– Вы находите меня тощей? Правда? – горделиво приосанилась я.

– Если бы вы видели мою первую жену! – проигнорировав мой вопрос, воскликнул Петр. – Она была похожа на Мерилин Монро. Блондиночка, фигурка, как гитара, все на улице шеи сворачивали. Я когда ее впервые увидел, просто онемел, глазам своим поверить не мог. Думал, что такие женщины только в кино встречаются. И душа у нее была золотая, и характер покладистый, и чувство юмора отменное. Мы были знакомы всего месяц, а я уже подарил ей колечко. И первые полгода супружеской жизни были такими счастливыми… – он вздохнул.

– А потом?

– А потом наступило лето, – скривился Петр. – Мы отправились в Кемер. И там моя Юленька застеснялась своих телес. Я сначала даже не замечал, что ей неуютно. Просто она все время ходила в длинном платье, даже на пляж. Снимала одежку в самый последний момент. Отказывалась гулять со мною вдоль моря. Наконец я спросил, в чем дело, и тогда моя любимая призналась, что находит себя толстухой! Я не сразу ей поверил. Это звучало так абсурдно, ведь объективно она была самой красивой девушкой в нашем отеле. Я, идиот, еще над ней смеялся. А потом мы вернулись в Москву, и Юлька, сцепив зубы, принялась худеть. И тоже я не сразу опомнился. А потом… Бедняжка превратилась в банальную анемичную деву с выпирающими ключицами и костистым тазом. Очарование Мерилин Монро куда-то ушло. Я ее по-прежнему любил, и жалел, и пытался подсовывать в ее обезжиренные йогурты расплавленное сливочное масло! А она однажды заметила и устроила такой скандал… Короче, мы расстались. И через какое-то время я встретил Анюту. Анюта – чудо. Классическая еврейская красавица с узенькими плечами, осиной талией и крутыми бедрами. Я влюбился и, как порядочный мужчина, сделал предложение… И снова – сначала словно попал в рай, а потом… У Анюты появилась подружка, манекенщица. Мне сразу эта девка не понравилась – какая-то прокуренная, прожженная, взгляд, словно сканер, молодая еще, но такая злющая! Но Анюта почему-то была ослеплена. Эта Лидка ее на тусовки за собою таскала, с кем-то знакомила. Нарядятся и уйдут на всю ночь. Я не патриархален. Считаю, что мужчина должен быть в паре главным, но и у жены есть право на маленькие слабости. Если Анюте нравилось все выходные по клубам дрыгаться, пускай. Она была такая счастливая, оживленная, наряжалась. Лидка ее познакомила со своими подругами, модельками. Моя дурочка в той компании была, естественно, самой упитанной, и эти стервы ее дразнили. Она раньше ни о чем таком не задумывалась, была собою полностью довольна, а тут критически на себя посмотрела…

– И решила, что у нее толстый зад, – закончила я за него. – Как мне это знакомо.

– Вот именно. Начались диеты, какие-то уколы красоты. Лидка научила ее – чтобы похудеть, надо после еды два пальца в рот. Ну как я мог остаться с нервной издерганной бабой, от которой еще и все время несет блевотиной?!

– И вы развелись.

– Совершенно верно. Но тогда я еще не задумывался о закономерности, плохой карме, повторяющейся истории… Я был молод и настроен вполне оптимистично. Прошло время, и я встретил Олюшку. Олюшка работала медсестрой. А я сломал ногу. Она так трогательно за мною ухаживала. Тихая, улыбчивая, добрая. Русская красавица – толстая коса до пояса, пятый размер груди, приятная глазу полнота. Я еще не успел выписаться из больницы, когда понял, что именно этой женщине суждено стать моей женой. Я был настроен, что проживу с ней всю жизнь…

– А Оленька решила похудеть? – ухмыльнулась я.

– Когда мы поженились, она уволилась из больницы. Я хорошо зарабатываю, зачем нам медсестринские гроши? Может быть, надо было сохранить ей работу, тогда бы не случилось ничего… Но Оля осела дома, вела хозяйство, подружилась с соседками. А соседки у нас – мымры, все на диетах. Только об этом и говорят. Я однажды подслушал их разговор, так у меня волосы от страха зашевелились. Одна раз в неделю ставит двадцатилитровую клизму с какими-то порошками. Другая ест только мясо – у нее кожа серая, и пахнет изо рта, зато жопа плоская, и эта дура довольна! Не прошло и трех месяцев, как они запудрили моей Оленьке мозги. На этот раз я все заметил сразу. Прекрасно помню тот день. Я вернулся домой с работы, открыл холодильник и увидел его, – он выдержал трагическую паузу, – творог. Чертов обезжиренный творог. Оленька никогда не ела обезжиренный творог, наоборот, молочные продукты мы покупали на рынке, домашние… Я взял баночку с творогом в руки, и у меня опустилось сердце. Я понял, что уже ничего нельзя изменить, что мой брак снова летит в тартарары. Может быть, со стороны вам покажется, что я псих… Но не могу я жить с нервными тощими селедками, не могу! Я люблю женщин красивых, плавных, сытых, довольных собой… В тот вечер Оленька накормила меня своим фирменным борщом. А сама – я видел – ела, давясь, безвкусный творог… Потом она слегка похудела, не катастрофически… Я просил ее, в ногах валялся, шубу в пол подарил, обещал свозить в Мексику. Весь мир к ее ногам, лишь бы с ума не сходила. Но она уже была отравлена комплексом неполноценности. Вы знаете, Верочка, это ведь почти неизлечимо.

– Уж я-то знаю, – вздохнула я.

– После Оленьки была Варвара. А потом Надюша. С Надюшей я расстался сегодня утром. Просто собрал вещи в чемодан, оставил записку на кухонном столе и ушел, пока она спала… Весь день слонялся по городу, сам не свой…

– А вечером решили броситься с моста.

Петр грустно кивнул. Как ни странно, его трагедия более не казалась мне театром абсурда. Я перебралась на подлокотник его кресла и погладила его по голове. Он с готовностью приник к моей груди – в этом порыве не было ни капли эротизма, скорее он нуждался в материнской поддержке. Ему необходимо было почувствовать, что он не один.

– Ну ладно вам, ладно, – я гладила его волосы. – Все еще наладится. Вы встретите женщину, которая будет любить себя такой, какая она есть. Которую не переубедят ни соседки, ни подруги-манекенщицы, – я говорила это и самой себе не верила. Если такие женщины есть, то уж не в этом безумном городе, помешанном на перфекционизме.

– Не могу же я заточить ее в хрустальной башне, – невесело усмехнулся Петр, – запретить ей читать журналы и смотреть кино. Отвадить всех ее безумных подруг… Все они были потрясающими женщинами, все пять моих бывших жен. Такими разными, красивыми… И с чего они взяли, что лучше быть как все? Почему все считают, что торчащие ребра – это красиво? Что отсутствие зада украшает девушку? Почему они предпочли из уникальных экземпляров превратиться в банальных штампованных кукол?! Не понимаю… Вера, я так разнервничался. Наверное, я вас шокировал.

– Немного, – улыбнулась я. – Просто в последнее время мне все больше попадались мужчины, не считающие пышечек за женщин. Никогда не задумывалась об обратном полюсе этой ситуации.

– Спасибо вам, Вера. Вы замечательный человек, так мне помогли. Наверное, мне просто надо было выговориться… Но я такой эгоист. Вывалил на вас свои проблемы и даже не поинтересовался вашими. Вы, кажется, сказали, что у вас тоже черная полоса?

– Ну… Вроде того, – замялась я. После его исповеди мне казалось неприличным говорить о своей борьбе с лишним весом. Кстати, наверное, год назад я была женщиной в его вкусе. Хорошо, что я не имею сентиментальной привычки расставлять по квартире собственные фотографии. А то он сразу бы понял, с кем имеет дело, и подумал бы, что мое сочувствие имеет глумливую подоплеку.

– Расскажите мне, – почти весело попросил Петр, – вы тоже расстались с мужчиной? Вера, а может быть, выпьем чаю? Мне на нервной почве всегда есть хочется. Не против, если я сделаю себе бутербродик?

Я машинально кивнула, все еще углубленная в свои хмурые мысли. Петр отправился на кухню, бодро загремел чашками. Он только успел подойти к холодильнику, а я уже почувствовала озоновый холодок приближающейся катастрофы. Жуткий момент – ты прекрасно понимаешь, что сейчас произойдет нечто ужасное, но сделать ничего не можешь.

Не могла же я с воплем «Не-е-е-ет!!» броситься ему наперерез.

Поэтому я просто стояла, прислонившись к дверному косяку, и, закусив нижнюю губу, наблюдала за его действиями. Вот он открывает дверцу холодильника. Улыбка медленно сползает с его лица. Он удивленно смотрит на поросшие инеем пустые полки, потом переводит взгляд на меня… С некоторых пор я и правда не держу дома продуктов. Так удобнее – меньше соблазнов. Пакетик обезжиренного кефира, заветренный кусочек сыра, надкушенный ржаной хлебец. И – вот ужас – пузырек с красноречивой надписью «Пилюли от аппетита».

У него было такое лицо, что моя рука инстинктивно дернулась к телефонной трубке, звонить 03. Все краски схлынули с лица Петра, его щеки ввалились, губы посерели, а подбородок затрясся от гнева. В тот момент ему можно было дать и пятьдесят лет.

– Ты… Так ты… Как ты могла… Я рассказывал, а ты смеялась… Это все подстроено…

– Петр, успокойтесь, – начала было я, но, остановленная его взглядом, притихла.

С делано равнодушным лицом он прошествовал в прихожую, долго не мог попасть в ботинки. Когда он завязывал шнурки, пальцы его тряслись, как у алкоголика. А мне почему-то хотелось плакать.

– Ты просто ничтожество, Вера, – он старался держаться холодно, но его голос все еще дрожал, – женщины сходят с ума из-за таких, как ты. Ты подаешь дурной пример. Ты втискиваешься в детские шорты и смеешь этим гордиться. Хотя что хорошего может быть в том, что у взрослой бабы зад, как у подростка. Своим видом и образом жизни ты внушаешь другим комплексы. Люди сходят с ума. Красивые женщины превращаются в скелетов.

– Подожди, я просто…

– Я не желаю ничего слушать. Это ты виновата в том, что моя личная жизнь пошла коту под хвост. Ну может быть, не лично ты, – он криво усмехнулся. – Но такие, как ты. Вы все из одного лагеря, и когда-нибудь я пойду на вас войной. Вы изменили культ красоты, исказили само понятие «красивая женщина». По-моему, вас надо отлавливать, запирать в вольерах с колючей проволокой и насильно вталкивать вам в горло бруски сливочного масла. И отпускать только, когда на вас лопнут ваши джинсы!