– Простите меня! – Миррен заплакала.

– Неужели Дейси не догадалась вычерпать часть жира из противня? – шепнула тетя Флорри.

– Она мне ничего не сказала, – возразила Дейси и горестно взглянула на Миррен.

– Ничего, полы у Ади чистые, так что мы все равно съедим гуся, – хихикнул Бен, увидев в этом происшествии забавную сторону. Но Миррен качала головой, и ей было стыдно перед родными.

– Ты поджарила гуся, мы все это видели, – добавил Джек и обнял ее за плечи. Все уже смеялись, словно это была не постыдная катастрофа, а остроумная шутка.

– Все целы, никто не пострадал, детка, – сказал дедушка Джо. – Подожди, сейчас Ади узнает об этом. Вот уж она повеселится.

Миррен выскочила на улицу и глотнула холодного воздуха, пытаясь остудить свою злость. Как они могли смеяться над такой бедой?

– Вернись назад! – крикнула ей вслед тетя Флорри. – Спасение близко! Ты все делала правильно. Не нужно расстраиваться в такой светлый праздник. Вот остынет жир, гусь немного выстоится, и все будет в порядке.

– Как же овощи? – завыла Миррен. – Я не могу до них добраться.

– Обед в этом году немного запоздает, – сказал Джек, раздувая пламя ее ярости. – Ничего, мама отыщет что-нибудь, чтобы мы заморили червячка. Вот увидишь, мы сейчас наденем фартуки, все вместе возьмемся за дело, и все будет нормально. Не переживай, это всего лишь гусь!

Миррен шмыгнула носом, покраснев от стыда и не видя ничего смешного в этом происшествии. Пол кухни стал похож на ледяной каток. Все присели на корточки и соскребали гусиный жир, это драгоценное лекарство, которым растирали при простуде грудь. Теперь вместо баночек жир попадет в компостную кучу.

Словно угадав ее мысли, Флорри улыбнулась.

– Не беспокойся, мы вытопим новый.

Гусь был водружен на плиту, и вскоре овощи были готовы к подаче на стол. Все помощники раскраснелись, выпили наливку из черной бузины и были в веселом настроении. Бабушка кое-как спустилась вниз, чтобы узнать, что за шум, и тоже расхохоталась. Смех оказался для нее прекрасным лекарством, хоть и за счет Миррен.

– Она мне ничего не сказала, – повторяла всем Дейси, но ее никто не слушал.

Потом Том, Джек, Бен и дедушка, не снимая передников, устроили настоящее представление.

– Вы ведь слышали про «Умирающего лебедя», – хохотнул Джек. – А это пляшущий гусь.

Миррен исподлобья глядела на их прыжки и ужимки, но вскоре ее губы дрогнули и расплылись в улыбке.

– Вот так-то лучше… Никаких слез в праздник Рождества!


Гусь получился отменный – сочный и ароматный, несмотря на его странный полет через кухню. Все истово отдали ему дань. Рождественский пудинг, приготовленный Ади, был сметен без остатка, а ее рождественский пирог, как всегда, был вкусным, несмотря на некоторые проблемы с фруктами в этом году. Дядя Том показал свой обычный фокус – извлек изо рта десятишиллинговую купюру и сделал вид, что давится ею.

Вскоре обеденный стол покрылся пятнами и крошками, обрывками хлопушек и бумажных колпаков; старики удалились к себе, чтобы чуточку вздремнуть после сытной трапезы.

Настало время для следующей стадии праздника, когда семьи фермеров ездят друг к другу в гости – чтобы спеть вместе с друзьями любимые песни, сыграть парочку раз в картишки. История о пляшущем гусе пересказывалась вновь и вновь, когда женщины убирали грязную посуду со стола и наводили порядок, чтобы вскоре приняться за приготовление ужина. Все огорчения и неприятности были забыты.

Это был обычный рождественский ритуал: игры и праздность, хотя о домашней скотине все равно нужно было позаботиться. К счастью, теперь была очередь мужчин, ведь женщины были заняты другим. Они готовили прямо-таки королевский ужин: круги сыра, пироги и холодное мясо, картофельный салат, чатни, маринованные ломтики свеклы.

Никто с пустыми руками не приходил. День выдался на славу, а впереди было еще много всего.

Миррен бросало то в жар, то в холод; ее глаза неотрывно следовали за Джеком по всей гостиной. Незримые нити их переглядываний плели вокруг них паутину страсти, неведомого ей доселе чувства. У нее что-то бурлило в груди, тянуло и сладко болело внизу живота. Ей так хотелось протянуть руку и прикоснуться к нежной выпуклости его щеки, погрузить пальцы в его шевелюру и прижать его голову к своей груди. Порой в ее сознании мелькала искра внезапной уверенности, что Джек испытывает то же томление. За деловой сутолокой, за шутками и разговорами с другими женщинами возникало что-то волшебное, отделявшее ее от окружающего шума и смеха, такое теплое и чудесное, что у нее перехватывало дыхание. Ее затягивал омут желания. Больше всего ей хотелось сейчас, чтобы все ушли, а она упала на тряпичный ковер и растаяла в объятьях Джека. Мысленно Миррен даже грубовато сравнила себя с сукой во время течки.

Она погладила ладонями бока. Темно-вишневый и теплый, под стать ее настроению, бархат облегал ее тело, подчеркивал ее стройную талию и пышную грудь. Возможно, она все же была чуточку полновата, но все в пропорции. Кто-то завел старый граммофон, и знакомые мелодии зазвучали с совершенно новым смыслом. Ей даже захотелось запечатать все эти драгоценные минуты в банке, чтобы потом в течение многих месяцев доставать их и наслаждаться воспоминаниями.

Джек взял ее за руку и закружил по комнате в стремительном вальсе, пока у нее голова не пошла кругом. Она чувствовала его дыхание, ее ноздри с наслаждением вдыхали его запах, немного чужой, ведь от него давно уже не пахло сеном и фермой. Они глядели друг другу в глаза и многозначительно улыбались.

Сегодня вечером мы с ним станем едины. Вот где мне место. Она вздохнула, чувствуя, как от прикосновения его пальцев по ее телу пробежал электрический разряд. Такого с ней еще никогда не было. Это не ласковое ухаживание, а яростный голод. Она ощутила, как на его теле что-то шевельнулось, и испуганно отпрянула. Не только в ней одной кипела страсть!

Если бы они были в Голливуде, он мог бы быть Реттом Батлером для ее Скарлетт, Хитклиффом для ее Кэти, Максимом де Уинтером для Ребекки. Но тут был Йоркшир со скудноватой почвой для романтических грез, если не считать кинотеатр «Плаза пикче» в Скарпертоне. Иногда она бегала туда с девчонками из Земледельческой армии на дневной сеанс в рыночный день, и они обмирали от роскошных костюмов и красивых героев. И вот теперь у нее появилась своя собственная история.

Все вокруг видели их страсть, и Флорри явно не возражала. Ведь Джек член их семьи, но не кровный родственник. А бабушка была в последнее время слишком плоха, чтобы что-нибудь замечать.

Когда все заговорили, что пора по домам, Миррен с облегчением вздохнула. Впрочем, лишь после десерта и сладкого. В этот день все забыли про карточки и ограничения. Крэгсайд угощал всех. Ремни были застегнуты посвободнее, галстуки и вовсе развязаны. Соседи, дети, солдаты – все вместе горланили заключительную песню.

Джек подвинулся, освобождая место для Миррен, когда дедушка завел пространный монолог о таинственном баргесте, предвещающем смерть и несчастья, злом духе в виде белой собаки. Они сидели рядом на корточках; Джек протянул руку и крепко сжал ее ладонь; его пальцы ласкали ее так нежно, что Миррен порозовела от удовольствия. Если бы он предложил ей в этот момент потихоньку уйти в ее спальню, раздеться и всю ночь заниматься любовью, она бы встала, покорная как овечка, и сделала все, что он просил бы, наплевав на мнение окружающих.

Потом он легонько провел ладонью по ее бедру и заворожил ее окончательно. Теперь или никогда. Возможно, у них не будет другого такого вечера. Но как же это произойдет, если он уйдет на Скар-Хед?

Гости увлеклись разговорами и не торопились покидать дом. Между тем пора было вести бабушку наверх и помочь ей раздеться. Дедушка тоже устал, и Джек предложил удобный выход.

– Вы рано не вставайте, – сказал он старику. – Я переночую у Бена, а утром займусь хозяйством. Выполнять приказы я умею. – Он улыбнулся и подмигнул Миррен.

Больше ничего не было сказано. Расставаясь на верху лестницы, они просто кивнули друг другу, но она знала, что впервые в жизни будет спать не одна.

Лежа в постели, она ждала, когда в доме затихнут все звуки. Спать не хотелось ничуточки. Вот Бен закончил обход двора и прикрикнул на собак. Вот Дейси погасила огонь в камине; заскрипели ступеньки – это она поднималась в свою спальню. Миррен ждала, ждала и наконец встала с постели, надела халат и спустилась в гостиную. Там было темно. С болезненным комком в горле она снова поднялась к себе. Значит, она чего-то не поняла… Не зажигая огня, она со вздохом разочарования бросилась на кровать.

– Ой! Чуть не раздавила! – прошептал знакомый голос. – А ты тяжеленькая!

– Где ты был так долго? – тихонько засмеялась она, все еще не веря, что он тут. Через секунду она уже обнимала его.

– Я пришел за своим рождественским подарком, – шепнул он в ответ. – Надеюсь, я не опоздал?

Ответить она не успела – его поцелуи не дали ей произнести ни слова. Страха у нее не было. Стремясь выразить все, что чувствовали их души, тела их соединились, и это произошло совершенно естественно, как разговор или дыхание. К чему тратить драгоценные минуты на слова, когда тела могут проделывать такие восхитительные вещи?

Стесняться было некогда, оба отчаянно стремились как можно полнее насладиться выпавшими им минутами. Все угрызения совести Миррен растворились в древнем как мир стремлении отдать себя целиком своему самцу.

Дыхание Джека пахло сигаретами и виски, этот запах возбуждал, кружил голову. Миррен таяла под его ласками, а его пальцы теребили ее соски, пробуждали их. Потом его ладони гладили ее живот, а потом… потом ее кровь превратилась в патоку. Когда он вошел в нее, ее пронзила жгучая боль, и Миррен с трудом удержалась от крика. Он двинулся вперед, назад, вперед, проникая все глубже, и боль была забыта. А потом он вышел из нее, и все завершилось, прежде чем она начала успокаиваться и получать наслаждение. Ей еще предстояло так многому научиться.