– Ремесло? Слова подбираете как бережно. Обычно выражаются яснее: семейный бизнес. А еще: золотое дно. А еще: вот повезло-то!

Варя рассмеялась, хотя и не была уверена, что собеседник хочет ее рассмешить. Просто не удержалась.

– Ой, правда! Есть ведь профессии, которые всегда нужны, независимо от прогресса или там всяких кризисов! Пекари, сапожники… И ваша тоже!

– Дворники, ассенизаторы, – подсказал Виктор, и теперь уже Варя не могла не заметить смешинки в его почти закрытых кепкой глазах, которые все время были какие-то осенние, с естественной рассеянной печалью, а теперь становились приветливо-летними.

– А вам никогда не хотелось сбежать от ваших покойников? – поинтересовалась она с дружеской бесцеремонностью – но быстро оглянувшись на всякий случай.

– Не бойтесь, если даже услышат – не догонят, – успокоил Виктор. – Там уже на ночь ворота заперли… А я и не собирался им жизнь посвящать! Семейное дело наследует, как полагается, старший сын, а я – второй.

– А я-то думала, как институт называется, где по вашему профилю готовят? Ведь есть такой, наверное?

– Есть МАИ, куда почти весь Белогорск поступает, кто в Москве хочет учиться. Потому что ехать легко – прямиком на электричке, и ни метро не надо, ни автобусов. Еще пищевой. Я окончил МАИ…

Об институте он говорил оживленно, вспомнил товарища – парня из-под Волоколамска, который жил в лесничестве и до электрички каждый день шел через лес несколько километров.

Они дружили, наверное, еще и потому, что лес у них был общий. Потом практику в Белогорском НИИ, диплом, который там ему посоветовали защищать, так называемый реальный дипломный проект, один из первых в те времена, написанный по заказу предприятия и имеющий практическое применение…

Варя уже успела набрать охапку папоротника, и они шли дальше без дороги, опушкой леса, потому что еще не договорили – нельзя же взять и оборвать разговор.

– А что это я говорю и говорю? – остановился Виктор и даже кепку еще ниже на лоб надвинул. – А вы меня не останавливаете?

– Потому что мне интересно, – пояснила Варя. – Мы, если так будем дальше идти, ведь в парк выйдем, да? Лес ведь в каком-то месте с парком смыкается?

– Да! – откровенно обрадовался он – чем дальше они шли и дольше разговаривали, тем ярче становился у него взгляд, отчетливее интонации. Наверное, профессиональная маска исчезала. – И мне как раз в парк!

И оба оживленно пошагали дальше.

– Так что же ваш брат? – напомнила Варя. – Почему уступил младшему? Как это вы после МАИ на кладбище-то угодили?

– Я не младший. Я второй. Младшая у нас сестра. А угодил – проще не бывает. Брат за границей счастье ищет, в Европе дело открыл. Не такое, другое… Успешно вроде бы. Ну и куда было деваться – кто-то должен продолжать… семейный бизнес. Родители тоже занимаются, но силы уже не те.

Была Варина очередь подавать реплику, и она не стала задавать вежливый вопрос, нравится ли ему его работа. Только этого не хватало. Любая работа может нравиться и не нравиться. Какую угодно можно выполнять и механически, и добросовестно, и с огоньком. Работа есть работа. И просто терпеть, в конце концов, тоже можно что угодно. А почему это вдруг ей пришло в голову? Бесстрастное лицо еще ничего не значит, должно быть, все-таки специфика обязывает. А на самом деле человек, может, удовольствие от своей деятельности получает больше, чем от любой другой…

– Стерпится – слюбится, – подтвердил Виктор. Но ведь она на этот раз не вслух думала, а про себя, как положено!

А он, словно для того, чтобы отогнать то ли ее, то ли свои невеселые мысли, начал травить байки из склепа. Варя чего только не узнала – и что уже открыто виртуальное кладбище, где каждый может поместить собственную эпитафию и получить от интернет-сообщества отклики и советы, как ее улучшить – дело-то серьезное. И что в ближайшее время все желающие смогут организовать похороны своих близких на Луне. Одна американская компания предлагает доставить туда щепотку праха за десять тысяч долларов уже в начале следующего года. А на подводном кладбище можно хоть сейчас хоронить – оно уже устроено на дне океана неподалеку от Майами. Глубина приличная – четырнадцать метров, и вообще красота – окрестности рифа украшены подводными сооружениями в стиле античных развалин. И цены доступнее, чем на Луне, – самая скромная могилка обойдется всего в 995 долларов. А в Копенгагене недавно выделили отдельную территорию для гомосексуалистов, которые хотят быть погребенными исключительно среди своих «единомышленников»…

Варя смеялась без передышки до самого парка.

Лес кончался у подножия склона, у большого озера, с одной стороны которого располагался город, а с другой – дачи. Парк поднимался уступами, и Варя с Виктором дошли до самого верха, до обрыва над озером, и перевели дух под деревом любви. Две березы росли, обнявшись, на самом краю. Все их ветви, до самых верхних, были увешаны разноцветными ленточками, тряпочками, даже носовыми платками и шнурками. Традиция эта не угасла ни в советские атеистические времена, ни позже, в религиозные. Привязывали все, что у кого найдется.

– А это небось ваши неоязычники навязали! – весело указала Варя. – Из клуба которые. А я с девчонками тоже всегда лоскутки к деревьям привязывала, хоть голышом через костры и не прыгала.

– И как – помогло? – серьезно спросил Виктор.

Варя поскучнела, отрицательно покачала головой, но тут же опять оживилась:

– Надо еще раз привязать! Только что? У меня теперь ни кос, ни ленточек. Перчатку, что ли? Только она грязная…

А ее новый знакомый вдруг точным, мгновенным движением оторвал хлястик от рукава ветровки, вместе с пуговицей:

– Вот, подойдет? Не надо перчатку.

– Ой, что вы наделали! Одежду испортили! – Варя даже руки к щекам прижала.

– Ничего не испортил, – ответил Виктор. – Я вообще не знаю, зачем эти штуки к рукавам пришивают, вечно они за все цепляются. Давайте привязывайте – на бантик тут не хватит, а на хороший крепкий узел – да.

Но Варя никак не могла выбрать место, где расположить хороший крепкий узел. Все лучшие ветки сплошь были заняты, особенно внизу.

– Вы так тянетесь, что еще в озеро упадете. Давайте я. – И Виктор быстро привязал обрывок прямо на березовую макушку. – Успели желание загадать? Или этого не требуется?

Варя опять прижала руки к щекам:

– Ой, что же вы наделали! Ой, что же получается? Получается, что вы свою тряпочку сами и привязали! А я? Я тут совсем ни при чем! Придется все-таки перчатку доставать, вы второй рукав не вздумайте портить!

– То есть я перестарался, что ли? На вас это не будет работать? – Виктор указывал на березу, а Варя привязывала к сучку рабочую перчатку.

– На меня это будет работать, – деловито отозвалась она, привязывая и вторую – для верности.

В кармане у Виктора запиликал мобильник, и Варя провозилась подольше: теперь и не уйдешь, не попрощавшись, невежливо, а стоять, развесив уши, неудобно. Но разговор быстро завершился, и Варя заметила, что взгляд под кепкой опять становится размытым, далеким.

– Я ведь в парк со своими ежиками… с детьми пойти собирался, – пояснил Виктор. – Я обещал, мы заранее договаривались, они так ждали. А теперь теща звонит, что не надо – тут шум и гам, и их спать потом не уложишь.

Варю слова «теща» и «дети» вернули в реальность, хотя она вроде бы из нее сегодня и не выпадала. Ни картин-фантазий, ничего подобного… И что тут особенного – дети, у кого их нет в таком возрасте. Разве что у нее. Виктора, конечно, было жаль. Это ведь он, наверное, для похода с детьми нарядился, вряд ли на работу так ходит. И детей, лишенных праздника, тоже жалко – они, скорее всего, маленькие и мечтали о пони и сахарной вате, и чтобы как раз сегодня подольше не ложиться спать…

– И куда вы теперь? – сочувственно спросила она.

– Теперь? – Он пожал плечами. – Вас провожу. Вы ведь здесь все уже закончили?

Варя отчаянно покраснела. Ей ничего не надо было в парке! Она шла сюда, только чтобы не прерывать разговор! Но она же просто так, она ничего не выдумывала, не затевала! И хоть убей, не знала теперь, как выкрутиться, что же быстро сказать прилично-убедительное? Но оказалось, что можно ничего не говорить. Ее знакомый не собирался делать каких-нибудь двусмысленных выводов. Он просто уточнял:

– Ведь можно вас еще проводить?

– Конечно, можно, – с облегчением сказала Варя. – Мне до дома недалеко, на Научную.

– А я на Зеленой! – обрадовался Виктор. – Почти соседи, да?

– А, так это вы по ночам гоняете, спать не даете? – вспомнила Варя. – Я первый раз думала – дом развалится от грохота! Или Робин что-то напутал? Он ведь из-за этого вас стращал?

– У майора работа такая – стращать. – Виктор отмахнулся – но не от Вари, а от Робина. – А я свое отгонял уже, это двадцатилетние гоняют. А что, вы только на шум в милицию жалуетесь или вам, может быть, интересно? На трассе много молодых дам интересуются, болеют…

– Ни на что я не жаловалась! – возмутилась Варя. – Я сначала вообще не поняла, что происходит – космический корабль, что ли, упал. И что там может быть такого интересного? Ночью же не видно ничего.

– Ну да, в Голландии разметка светящаяся, а у нас дай бог, чтоб хоть один фонарь горел, – заметил Виктор, но все же начал понемногу объяснять, что же в этом интересного, и на Варю как из мешка посыпались сведения о скоростях, динамике разгона, о «заряженных» версиях автомобилей, о том, чем стритрейсинг, ночные гонки, отличается от дрэгрейсинга, гонок на ускорение…

Девушка замахала руками:

– Ой, не надо! Я все равно ничего этого не запомню! А половины слов вообще не понимаю! Я ведь сама машину не вожу. Лучше объясните на пальцах, что же люди от этого получают, ради чего ночью не спят.

Но понять то, о чем говорил Виктор, можно было лишь в общих чертах, потому что главное заключалось в технических терминах и автомобильном жаргоне. Варя выхватывала отдельные фрагменты, невольно вызывающие улыбку, – о том, что нарастание и прекращение ускорения следует запоминать спиной и шеей, а работать педалью надо так плавно и нежно, как будто она крепится на хрустальной ножке. Но следила она не столько за ходом рассказа, сколько за увлеченностью, проявляющейся в лице, словах, жестах Виктора, перед Варей был совсем не тот человек, с которым она познакомилась, а скорее Павлик Медведев в апогее своего красноречия. Даже козырек кепки сдвинулся кверху, словно забрало приподнялось.