Ладно! Отрелаксировал немного – и хватит. Вон уж и квартиру выхолодило.

Закрывая окна, он обдумывал планы на завтра. На сегодняшний вечер тоже запланирована встреча, хоть и деловая, но в режиме дружеских посиделок с хорошим знакомым Михаилом Байковым, партнером по прошлому бизнесу и потенциально возможным по нынешнему, в зависимости от застольных переговоров.

Упомянутый Байков не замедлил напомнить о себе звонком телефона.

– Да, – отозвался Власов.

– Игорь, привет, – с ноткой покаяния в голосе поприветствовал Байков. – У меня тут полная задница! Мои немцы прилетели на день раньше! Просят пардону, что-то там лепечут про изменившийся график! Это у немцев-то! Прикинь! Совсем Европа опупела, если у немцев могут меняться какие-то графики! Или их кризис доконал, как думаешь?

– Думаю, этих никаким кризисом не изведешь! – двинул версию Власов. – Я так понял, что наша встреча отменяется?

– Ну уж нет! – горячо возразил Байков. – Зря я, что ли, тебя месяц ждал! Ты на сколько в Москве задержишься?

– Дня на три.

– Выкроишь окно часа на три для меня? По возможности вечерком, чтоб без суеты посидеть?

– Попробую, но обещать не буду.

– Нет, ну вот же засада! – жаловался с жаром Байков. – И именно сегодня! И не пошлешь же козлов!

– Да ладно, – урезонивал Власов. – А когда не засада была?

– Да это-то ладно! С тобой мы по-любому встретимся, буду за тобой три дня ходить, пока не освободишься! Но у меня сегодня намечался театр с Юлькой, я ей три недели назад обещал, специально день выбрал, чтоб после театра к тебе! Представляешь?

Власов представил. Весьма красочно, с наметками диалога, близкого к реальности. Юлька категорически не понимала и не принимала причин отказов от планов досуга.

– Работа – это не жизнь! – с тупой убежденностью заявляла она. – Значит, вы плохо работаете, если не можете ее нормировать!

При этом сама трудилась в одной из самых крупных корпораций, но жестко разделяла рабочие часы и остальную жизнь. А если начинала занудствовать… До потрохов достанет – ховайся, кто может!

– М-да, – посочувствовал Власов Мишке. – Ты действительно попал!

– Власов! – вдруг заорал Байков. – Сходи ты с ней!

– Эй! Отставить панику на крейсере, матрос Байков! – утихомиривал его Игорь. – Ничего, в другой раз сходите.

– Ты же ее знаешь! – привел весомый аргумент Мишка. – Я мозгой двинусь, пока ей объясню! Сходи, а? Ты в театре-то давно был?

– Ты еще про бабушку мою вспомни! – обозначил давность посещения культурно-просветительного заведения Власов.

– Ну во-от! – уговаривал Байков. – А это нынче самая нашумевшая постановка, еще премьерная. Билетов не достать вообще. Я те самые за три недели заказывал!

– Ладно, – согласился неожиданно для себя самого Власов, – выгуляю твою Юльку, но с тебя…

– Само собой! – возрадовался Байков и тут же напомнил озабоченно: – Ну, ты там с ней…

– Я помню, Миш, – заверил Власов.

Михаил Байков был старше Власова на семь лет, из поколения, на голову которого обрушились все тумаки переломного революционного времени.

Они как-то обсуждали в мужском застолье, что поколением обычно считают возрастную вилку около двадцати лет, это при плавно текущем историческом процессе. Но при том раскладе, который достался России к девяностому году, все происходило намного быстрее и жестче.

Их поколение сорокалетних разделилось на тех, кто к девяносто первому году успел закончить институт, начал работать или работал без высшего образования, но еще в той стране, с другими законами, и семьями обзавелся, и тех, кто, закончив институт или без него, отслужив в армии, начал работать в девяностом – девяносто пятом. Казалось бы, пять-семь лет, а разница огромная! Те, кто помоложе, к ним относился и Власов, просто вписывались, принимали и подстраивались под быстро меняющиеся действительность и события в стране. А тем, кто постарше, пришлось ломать мышление, укоренившееся в сознании и закрепленное жизнью и правилами совкового социума, семьями рисковать, детьми в лихие «отстрельные» годы.

Разговор, разумеется, шел о мужиках, уж извините, не о женщинах со всеми их эмансипе и феминизмом.

Мишка Байков женился по залету и большой любви на втором курсе института, и в восемнадцать лет стал отцом дочурки-симпатяжки Юлечки.

Родители получали образование, а дочкой Юлечкой занимались бабушки с дедушками. Годам к трем у девочки обнаружился странный недостаток, некая особенность – ребенок совершенно не понимал юмора! Казалось бы, ерунда, незначительность, но… У нее не получалось общаться с другими детьми и со взрослыми туговато приходилось. Она не смеялась, когда смотрела мультики или детские фильмы, – не понимала, и все! В детском театре, куда ее повели бабушка с дедушкой, так вообще полный конфуз вышел! Дети вокруг хохочут, в ладоши хлопают, подыгрывают действию на сцене, а Юлька посмотрела вокруг и громко разрыдалась.

Психотерапевты в те времена не то чтобы совсем уж не водились, но причислялись к чему-то столь экзотическому и непонятному, как, скажем, рыба-игла. И потащили ребенка по разным невропатологам, которые перенаправили к тем самым экзотическим психотерапевтам и в Институт мозга.

Словом, мытарств ребенку досталось, но после многочисленных исследований родителям объявили, что Юленька Байкова вполне нормальный, здоровый ребенок, и у нее прекрасно развит отдел мозга, отвечающий за логику, вполне может и Лобачевским стать, и точные науки для нее как семечки и удовольствие, и образное мышление в порядке. Но есть нюансы! А как не быть! Тот отдел мозга, что отвечает за юмор, подавлен и не работает. Но с точки зрения науки и медицины это не считается ни патологией, ни тем паче болезнью какой, ни отклонением, а некоей индивидуальной особенностью.

Здорова! Свободны!

Власов, когда знакомился с ней, был предупрежден любящим отцом об этой особенности девочки, но оказался совершенно не готов к такому полному невосприятию юмора – то есть глухо и напрочь! Танк!

Он откровенно недоумевал, как можно быть продвинутой в точных науках, закончить институт с красным дипломом, не обладая хоть крупицей, ну хоть какими-то зачатками банального чувства юмора!

И решил, что это нечто вроде врожденной хронической болезни, которая требует постоянного внимания и заботы родных и близких, а еще большого мужества самого больного.

Юлька, надо отдать должное, была очень мужественной девочкой, и Власов уважал ее за это. Она прекрасно осознавала свою «нетаковость», отличие от всех других людей, не имела ни друзей, ни подруг и являлась вечным источником для шуток и насмешек. Впрочем, в силу этой самой особенности последнее ей было до лампочки.

Она не спряталась за спину обеспеченного отца, а училась, работала. Десять лет назад умерла жена Мишки, Юлькина мама. Они пережили это горе вдвоем, да так вдвоем и остались, Мишка не женился во второй раз, может, старался оградить Юльку, может, по каким иным резонам, но не женился. Любовницы у него не переводились, с некоторыми он жил по нескольку лет, но никого из своих женщин в дом не приводил и с Юлькой не знакомил, защищая таким образом дочь и с этой стороны. Вот такие в этой избушке непростые игрушки!

Спектакль оказался интересным, но как-то перенасыщен действием и шутками. И это сильно напрягало Власова, учитывая присутствие рядом специфичной, скажем так, партнерши по просмотру театральной постановки, следившей за тем, что происходит на сцене, с непроницаемым лицом.

А посему удовольствия он не получал никакого и в какой-то момент отключился от происходящего на сцене, углубившись в обдумывание завтрашних дел насущных и встреч.

В антракте Власов повел Юльку в буфет – коньяк ему сейчас в самый раз!

Стоя в суетно-нетерпеливой очереди спешащих успеть выпить и закусить театралов, Власов немного взбодрился. Да ладно! Досидит он как-нибудь до конца нашумевшей постановки, больше похожей на повод для очередной тусовки бомонда – куда ни глянь, наткнешься на медийно знакомые лица, с умным видом что-то обсуждающие друг с другом.

Ну а то! Модно, престижно, значимо! И по телику покажут.

Нормально, у людей такая работа – лицом! – еще и интервью давать, как тут не отметиться! А у него на сегодня вот такая работа – выгулять дочь Мишки Байкова в театр – тоже не рахат-лукум, прямо скажем.

Ничего! Сейчас примет коньячку, примирит себя малехо с действительностью, может, и досмотрит со вниманием новомодную постановку.

– Даша! Васнецова! – неожиданно громко крикнула Юлька и махнула кому-то рукой, выбивая Власова из неблагостных рассуждений.

Игорь посмотрел на нее с легким недоумением: странно, обычно Юлька никогда не проявляла инициативы с кем-то общаться. И уж тем более звать кого-то, заметив в толпе!

Он проследил за направлением ее взгляда, пытаясь определить, кого она там зазывает. Она махнула еще раз, и Власов увидел девушку, помахавшую ей в ответ. Незнакомка пропустила в узкий проход между столами мужчину, сделала шаг вперед, слегка задев мужчину плечом, легким поклоном головы как бы извинилась, улыбнулась ему и пошла в их сторону, продолжая улыбаться.

У Власова перехватило дыхание, сердце тюкнуло пару раз, как кулаком под дых, – тяжело, весомо, а в мозгу прозвучала громкая, четкая мысль, как гвоздями заколачиваемая табличка с утверждением: «Она будет моей женой!»

Восклицательный знак утверждения!

И неожиданно его отпустили разом всякое напряжение, раздражение на Юльку и этот театральный «поход». Он облокотился на стойку правой рукой и принялся внимательно рассматривать девушку.

Ничего сверхвыдающегося… но и обыкновенного вообще ничего! Полное отсутствие бытующих стандартов!

Невысокая, где-то метр шестьдесят пять, наверное, в узком черном облегающем платье до колен, но не пошлой «второй коже», не оставляющей простора для воображения, а скроенном по фигуре. Туфли-лодочки, подчеркивающие офигенной формы и красоты лодыжки и ножки, из украшений только нитка крупного натурального жемчуга на шее. Никакой модной худобы и торчащих костей, высокая грудь, красивый изгиб талии, попку, увы, не видно, только фасад.