Но Кейт так и не сказала, в чем же заключалась эта «неполная откровенность».

– А почему Энни не может жить с вами у Толмаше?

– Они предлагали мне еще несколько лет назад, но мама была против. Она привязалась к внучке и… ко мне.

– Да. Конечно. Я понимаю.

– Знаете, доктор, если бы я не родила Энни, то никогда не поступила бы в услужение к Толмаше. Страшусь даже представить, как бы сложилась моя жизнь при других обстоятельствах. Энни, вы, Дорри Кларк и доктор Дэвидсон привели меня в дом Толмаше.

– Какое Дорри Кларк имеет отношению к этому доброму делу? – удивился Родни.

– Если бы она не повредила себе ногу, то вы не послали бы за доктором Дэвидсоном, а без него я бы никогда не узнала о Толмаше. Вместо меня это место получила бы какая-нибудь другая девушка. Доктор Дэвидсон рассказал мне о месте только для того, чтобы успокоить мои нервы. Он, как говорит мистер Бернард, хороший психолог.

Родни посмотрел на Кейт.

– Мистер Бернард дает вам уроки?

– Да, – подтвердила Кейт.

Ее голос дрожал от избытка чувств.

– Он дает мне уроки уже на протяжении шести лет, почти каждый день, за исключением праздников и выходных.

Кейт плотнее закуталась в плед. Падал редкий снежок. С вершины холма она смотрела вдаль, где усеянное звездами ночное небо встречалось с гладью реки.

Родни, глядя на спутницу, подумал, что Кейт определенно много выиграла от знакомства с Толмаше. Чуду подобно, но факт…

– Неужели?

– Ну… Первый год был самым трудным, – продолжала рассказывать Кейт, – но я прилагала много усилий, чтобы справиться. Я очень хотела научиться правильно говорить.

Она, словно извиняясь, бросила на доктора быстрый взгляд.

– Затем был период, когда мне вообще ничего не хотелось учить… Но мистер Бернард продолжал со мной заниматься, помогал и поддерживал меня. В какой-то момент мне захотелось не просто правильно говорить, но научиться самостоятельно думать. С этого времени моя жизнь изменилась кардинальным образом. Теперь я на все смотрю иначе, чем прежде.

– Чему он вас учил?

– В основном английскому языку, и привил мне любовь к литературе. Он, вы ведь знаете, преподавал в Оксфорде.

Родни кивнул головой. Его глаза не отрывались от ее лица.

– Сейчас я изучаю немецкий язык, а до этого занималась французским. Я читала в оригинале Оноре де Бальзака и…

Кейт повернулась к спутнику. Ее темно-зеленые глаза светились от волнения.

– Вы, доктор, единственный человек, кроме Толмаше, с кем я могу поговорить об этом. Вы представляете, как моя жизнь изменилась благодаря вам?

Родни не ответил, но продолжал сверлить ее глазами. Мундштук зажатой в руке трубки застыл в нескольких дюймах от его рта.

– Я больше не живу в грязи Пятнадцати улиц, а проживаю вместе с этими милыми людьми. Изо дня в день я общаюсь почти исключительно с ними. Мы даже обедаем за одним столом. Вы такое можете себе представить?

Ее лицо приняло серьезное выражение. Вопрос явно не был риторическим, но Родни ничего ей не ответил.

– Я знакома с такими людьми, как поэт и критик Эдмунд Госсе… И все это благодаря вам и доктору Дэвидсону. Мистер Бернард обещал провести меня в здание палаты лордов. Его друг, сэр Госсе, занимает там должность библиотекаря. Вы читали его статьи в «Санди-Таймс»?

Родни отрицательно покачал головой.

– Еще я читала Суинбёрна, Роберта Льюиса Стивенсона и Рида [8]. До этого я даже не слышала о них. Я прочла все книги Стила и Эдисона, которые только смогла найти, и даже «Историю упадка и разрушения Римской империи» Гиббона.

Кейт горела энтузиазмом. Пальцы ее рук крепко сжимали края одеяла.

– Каждый вечер перед сном я читаю мистеру Бернарду. Сейчас он слушает «Письма к сыну» лорда Честерфилда. Мистеру Бернарду нравится его стиль. Но, по-моему, лорд Честерфилд был ужасно скучным человеком. Не хотела бы я жить с ним в одном доме. Мне кажется, у него не было чувства юмора. Вы со мной не согласны?

– Не знаю, Кейт. Я его не читал.

– Знаете, что мы собираемся предпринять на Новый год? – радостно воскликнула она. – Читать Шекспира по ролям. На каждого придется по нескольку персонажей. Начнем с «Короля Лира». Там есть длинные монологи, которые обожает мистер Бернард. Потом мы разыграем «Укрощение строптивой». У меня роль Катарины. Я уже несколько раз прочла ее от корки до корки.

– «Укрощение строптивой», значит! – чуть повысив голос, произнес Родни Принс. – Что ж, посмотрим, что вы помните… «Я говорю, луна то…»

Он сделал драматический жест, указывая рукой через ветровое стекло.

– «Я знаю, что луна то…» – продолжила Кейт.

Ее лицо осветилось радостью.

– «Нет, врешь ты. Перед нами солнце…

– Да, Боже правый, перед нами солнце. А скажете: “Луна”, перечить вам не буду. Подобен разум ваш изменчивой луне, но спорить я не стану. И так всегда для Катарины будет».

Они повернулись друг к другу, смеясь, как дети и раскачиваясь из стороны в сторону.

– Вы замечательно декламируете, Кейт. В колледже я играл Петруччо. Неплохо играл, между прочим. Но, Кейт, – радости в его голосе поубавилось, – что вы собираетесь делать со всеми этими знаниями? Продолжать жить у Толмаше?

Он не добавил «в качестве горничной», хотя и хотел.

Улыбка сползла с лица Кейт, и та внезапно посерьезнела.

– Это может быть проблематичным. Вы знаете, что я совсем не честолюбива. Если бы можно было, то я до конца моих дней так бы и жила – готовила пищу, убирала и училась. Мистер Бернард хочет, чтобы я пошла на курсы, а потом – учительницей, но я не хочу… учить.

Кейт было трудно облечь в слова свои желания. Они таились в глубине ее подсознания – невыразимые и неописуемые.

– Я хочу свой собственный дом, стоящий невдалеке от того места, где живут Толмаше. Хочу наблюдать, как растет Энни и…

Потаенные мысли… Кто-то, кто будет ее любить, а она будет любить его… Кто-то, чей интеллект и образование будут не хуже, чем интеллект и образование трех людей, которых она любит и уважает. Кто-то молодой, горячий и страстный, требующий от нее всего, что она в состоянии ему дать… Кто-то, кто погасит в ее теле страстное томление, не дающее ей спокойно спать… Кто-то, кто возьмет ее замуж. Но… она не хотела больше рожать. Нет! Нет!

Страх перед нежелательной беременностью мешал ей успокоить этот горящий в ее теле огонь.

– Чего тебе хочется, Кейт? – тихим голосом спросил Родни.

– Не знаю, – покачала она головой. – Я только уверена, что не хочу покидать моих хозяев. Они уговаривают меня стать учительницей, потому как считают, что это для моей же пользы, но в глубине души эти милые люди совсем не в восторге от перспективы скорого расставания.

Кейт повернулась к врачу.

– Знаете, доктор, если я сейчас от них уеду, то никогда больше не вернусь обратно. После педагогических курсов в колледже я, само собой разумеется, поеду преподавать в школу. Один, два, три года… а они могут умереть не сегодня, так завтра. Я живу, зарабатываю себе на хлеб, ожидая их смерти… А что будет делать мистер Бернард, если ему больше не надо будет меня учить? У него останутся его книги, но преподавание – смысл его жизни. Когда в их доме появилась я, человек необразованный, почти безграмотный, мистер Бернард был просто счастлив приняться за мое воспитание. У него словно началась новая жизнь.

– Я представить не могу, Кейт, что вы были когда-то «необразованной, почти безграмотной».

– Была и до сих пор есть.

– Я не буду спорить, – сказал Родни.

– Мне еще надо так много узнать, а времени так мало… Недели не проходит, чтобы мы не поспорили о том, чем мне следует заниматься. Я говорю, что не хочу ничего другого, кроме как служить им, а мои хозяева начинают уговаривать меня и говорят, что я глупая. Мисс Генриетта утверждает, что у меня комплекс рабыни. Она хочет написать миссис Панкхёрст, но на самом деле, я уверена, Толмаше рады моему упрямству, и их радость делает меня счастливой. Вы даже не можете себе представить, сколько значит для меня их любовь и привязанность! Мне кажется, что я стала частью их семьи… Я весь день распеваю песни от радости, – закончила она на мажорной ноте.

– Кейт! – сказал Родни, наклоняясь к собеседнице.

Его колени прижались к укутывающему ее пледу.

– Откуда вы набрались таких здравый мыслей? – спросил он, и в рассеянном лунном свете она увидела совсем близко его лицо. – Эту мудрость вы черпаете не из книг. Она читается в ваших глазах. Вы очень добры и хорошо разбираетесь в жизни даже без прочитанных вами книг. Это врожденное. Неудивительно, что Толмаше не хотят с вами расставаться.

Кейт издала тихое нечленораздельное восклицание.

– Именно поэтому меня всегда тянуло к вам. Неплохо было бы, если бы мы чаще встречались и беседовали, Кейт. Благодаря вам этот мир не кажется мне больше таким серым и неинтересным.

Кейт вздрогнула, словно что-то екнуло в ее сердце. Она уставилась в черные омуты глаз доктора своими округлившимися от переживаемых эмоций глазами. В ночной тишине слышалось учащенное дыхание обоих…

Вдруг Кейт заговорила. Ее голос звучал на удивление спокойно и внятно, и Родни услышал в нем скрытый укор.

– У меня нет никакой врожденной мудрости, доктор. Я хочу остаться из чувства благодарности. Толмаше приняли меня, несмотря на то, что я недавно родила ребенка, не находясь при этом в законном браке.

Кейт замолчала, словно давая Родни время припомнить этот факт.

– Они с самого начала отнеслись ко мне по-доброму и уважительно. Даже если бы мне пришлось проработать на их семью до самой моей смерти, я бы и тогда не расплатилась сполна за все то добро, которое они для меня сделали.

– Вы намеренно искажаете смысл моих слов, Кейт. Не бойтесь меня.

Родни потянулся и сжал руки Кейт, тем самым помешав ей отстраниться.

– Я не боюсь, доктор.

– Нет, боитесь.

Она промолчала.