимаете, что только усугубляете сложившуюся ситуацию? Немного понимания и доброты со стороны хотя бы одной из вас имели бы куда больший эффект, чем все ваше лошадиное шоу. – Глаза ее метали молнии. – Правда, в этом случае вы наверняка получили бы куда меньшее удовольствие.

Лишь когда Кейт нагнулась за своим чемоданом, послышался шепот:

– Черт побери! За кого она себя принимает?

Послышались и другие реплики, но ничего внятного.

Кейт без помех прошла прямо через толпу. Энни, намертво вцепившись в руку матери, не отставала от нее ни на шаг.

И они прошли уже несколько шагов в нужном им направлении, когда до них долетел голос Дорри Кларк:

– Обе – разряженные вертихвостки! Только эта гуляет с денежными людьми. Они платят больше. Гляньте на ее одежду! Что я вам говорила?

Кейт резко остановилась, словно ей в спину угодила пуля. У нее не хватило времени опомниться и что-то ответить Дорри Кларк, потому как следом за Дорри заорала миссис Лак. Кровь заледенела в жилах Кейт. Красота жизни и самоуважение, с таким трудом заслуженные ею, померкли, чтобы никогда уже больше не расцвести с прежней пышностью. Именно с этого крика гнусной бабы начался новый период злоключений Кейт Ханниген:

– Бог все видит! Она ничем не лучше обыкновенной проститутки! Ничего удивительного, что ее дочь в открытую хвастается на улицах, что ее отец – доктор! Она такая же бесстыжая, как и ее мать!

Все страхи, которые Энни пережила за свою короткую жизнь, померкли перед новым ужасом. Когда девочка подняла глаза на Кейт, ее сердце, казалось, готово было выскочить из груди. Никогда прежде никто, даже страшный дед Тим, не вызывал своим видом в душе ребенка такого леденящего душу страха. Лицо Кейт побелело. Голубые глаза потемнели, и их выражение очень не понравилось девочке. Энни захотелось отвернуться, но что-то помешало ей последовать своему желанию. Кейт просверлила ее ледяным взглядом, затем медленно перевела глаза на толпу женщин. Она решительно развернулась к ним лицом и встала как вкопанная.

Кумушки смолкли. Некоторые испытывали нечто вроде страха из-за того, что Нелл Лак себе позволила. Лучше б держала рот на замке. Кейт Ханниген – птица совсем другого полета, это вам не Джесси Дейли. Уже само то, что ее любовник – врач, делало Кейт в определенном смысле слова представительницей иного, более привилегированного слоя общества. Лучше не становиться на пути этих людей. Деньги – это сила, а большинство домов, в которых они живут, принадлежит богачам из Вестоу. Тебя могут выгнать на улицу, и никто не потрудится объяснить за что. Почему же она стоит, как громом пораженная? Почему не скажет что-нибудь в ответ? Кейт словно бы вся увяла, как будто ветер стих и паруса корабля безвольно опали на реях. Но не испугалась. Не пустилась наутек, а пошла своим путем, не сказав никому больше ни слова.

Соседки проводили ее глазами. Девочка шла за матерью. Большой палец перчатки был засунут в рот, зубы грызли шерсть. Все молчали. Пар был выпущен. Даже миссис Лак ничего не сказала. Она лишь еще сильнее вцепилась пальцами обеих рук в концы своей шали. Чувство, что дело зашло слишком далеко, охватило всех сразу. Женщины вдруг вспомнили, что у них множество неоконченных дел и, не теряя времени даром, по двое, по трое начали расходиться.

Миссис Лак пошла вместе с Дорри Кларк.

– Хорошенько же ты задала этой суке, – сказала Дорри.

Миссис Лак расправила ссутуленные плечи и гордо промолвила:

– Да уж… Пусть знает наших!

На месте остались стоять только две женщины.

– Хорошенькое дело так начинать сочельник, – пробурчала одна из них. – Кто, кстати, все начал?

– Кажется, Дорри.

– Может и так, но если мой Сэм узнает, что я была с вами, он влепит мне такую оплеуху, что мало не покажется.

– Мэри! Ты видела выражение лица Кейт Ханниген? Неужели мы ошибаемся насчет доктора? Она показалась мне удивленной.

– Нет. Ошибки здесь нет. Он – ее любовник и отец ребенка. Просто глупо было открывать тайну девочке.


Сара распахнула дверь перед Кейт. Радостная улыбка увяла у нее на губах.

– Боже мой! Дорогая, что случилось? Ты что, заболела?

Ничего не ответив, дочь прошла мимо нее. Энни шла за матерью. Большой палец ее перчатки представлял собой комок рваной, спутанной шерсти. Закрыв дверь, Сара поспешила за дочерью и внучкой на кухню.

– Кейт! Дорогуша! Скажи, что стряслось.

Дочь тяжело опустилась на стул, стоящий возле стола, и подперла голову руками. Энни осталась стоять в полутемной нише возле умывальника. Ее глаза сверкали оттуда, с немой мольбой обращаясь к бабушке, но когда Сара задала Энни тот же вопрос, что и Кейт: «Дорогуша! Что стряслось?», девочка лишь прижала свои пальчики к губам и ничего не сказала.

Кейт подняла голову и посмотрела на мать.

– Она говорит людям, что доктор – ее отец. Все говорят, что он… мой… что я с ним…

На кухне повисла гнетущая тишина.

– Не может быть, Кейт! – с недоверием и страхом в голосе воскликнула Сара.

– Может, – вяло возразила ее дочь. – Женщины напали на Джесси Дейли. Я сказала, чтобы они прекратили и занялись лучше своими собственными делами, тогда эти бабы обрушились на меня. Во главе их была миссис Лак, и все ей подпевали. Если они вбили себе в голову эту чушь, то и других убедят.

– Господь милосердный! – ойкнула Сара. – Что случится, если он узнает? Он такой милый человек… Но почему они так думают, Кейт? Ты ведь его не знала тогда?

На многозначительный вопрос последовал решительный ответ:

– Нет, мама. Я его тогда не знала. Впервые мы познакомились, когда родилась Энни.

– В таком случае почему она придумала это? – глядя на внучку, спросила Сара. – Лапуля! Почему ты сказала, что доктор – твой папа?

Энни молча уставилась на бабушку. Ее и без того большие глаза еще больше округлились.

– Подойди поближе, – тихим голосом попросила Кейт.

Энни медленно приблизилась к матери. Испуганное личико дочери сломало лед в ее сердце.

– Не бойся, родная. Никто тебя наказывать не будет. Просто скажи мне, почему ты ляпнула такую глупость. Может, кто-нибудь говорил тебе до этого, что доктор – твой отец?

Девочка отрицательно замотала головой.

– Ты это сама выдумала?

Энни утвердительно кивнула.

– Но ты ведь понимала, что врешь, а ложь – это неправильно?

– Девочки говорили…

– Да, продолжай.

– Ну… Девочки говорили, что у меня вообще нет папы, а я хочу папу, поэтому я представила себе, что доктор – мой папа. Я сказала Роузи, а Роузи сказала Сиси Лак. Кейт, я просто фантазировала…

Глядя на свою дочь, Кейт вдруг поняла, сколько боли и одиночества, должно быть, предшествовало этой игре в воображаемого отца. Ее сердце переполнилось жалостью. Она сделала все от нее зависящее, чтобы возместить дочери отсутствие отца, но этот зияющий провал, судя по всему, ничем не заделать.

– Как давно ты начала притворяться, что доктор – твой папа?

– Сегодня утром… возле магазина…

– А раньше ты такое говорила?

– Нет… никогда, Кейт! Я придумала это в уборной.

Кейт перевела взгляд на свою мать.

– Все это не могло начаться сегодня утром, мама. Они давно носятся с этой мыслью… судачат, обсасывают ее. Я видела их лица, мама. Плохо, что Энни сыграла им на руку, выбрав на роль отца именно доктора.

Слезы навернулись ей на глаза. Уронив голову на руки, Кейт разрыдалась.

Сара молча стояла, бездумно теребя край своего передника. Она не видела дочь плачущей с самого детства. Даже тогда, когда Кейт вернулась домой рожать, она не проронила ни слезинки. При звуке ее рыданий сердце матери больно сжалось в груди. Этого перенести она не могла.