Говорит, как будто он весь день тут сидит и наблюдает, кто пришел и куда пошел! И про глухие углы… Но не кладбищенский же он сторож – молодой, в белых штанах, как Остап Бендер, и такой же белой кепке. Странная публика для погоста! Может, тоже за могилками родных пришел поухаживать? В белых-то штанах? Так ни в чем и не разобравшись, Варя, столько раз дававшая зарок поменьше болтать со знакомыми и с незнакомыми, вдруг стала рассказывать о маме и бабушке, которые неожиданно разлучились, оказавшись уже в мире ином.

Человек в кепке слушал внимательно и даже как-то виновато, а затем стал быстро объяснять, что следовало сделать Вариному отцу, куда идти и с кем говорить, чтобы бабушку и маму похоронили рядом или хотя бы поближе друг к другу. Варя, не любившая советов, тем более запоздалых, прервала его:

– А что вы там сказали про папоротник?

– Он здесь растет под соснами, целая поляна. Роскошный такой, выше колен. Есть, знаете, любители – собирать приходят. Накануне Ивана Купалы.

– И что, он перед ними расцветает? – фыркнула Варя. – Это же разрыв-трава, которая клады открывает! А они потом добывают один за другим, а вы ходите вокруг и посматриваете?

– Нет, они рвут его просто как атрибут, – без улыбки объяснил непонятный человек. – Раздеваются, жгут костры неподалеку, на берегу озера, прыгают через них, поют и размахивают вениками папоротника. – Он рассказывал об этом так же буднично, как и о деяниях доморощенных сатанистов. – А потом устраивают ночь любви. Тоже развлекаются по-своему. Играют в древних славян. Может, это какой-нибудь клуб, исторической реконструкции, вроде тех, где кольчуги надевают и мечами машут. Или неоязычники. А мне чего на них смотреть – они же на нейтральной территории, к моим покойникам не лезут – и ладно.

– Так я, по-вашему, с пучком травы через костер скакать собралась?! – изумилась Варя, пропустив подробность про покойников. Есть же в Белогорске одна городская сумасшедшая, которая ходит по городу и кормит бродячих животных, и всех предупреждает: «Не обижайте моих собачек! Не трогайте моих кошечек!»

– Нет, конечно, – опять без малейшего намека на улыбку ответил странный мужчина. – Вы тогда на букет – который вам из вазы вынули – взглянули с таким ужасом. Я еще подумал – вам, наверное, нужно самой собирать, на рассвете там, или на закате, или еще по каким-то правилам…

Папоротник! Конечно! Густо-зеленый, древний как мир, цветущий легендарными огненными цветами, которых никто никогда не видал, – он должен быть в центре! И как самое высокое дерево на поляне группирует вокруг себя другие деревца и кустики, так и он собирает в композицию все другие приворотные травы! Это без него все рассыпáлось и не находило себе места! Но картинка мелькнула в сознании и тут же исчезла, сменившись другой, уже из жизни: незадавшееся новоселье, разговоры о цветах, потом о подаренной иконе, она, Варя, пулей вылетает из дверей, хозяйка с букетом несется следом… Разумеется, кепка – один из гостей, который видел весь этот позорище! И теперь забыть не может!

– Знаете, мне пора, – недовольно проговорила Варя, быстро поднимаясь. – Всего хорошего.

– Только вам в обратную сторону, – отозвался ее провожатый, никак не реагируя на резкую перемену в ее поведении. Он даже смотрел не на Варю, а куда-то в пространство прозрачным рассеянным взглядом – какой бывает, когда говорят об одном, а мысли на самом деле далеко. – Так вы в забор упретесь, а за ним – лес. Показать вам, как короче выйти к воротам? Пакетик не забудьте.

Варя подобрала пакет, помолчала. Наконец спросила, глядя в другую сторону:

– А этот папоротник – он далеко?

Любой мужчина возликовал бы! И не каждый смог бы сдержать самодовольную улыбку! Но улыбки опять не было никакой – Варя, демонстративно смотревшая тоже вдаль, на самом деле зорко наблюдала за своим провожатым. Тот ответил обычным голосом:

– Да нет, недалеко. Идите, как и собирались – к забору. Прямо и чуть правее – не заблýдитесь.

А вот это – как знать. Если он сейчас скажет, что ему пора, она тут до темноты плутать будет. Но в самом деле, не может же он без конца за ней и вместе с ней ходить по этому невеселому месту, да еще в праздничный день! И Варя передумала:

– Нет уж, давайте лучше к выходу! Я вообще на кладбище боюсь к растениям прикасаться. Все кажется, что они на самом деле – люди, и могут заговорить.

– А папоротник есть и не на кладбище. Есть еще заросли среди сосен за воротами – если надо, конечно.

– Надо, – решила Варя. – Покажите, я схожу, если недалеко. А сатанисты как же? – вспомнила она.

– Растворились, наверное. Но я на всякий случай милицию вызвал. Сейчас приедут пугнут. Да вон – уже приехали.


Милицейская машина стояла рядом с маленькой часовней, которую Варя раньше здесь не видела… А у машины – не кто иной, как сам начальник городской милиции. Робин, насупившись, смотрел на них в упор, но, словно не увидев Варю, проговорил без всяких приветствий:

– Чего ты тут, Боярин? Погулять захотелось? Не сидится? В праздник?

– Решил прогуляться, – согласился Варин спутник. – В праздник глаз да глаз нужен, опять сатанисты пожаловали, вне графика. А ты чего сам ездишь? Тоже не сидится?

– Не сатанисты. Нарушители, – поправил Робин. – Кому ехать – все на дежурстве. Посидишь тут. Ложные вызовы! – Голос его не предвещал ничего доброго, Варя даже заволновалась.

Но ее знакомец ничуть не смутился и уточнил:

– Значит, сатанистов у нас нет? Перевернутых крестов на памятниках никто не рисует? Черной краской из баллончиков?

– Что, уже нарисовали? – просверлил его взглядом Робин.

– А что, ждать? Говорю, опять ходят. Все те же самые. Не могу же я их выгнать, пока они ничего такого не сделали. И ворота закрыть не могу – люди приходят по выходным. – Он кивнул на Варю. – И перелезут они через ворота, сам знаешь.

– Вот когда перелезут… – начал Фольц, но Варя не выдержала:

– Робин, да там и правда хулиганье слоняется! Я еле ноги унесла! Хоть и светло, но все равно страшно!

Робин наконец-то повернулся к ней и сердито – по-настоящему сердито! – заговорил:

– Одна почему ходишь? Ничего не случилось? Давай домой подвезу!

Варя так растерялась, что только и ответила, что она не одна – она ведь и правда была не одна – и что сама прекрасно дойдет, не стоит из-за нее беспокоиться. Но Робин почему-то рассердился еще больше и опять повернулся к ее провожатому:

– А ты, Боярин, опять за старое? Опять тебя на трассе видели! Все под статью загремите! Завязывал бы уж с развлечениями! Не маленький! А если услышу, что сам за руль сел…

Варя захлопала глазами. Это та самая трасса, о которой Робин говорил вчера утром? Машины, мешающие спать по ночам? Робин снова уставился на нее:

– Варя! Ты точно сама дойдешь? Я пройдусь по кладбищу, гляну, раз приехал… А ты сразу звони, если что! – Звучало это значительно, а следующие слова – еще значительнее: – И ты, Боярин, смотри!


И чего Робин взъерепенился? Наверное, не хочет в праздник работать.

– Послушайте… – повернулась Варя к своему спутнику, не зная, как к нему обращаться.

Он ей помог:

– Меня зовут Виктор. – И предупредил возможную неловкость: – Это ничего, что вы забыли. И что я вас чуть не задавил, надеюсь, тоже не вспоминаете.

Точно! Она вспомнила новоселье Игоря, голос с балкона, толкующий студенткам о философии, и вопросы автомобилиста, остановившегося в сантиметре от нее, о том, все ли с ней в порядке!

– Так это вы!

– Зря сознался.

Фразы эти прозвучали одновременно, но рассмеялась одна Варя – спутник ее оставался серьезен. Продолжение разговора и возможность пофлиртовать его явно не интересовали. Похоже, он разговаривает с ней, лишь поскольку им пока по пути – сейчас укажет в сторону папоротниковых зарослей и повернет в своем направлении. А у Вари столько вопросов готово сорваться – о его отношении и к кладбищу, и к гонкам, и к непонятно враждебному Робину, – и она поскорее открыла рот, чтобы успеть…

За воротами, на опушке леса, выступало огромное старое дерево, и Варин спутник на ходу коснулся ладонью ствола. И Варя замерла с приоткрытым ртом: она хорошо видела, что этот жест был явно осознанный – в нем чувствовалась отчетливая неслучайность. Как в осмысленном взгляде крапивы или вздохе сухого листа, подобранного в парке.

– Ну да, с лесом всегда надо поздороваться и попрощаться, – подтвердил Виктор ее догадку. – Сначала попросить разрешения войти, потом – выйти.

Оказывается, о неназываемых вещах можно говорить словами!

– С лесом? – машинально переспросила Варя.

– Русское кладбище – это всегда русский лес, в отличие от европейских лужаек, – пояснил Виктор, но так, словно Варя и сама давно это знала. – А этот лес огромный, две трети района занимает, и так и не кончается – переходит в соседний. Масштаб приличный, целый отдельный мир. Уважения требует. Всегда надо отдавать себе в этом отчет, когда переходишь его границу.

– А вы разве не привыкли к нему, если все время ходите туда-сюда? – Варя успела проглотить предыдущие вопросы, и не только потому, что праздное любопытство следует подавлять. Просто ответы стали не нужны, как будто она их уже знала. – Это ведь все ваше… хозяйство? – Она кивнула на оставшиеся позади ворота.

– Хозяйство, – впервые усмехнулся Виктор. – Ну да. Хозяйство… Нет, в привычку не входит, наоборот, обостряется восприятие. Кто-то сюда попадает раз в жизни. А мои родители ходили на кладбище каждый день, на работу, как родители одноклассников – на хлебозавод или в автопарк. И я сам вел себя по-другому, когда с ними здесь оказывался, – не смеялся, рожи не корчил, не носился как угорелый. Словом, как в музее или в театре…

– Тоже уважение – к иному миру? К отдельному? – тихонько спросила Варя. Действительно, кто-то же должен каждодневно сталкиваться с этой стороной жизни… или, наоборот, не жизни… Но так странно, что чья-то молодость может проходить на территории вечной печали, где нельзя улыбаться. Или к этому как раз легко привыкнуть, если это семейное ремесло? Кажется, она подумала это все-таки вслух, потому что собеседник опять усмехнулся: