Катюха тяжело носила беременность, о жизни своей семейной не рассказывала, но как-то на восьмом уже месяце обиженно выдала:

– Ты не понимаешь, что такое любить! Твой роман с преподавателем не в счет! Ты меня наказала, выгнав, а сама ни черта в этом не понимаешь!

– Кать, у меня уже сил нет выслушивать это! Вот ты на днях мамой станешь, ты умная, битая непростой жизнью последних десяти лет женщина, а с офигенным упорством несешь подростковую лабуду! Такое ощущение, что ты все в детство играешь назло кому-то, думаю, что маме. У тебя есть семья, которая бесконечно тебя любит, и мама в том числе, и нам всем еще надо ребенка растить. А ты: «Выгнала, наказала», фигню всякую, как пацанка. И не бойся вернуться, если тебе хреново с ним, никто умничать не собирается, сами еще те «умницы», но иллюзиями себя по поводу главнюка всей твоей жизни не тешим.

Поздно вечером того же дня Катька приехала домой с вещами. Открыв дверь на звонок и увидев сестру, Даша только спросила:

– А Леньчик?

– С пожитками к маме.

Маленькая Лизка была пугающе неправдоподобно похожа на деда Василия Дмитриевича, и ни полчерточки от папаши. Такое чудо!

Дашка вкалывала одна на всю семью, Катька в декрете, занималась втроем с бабушкой и Лидией Ивановной ребенком. Новая жизнь!

Леонид вдруг «закапризничал» с разводом, на что-то там претендуя, пока Дарья не позвонила ему лично:

– Лень, ты бы не выступал, а то обстоятельства для тебя могут трагически измениться. Напоминаю, что у меня расходы на вашу свадьбу и дальнейшее совместное проживание с Катериной подтверждены чеками, оплата которых производилась с моего личного счета, есть еще целевой, взятый мной на свадьбу кредит. – И нежно так поинтересовалась: – Поучаствовать хочешь в погашениях через суд?

Поучаствовать Леньчик не захотел, быстренько подписал какие надо бумаги и более до поры не проявлялся.

А пора сия не замедлила настать очередной тяжелейшей проблемой в семье.

Когда Лизоньке исполнился годик и Катя отняла ее от груди, у девочки началась аллергия. Да какая! Абсолютно на все!

Катя с дочерью пролежали в больнице три месяца, помогло, но не очень. Малышка плакала сутками, беспрерывно, они с ума сходили, кидаясь ко всем, каким можно, специалистам. Никогда еще ничего не было таким страшным!

Дашка забурилась с головой в эту проблему, изучая литературу, консультируясь с врачами, накупила каких только возможно детекторов и аппаратов для проверки продуктов питания. И они перевели свое хозяйство на натуральные продукты – мыли, стирали, убирали щелочью, лимонами, содой и хозяйственным мылом, а еда – о-хо-хо! Пойди найди в Москве те натуральные продукты. И тогда мама решительно настояла, чтобы Катя с дочерью приехали к ней.

– Здесь очень серьезно относятся к чистоте продуктов, есть специальные экомагазины. Пусть немедленно выезжает, выходим ребенка!

Мама уж десять лет жила в Италии, давно работая за весьма приличную зарплату, считалась там известным и очень ценным специалистом как искусствовед и историк. И за ней уже много лет ухаживал профессор университета, звал замуж, но мама отказывала. «Васечка пока ничего не сказал про Марио», – объясняла она свой отказ Дашке.

А Дарье Марио нравился. Полностью совпадавший с типажом успешного, интеллигентного европейца, красавец, умница, он смотрел на маму грустными глазами и продолжал за ней ухаживать, не оставляя надежды.

Решили всей семьей – надо ехать, спасать ребенка!

Но закавыка на пути к выздоровлению Лизки обозначилась – Леньчик, от которого требовалось подписать разрешение на выезд дочери за границу. Катерине по телефону он однозначно предложил решить за это все его временные финансовые трудности. Дарья поехала к нему на работу и пообещала присовокупить к финансовым еще и уголовные трудности, напомнив про должок.

Буравя ее взглядом, выражавшим чистую, не замутненную ничем ненависть, Леньчик подписал все необходимые документы.

Катька с Лизой уехали. Все бы «ура», но виза всего на три месяца. Лизка в Италии расцвела и начала поправляться, окрепла, а уж и уезжать пора.

Дашка, ожидая их, находилась в постоянном внутреннем напряжении, опасаясь рецидива болезни у ребенка.

Спаси и пронеси! Они уже такое прошли, вспоминать страшно.

От этих постоянных мыслей как-то ночью ее отвлек звонок мамы:

– Дашенька, не разбудила?

– Нет, мамуль, не сплю, думаю.

– Я как раз по этому поводу, я все размышляла, как нам помочь Лизоньке, а тут Васечка вчера пришел и говорит: выходи за Марио замуж, тебе пора быть счастливой, он хороший человек, вам будет радостно вместе, да и внучке помочь надо. Дашенька, так я за Марио замуж выйду, и мы тогда сможем Катеньке с дочкой визу сделать на год.

– Выходи, конечно, мама! Нам всем Марио нравится. Только ты для себя выходи, для счастья, а не для Лизы!

– А я для всего! – рассмеялась мама.

Как они и опасались, по возвращении домой у Лизы обострилась аллергия. Не в такой, слава тебе господи, ужасной степени, как раньше, но довольно тяжело и сложно.

Девочку пришлось положить в больницу. Даша, дежурившая в свою очередь рядом с ней, смотрела на мучения ребенка и спрашивала, не зная, как ей помочь, облегчить боль:

– Лизонька, детка, ты чего-нибудь хочешь?

– Чтобы красиво-красиво было. Сказка про красивую девочку, – тихо говорила малышка, – и чтобы не чесалось.

В больнице Дарья стоически держалась, заплакала только, когда вышла на улицу, и до самого дома вытирала слезы. Ходила ночью по притихшей квартире и все думала: что ж ей такого сделать, красивого-красивого и необыкновенного?

И вдруг как озарение снизошло – книжку!

Она сделает ей книжку с красивой сказкой, принцессой, принцем. Раскладную.

И даже увидела мысленным взором эту самую книжку и поняла, как надо ее делать и какая это будет сказка. Красота требует неспешности, и Дарья делала ночами книжку-раскладушку три месяца, уж и Лизоньку давно из больницы выписали, и мама вышла замуж за Марио, девочки не смогли к ним поехать, но скромную церемонию и банкет просмотрели на видео, присланном по электронке.

И как раз ко дню рождения Лизы – три года исполнялось их малышке – Дарья доделала свою первую книжку.

Этот день рождения Лизы они отмечали в Италии всей семьей, привезя туда первый раз бабушку Надю и Лидию Ивановну.

Не без препятствий на пути к счастью в лице Леньчика.

Но вот выступал он и что-то там требовал зря! Ох зря!

Дашка завелась, как танк Т-34 против фашистских оккупантов. Для разборок приехала к нему на работу и высказалась на глазах Лениного коллектива и начальства:

– Я понимаю, Леньчик, что ты решил показать мне свое умение быть принципиальным до определенной суммы. У тебя дочь погибает от аллергии, а ты требуешь тебе заплатить, чтобы мы могли ее вылечить? Ну что ж, с радостью спешу тебя огорчить: в суд я подала. И присудят тебе, родной, оплатить половину расходов за свадьбу и ваше совместное годовое проживание за мой счет, ну и должок по алиментам погасить, за три-то года ни разу не оплаченный, ну и расходы на лечение Лизы. Ну а не заплатишь, ждет тебя казенный дом в обществе брутальных мужчин, и будешь ты, со всей своей красотой неземной, спать часа по три с частыми перерывами на тревогу. Расклад ясен?

Расклад Леониду оказался предельно ясен, и под это дело Даша потребовала от него ни много ни мало, а оформить официальный отказ от своего отцовства. Он потрепыхался немного, но после разговора с адвокатом, засланным Дарьей, согласился и документ подписал. Теперь они могли вывозить Лизку куда и когда захотят на любое время.

Марио вошел в их семью настолько естественно, словно всегда был родным и любимым родственником. Хотя история их отношений с мамой складывалась для него далеко не просто. Он влюбился в нее с первого взгляда, как только увидел, но знал, что она в трауре по покойному мужу, с уважением относился к ее чувствам и долгое время не признавался в своей любви. Они работали вместе, Марио Кьезотти был одним из руководителей проекта, для осуществления которого мама и приехала в Италию.

Контракт, по которому она работала, закончился через год, и только тогда Марио узнал и увидел, как тяжело и трудно она жила, и пришел в ужас. Пользуясь своими связями, он устроил для мамы новый, очень выгодный контракт на пять лет. Маргарита Станиславовна за эти годы сдала какие-то необходимые экзамены, получив итальянский диплом историка и искусствоведа, и даже какую-то там степень получила, и стала известным в Италии специалистом по эпохе Возрождения.

Марио все эти годы находился рядом, несколько раз делал ей предложение выйти за него замуж и, получив мягкий отказ, продолжал ждать.

Красавец, абсолютно европейский типаж, большая умница, профессор, он оказался влюблен в нее так, что готов был ждать эту женщину всю жизнь.

Не имея своих детей, к Кате с Дашей он относился как к родным дочерям, не говоря уж про Лизку! Та вообще обожаемая, балуемая невероятно внучка.

Вот для нее дедушка Марио устроил на своей вилле феерический праздник.

И это был первый, со дня смерти папы, настоящий праздник для всей семьи, и Дашка даже побаивалась слишком уж радоваться, привыкшая к жизненным подножкам и вечным засадам. Но странные, неожиданные перемены, исключительно позитивные, входили в их жизнь, настаивая, что пришло их время.

В тот их приезд Марио примирил Катьку с мамой и помог ей разобраться в себе. Они остались как-то вдвоем с Катей, когда все, даже Мария, ушли гулять, сидели в саду, пили холодный чай, и Марио объяснил ей то, чего она не понимала:

– Такая любовь, что была у твоих родителей, Катрина, – это редчайшее счастье. Но это очень трудно. Для жизни трудно. Люди устроены так, что, встречаясь с чем-то по-настоящему высоким, чистым и божественно красивым, испытывают духовное потрясение, но, к сожалению, могут перенести такое приобщение лишь краткое время. А если носителями этой духовности являются конкретные люди, которые живут рядом и, есть такое выражение, «бытийствуют» в этом, то окружающие, и даже близкие, начинают их ненавидеть за собственную греховность, за неспособность подняться духовно, дотянуться до их уровня. А ненависть вызывает только одно желание – уничтожить. И те, кто несет это высокое, тут же подвергаются остракизму и яростным попыткам унизить, доказать себе и окружающим их неискренность и грязность помыслов. Так было всегда, во всю историю человечества. Любой, кто был сильнее и выше духом, получаемыми знаниями, чистотой, подвергался гонениям, непониманию и желанию растоптать, нивелировать до своего уровня. Иисус, Джордано Бруно, Ганди – это все примеры неистребимого желания толпы уничтожить напоминание о необходимости каждодневного душевного труда и чистоты помыслов. Есть такое высказывание: «Если ты объявил себя пророком, то ты готов быть распятым». Жить и трудиться душой ежедневно в настоящей истинной любви, сохраняя ее, углубляя и развивая, – тяжелая, непростая работа, мало кому по силам. Вот даже ты, Катрина, так и не можешь простить родителям их чистоту. И знаешь почему? – улыбался ей грустной, мудрой улыбкой Марио. – Потому что боишься, что в тебе нет такой силы и такой любви. А это не так. Это есть в каждом человеке, только требует большой духовной работы, а люди ленивы душой. Я безмерно счастлив, что Бог даровал мне встречу с женщиной такой душевной красоты и силы. Ты, Катрина, очень похожа на свою маму, в тебе есть эта внутренняя красота. В тебе и в Даше. Тебе, девочка, надо просто перестать бояться не соответствовать той нравственности любви, которую передали тебе родители.