Татьяна Краснова - Девушка с букетом

А теперь они собрались здесь все вместе – внуки своих дедов – и между ними повисла неловкая пауза, и на Гарольда с Мартой – еще пять минут назад просто милых туристов – глаза не поднимаются. Не поднимаются, и все. Нет никакого покоя ничьим душам! Да и возможен ли он? «Сидели бы они лучше дома, – внезапно подумала Варя со злостью, которая поразила ее саму. – И дед их – тоже. Не пришлось бы нам сейчас мчаться как угорелым! И трястись за папу! И гадать: взорвется – не взорвется! И ходить по костям!» Она всей душой была вместе с Катей и ее неполиткорректностью и, невольно шагнув к ней, крепко сжала Катино плечо. Господи, да неужели эта война будет длиться, пока не выроют последнюю железку?! Тут ей вдруг вспомнилось, что недавно археологи выкопали в их же краях пуговицы и штыки наполеоновской армии. Двести лет понадобилось, чтобы не думать с ненавистью о французах, воевавших на этих же полях…

Сапер возвратил всех в сегодняшний день. Он отвел в сторонку Робина, но Варе удалось услышать:

– Немецкая авиабомба, пятьсот килограммов… Со взрывателем… Радиус поражения…

Робин быстро вернулся:

– А теперь все ушли. Живо.

Сказано это было так, что никто и не подумал задержаться. Кроме Кати, щелкавшей фотоаппаратом.

– Варя, пойдем, я вас отвезу, – распорядился Робин, направляясь к своей машине, но Виктор указал на сиротливо стоящих немцев:

– Нет, я. А ты вези своих.

К удивлению Вари, Робин не возразил и только кивнул.

Варю же бомба, со взрывателем или без, больше не волновала: поняв, что папа жив и ему не грозит опасность, она совершенно успокоилась.

– Они сейчас будут решать, можно ее перевозить или надо уничтожать на месте, – говорил Виктор, разворачиваясь и отъезжая от злополучных огородов. – Если на месте – жаль ваши грядки.

– Да уж бог с ними, – отозвался папа – он сел впереди, а Варя устроилась сзади и с удивлением взирала на приветливые домики и поля, бегущие за окном, которые совсем недавно, по дороге сюда, казались безжизненным, почти загробным миром. – Значит, нечего здесь больше делать, не судьба. Вот и дочка все говорит, что давно пора бросить это земледелие, а я… Выходит, это старческая блажь, из-за которой теперь столько хлопот, столько народу на ноги подняли…

– Ну, не скажите, – возразил Виктор, а Варя вертела головой, пытаясь поймать его отражение в зеркале заднего вида. – Я, когда смотрю на наших пенсионеров, поражаюсь, насколько сильна в человеке связь с землей – на генетическом, наверное, уровне. Ведь у большинства дачников пахали и сеяли совсем далекие предки, а радость от общения с землей все жива. Даже когда стало очевидно, что эти огороды экономически невыгодны, что выращенный помидор чуть ли не вдвое дороже магазинного…

– Зов предков? Власть земли? – улыбнулся папа.

– Что угодно, только не блажь, – убежденно заявил Бояринов.

«А я когда смотрю на наших пенсионеров, как они в автобусы лезут и давятся, чтобы добраться на эти свои участки, думаю, что лучше бы они дома сидели», – пронеслось у Вари в голове.

– Виктор, а как вас Гарольд с Мартой нашли? – неожиданно спросила она.

– Да меня майор попросил – свозить их… на экскурсию, – отозвался Бояринов. Заметил Варино удивление, пояснил: – А вы думали, мы с ним на ножах? Он просто иногда бывает формалистом…

– А вы давно в поисковом отряде? – подал голос папа. – Я, извините, слышал, что многие сейчас занимаются этим ради денег, а на вас это непохоже… А работа не из легких и не из приятных…

Нашел о чем спрашивать! Варя тревожно переводила взгляд с одного затылка на другой и одновременно вспомнила почему-то про хеттов.

– А, ну да, я ведь идейный, – весело согласился Виктор. – За деньги – это немцев откапывают, у них там есть и международная ассоциация, и народный союз по уходу за военными захоронениями. Они платят добровольцам. Поисковики же вообще многие на профессиональной основе работают – а я так, по мере сил и возможностей. У нас в школе учитель истории был – типичный чудак-ученый, вроде Паганеля. Он, собственно, и собрал поисковый отряд из старшеклассников. А до того мы воспоминания старожилов записывали, вроде тех, какими ваш помощник поделился. По лесам тоже ходили, по старым блиндажам лазили, железки собирали. Один раз солдатский медальон нашли – ну и пошло. Имя в Книгу Памяти занесли. Внуки этого бойца потом отыскались, приезжали, благодарили… А учитель – Иван Платоныч, он и сейчас в школе работает…

– Иван Платоныч? Как же! – обрадовался папа. – Он же и у Вареньки историю преподавал! Вы, значит, в одной школе учились?

– Только я – двумя классами младше, – кивнул Бояринов. – Я Варю отлично помню – всегда на нее смотрел на переменках.

– Ой, а я не помню, – растерялась Варя. Он, стало быть, ее ровесник, просто пошел в школу как положено, в семь лет. А она на младшие классы и внимания никогда не обращала…

Они снова въезжали в еловый тоннель. Впереди была узенькая ленточка дороги, а наверху – такая же узенькая голубая ленточка неба. И никаких лужаек и опушек, сразу вплотную к асфальту подступали высоченные ели, которые сплетаются ветвями так, что сквозь них нельзя было пробраться. А ведь из папоротника и тысячелистника можно сложить такой же плотный узор, прикинула Варя. Так, что за живой зеленой стеной будут угадываться непролазность и дыхание чащобы, а не плоскость бумажного листа! Она сумеет! У нее получится! Стена, наглухо закрывающая тот самый мир, входить в который можно только с разрешения, который видим, но недоступен, и тянется на много километров, и уходит в другие края…

– Да, тот самый, вековечный лес, – подтвердил Виктор, немного обернувшись. А на слова, сказанные Варей вслух, ответил: – Да там и помнить нечего. Я был тощий, долговязый и с дурацким выражением лица. Кто на таких смотрит…

Как это у него выходит – опять фокус какой-то – одновременно говорить и с ней, и с папой, и на мысли отвечать, и на дорогу смотреть! И все слова попадали в разговор вовремя и точно, словно стулья в кафе – на свои места, не задев ничьих голов и стаканов… Безмятежный мир-колыбель незаметно вернулся и легонько покачивался вместе с машиной. Варя хотела спросить, тот ли это самый автомобиль, на котором… Но папа отозвался первым.

– Да вы и сейчас не очень растолстели, – возразил он. – Чаю не хотите? С булочками? Мы вам так благодарны, что вы нас прямо до дома…

И это не звучало как формально вежливая фраза, которая на самом деле никаких визитов не предполагает и на которую надо отвечать подобной любезностью. Выходит, папа тоже ощутил это редкое состояние, когда все слова к месту и всем друг с другом хорошо! И не будет ничего удивительного, ничего неловкого, если они и вправду сейчас все вместе пойдут домой, и в голову не придет стесняться старых стен, и из тонкой ткани понимания продолжит ткаться разговор, когда почти не важно, какие произносятся слова…

Не успела Варя обрадоваться, а Виктор – что-нибудь ответить, как папа заметил:

– А кто это там у нашего дома?

Варя схватилась за сиденье и сглотнула. Наползла дурнота. У калитки красовалась длинная блестящая иномарка, а рядом с ней выхаживал – немного обреченными шагами, словно давно уже мерит ими тротуар, – Олег Александрович Зотов. С букетом сочных пунцовых роз. Настолько сочных, словно они крови напились. Словно это те цветы, которые поглощают на лету насекомых и маленьких птичек.

Что за невозможное дежавю?!

Но она же так и не позвонила, хотя могла…

– У вас, наверное, вечеринка запланирована, а тут форс-мажор, – спокойно высказал предположение Виктор. – Но, может, вы еще не опоздали.

– Да, да, Варенька, – встрепенулся папа, – ты иди, куда собиралась, не нужно из-за меня портить вечер! Я, главное, до дома добрался, я теперь никуда не уйду. Таблетки проглочу и спать пораньше лягу, а сидеть со мной абсолютно ни к чему…

Но Варя уже не слышала папу. А в прошлый раз совсем другое говорил, подумала она о Викторе с внезапной обидой. Почему он сейчас, как тогда, не предложит что-нибудь придумать, не выручит ее из очередного кошмара? Ведь ей не просто не хочется ехать с Зотовым – сегодня это совершенно невозможно! Или с переднего сиденья не видно?

Но нельзя же забаррикадироваться в машине. Надо выйти и объяснить человеку с букетом, что она никуда с ним больше не поедет. Хотя момент для этого – самый худший из всех возможных. Лучше было позвонить в восемь утра.

– Я сейчас, – только и сказала Варя, опустив голову.

И тихонько закрыла за собой дверцу. А может, надо было хлопнуть сильнее? Или, наоборот, нельзя хлопать с размаху, это же не маршрутка? Иномарки все какие-то нежные… Варя замешкалась, робко заглянула в машину – но увидела только низко надвинутый козырек.

Она приблизилась, потерянная, сконфуженная, и не успела заговорить, как Олег Александрович, который не мог не заметить эту сконфуженность, подчеркнуто миролюбиво произнес:

– В пути расскажешь, что стряслось, хорошо? – и мягко подтолкнул Варю к распахнутой дверце. Пунцовый букет проследовал туда же и загромоздил пространство, преграждая дорогу назад. На Виктора и на Вариного отца Зотов не взглянул.

Как же она должна ему нравиться, чтобы вот так изображать, что все в порядке! Чтобы так ничего не замечать! Что же она с человеком сделала? Что она натворила?! Но Варя тут же разозлилась на собственную виноватость. Ничего она не натворила! И он ничего не замечает не тактично и смиренно – а вызывающе, демонстративно! Просто нагло!

– Подождите… Подожди! – попыталась она освободиться, но машина тронулась, а Зотов пошутил:

– Так ведь я и ждал! Все собрались уже, наверное, и тоже ждут – нас с тобой.

Варя сбивчиво сообщала о бомбе, о том, в какой папа был опасности, а она – в каком ужасе, и из этого, как ей казалось, могло следовать только то, что она никуда ехать не в состоянии. Но Зотов сделал противоположный вывод: