– То есть у тебя с рабочим ресурсом проблем нет?

– Есть, но другого порядка. У меня заявлений на прием на работу и постоянное проживание пачки, а я не подписываю. Мне специалисты нужны: врачи, медсестры, учителя, инженеры, технологи, зоотехники, да до фига! Пустующих домов давно уже нет, строим новые. Пришлось еще один садик построить, вместо медпункта – больницу с поликлиникой, к школе новое здание пристроить и сделать полный ремонт старого, вместо клуба запыленного – центр досуга и развлечений современный, кстати, тоже заведующий нужен. Детей, закончивших школу с хорошим аттестатом, за счет хозяйства посылаем в институты учиться. Проблем не уменьшилось, стало в порядки больше, но они знаковость поменяли на положительную.

– И что, у тебя теперь не пьют?

– Сухой закон давно отменен. Пьют, но, как нормальные люди, по праздникам, в выходные, на свадьбах-поминках. Запойных нет. И на работу с бодуна или в подпитии никто не приходит, опасаются. Я пару мужиков за это дело уволил и пригрозил, что, если узнаю, кто им «сердобольную подносит», тоже уволю. Они помаялись без работы и пришли каяться. Я объяснил, что простить-то простил, но веры им нет и на работу не возьму. Поехали сами в город, закодировались на пять лет, взял назад, одни из лучших работников. Еще парочку показательных наказаний провел – все! Трезвенники как один.

– «В гневе барин был крутенек!» – процитировала Дарья.

– А по-другому, Даш, никак! – объяснил с горячностью Власов. – Пряник и определенные, жестко обозначенные требования, рамки. В виде пряника премии, подарки лучшим работникам по итогам – спутниковые антенны, плазмы, видео, помощь в ремонте домов, даже турпутевки за треть цены в Турцию, Египет, Сочи, Крым, остальное сам оплачиваю.

– И ездят? – подивилась Дашка.

– Да что ты! – похвалился с иронией Игорь. – Они у меня теперь продвинутые, отпускаю, конечно, летом не всех, самая запарка! Но это тоже момент соревновательный, самых лучших, ударников, премирую заграницей, а они стараются.

– А ты сам-то сухой закон соблюдал? – провокационно спросила Дарья.

– А как же! – усмехнулся Власов. – Когда здесь находился, соблюдал, даже дома спиртного не держал. В офисе, разумеется, имелось, люди-то разные на переговоры ездят, но я с ними не пил, закон один для всех. Ну а когда в Москву приезжал, мы с мужиками выпивали при встрече. Но мы вообще не по этим делам, за всю жизнь раза, наверное, три совсем уж жесткий выпивон был, и то по суровым сверх меры поводам. А пить до той степени, когда, проснувшись пораньше, первым делом снимаешь с себя ботинки, – это не про нас.

– А мы с тобой иногда что-то пьем, – заметила Дашка. – И в Италии, и вот сейчас.

– Хорошее итальянское сухое вино еще никому не повредило, – усмехнулся Власов и добавил: – В конце концов, как говорит Жванецкий, кто я такой, чтобы не пить?

– В таком случае, Власов! – торжественным тоном произнесла Дашка. И он заметил нечто такое в ее глазах… воздаяние победителю, что ли. – Давай за тебя выпьем! – подняла она бокал. – Ты жесткий, суровый в делах и, скорее всего, трудный в жизни, но ты великий мужчина! Это я тебе искренне говорю и преклоняюсь перед тем, что и как ты делаешь! За тебя!

А он вдруг почувствовал от этих слов нечто такое, что не передашь словами. И вдруг он понял, как-то в один момент: что, может быть, высший смысл всех его преодолений себя, обстоятельств, невозможностей заключается не в повышении самооценки, не в очередном достижении, а вот в этом чистом и искреннем переживании и понимании его трудностей, признании и восхищении его победой той единственно важной и нужной ему женщины! Самая высшая награда за достижения.

Он поднял бокал и чокнулся с ее бокалом, молча, боясь голосом выдать свои чувства, сжимавшие горло, а Дарья добавила:

– И за твой дар, невероятную чуйку, о которой мечтают все бизнесмены мира и мало кто имеет! – и выпила до дна.

Власов выпил, поддерживая хвалебную речь, кашлянул пару раз, избавляясь от тисков на горле, и поспешил перевести разговор на шутливую волну:

– Да я-то что, так, интуит по возможности, вот у меня в хозяйстве дедок есть, Федотыч, это что-то из русских сказок-преданий!

– Расскажи, расскажи! – потребовала Дашка с девчоночьим энтузиазмом.

Власов рассказал, уводя их обоих от тонкого прочувствованного момента, усмехнувшись своей фирменной улыбкой:

– Федотыч – это уникум! Вот если у кого есть чуйка, так это у него! Я когда собрался поля первый раз засевать, приходит в правление ко мне на прием дедок такой колоритный – маленький, сморщенный, как старый гриб, с хитрющими глазами, и нечто такое в этих глазах, нам недоступное. И скороговорочкой простонародной, пересыпанной матом, мне заявляет: «Сеять рано! Посеешь сейчас – х… что соберешь!» Ну, давай, говорю, рассказывай, о чем речь. А он мне: «Пошли, Николаич, лучше покажу». Приводит меня в поле, скидывает штаны и голой пятой точкой садится на землю. Посидел, к чему-то там в себе прислушался, встал, портки натянул. Не, говорит, рано, земля холодит, убьет зерно! Знаешь, а я его послушал, посеял через неделю, когда он «добро» дал. А ростки пошли – офонарел! Во всех хозяйствах вокруг померзло, а у меня здоровехонько! Я Федотыча к себе в кабинет, дверь закрыл, вискаря двадцатилетнего налил для разговора. Он хлопнул, крякнул. «Говно! – говорит. – Ты мне, Николаич, аппаратик мой возверни, так я тебя таким продуктом угощу, маму забудешь!»

Власов посмеялся, но аппаратик вернуть пообещал. И спросил:

– Ты как про посев-то угадал, Федотыч?

– Дар имею, от прадеда достался.

Заинтриговал до невозможности, Власов давай допытываться:

– А в колхозе к дару твоему прислушивались?

– Так коммуняки, што с них взять! Сказали, пережитки темного прошлого и антинаучный подрыв. А бабам-то нашим подсказывал, когда што содить в огородах. У нас же все дома зажиточные были, и урожай, почитай, по два раза сымали!

А Власову тоже надо, чтобы его хозяйство зажиточным было и урожай по два раза «сымали»! У него на столе все метеосводки пачками лежат на месяц вперед, и со спутниковыми снимками облачностей и научными прогнозами! А пока Федотыч не даст «добро» – сеять бесполезно! Старик-то всегда походит, землю в руках потрет, почки с деревьев разомнет пальцами, к воздуху принюхается и выдаст прогноз: «Засуха, через месячишко!» или «Зальет все, к такой-то матери! Полоскать месяца полтора будет!».

И еще ни разу не ошибся! Власов его холит, лелеет, балует всячески. Федотычу уж за семьдесят, но мужичок здоровый, жилистый. Игорь уговорил его весной съездить в Турцию, мир посмотреть. У Федьки самый крутой тур для него взял, с пятью звездами и с постоянным сопровождающим. Поехал Федотыч, и даже с большим энтузиазмом, вернулся и выводами поделился:

– Интересно, народ чудной, море хорошее, плавал, понравилось, а страна говно!

Он чувствует ведь все: какой год для чего урожайным будет, а для чего не очень, у кого приплод хороший – у овец, коров или свиней, что сеять, а чего нет. Прихварывать что-то начал, Власов по врачам его, клиникам на обследования, да ничего особого не обнаружили.

– Федотыч, ты меня не пугай! – пожурил Игорь. – Что я без тебя делать буду?

– Не беспокойсь, Николаич, еще с десяток годков для твоего успеху и благоденствия да нашей наступившей наконец счастливой жизни, дай бог тебе здоровья, потружусь. Да и там не брошу, правнучек у меня одаренный подрастает. Его обучаю, будет кому на полях твоих голой жопой сидеть да «сухарь» с «заливом» предсказывать!


– Класс! – восхитилась Дашка, блестя глазами. – Вот просто класс!

– Ну а ты, Дарья Васильевна, расскажи о своем крутом вираже из руководителей компании в устроители детских праздников?

– Да ты что! У меня еще миллион вопросов к тебе! – воспротивилась такой резкой перемене темы она.

– Давай я тебе на них в следующий раз отвечу, – остудил ее жгучий интерес Власов. – Ты лучше скажи, как из ведущих топ-менеджеров оказалась в анимации?

Дашка призадумалась, растеряв сразу все, что искрилось в глазах и горело нетерпеливым интересом.

– Так просто не объяснишь… – Посмотрела задумчиво куда-то за реку.

– Объясни сложно, – предложил он и спросил заботливо: – Ты устала?

– А который час? – повернулась к нему Дарья.

Власов посмотрел на часы, чувствуя надвигающуюся досаду и легкое разочарование. Ему совсем не хотелось – ну вот совсем! – заканчивать этот «вечер откровений», вставать из-за стола, выдергивая себя из ощущений, в которых находился и плыл расслабленно.

– Без пяти двенадцать, – ровным тоном сообщил он.

– Фигня! – оценила Дашка и спохватилась: – Слушай, ты, наверное, устал?

– Я отдыхаю, – уверил Власов, чувствуя, как отпускают беспокойство и досада. – Ты сама-то как? Встала сегодня часов в пять?

– В пять, – подтвердила она. – Но я, наверное, тоже отдыхаю.

– Тогда, может, осилишь свою непростую историю?

– В смысле усталости? Легко, а вот…

Он не торопил и не настаивал, понимая, что, видимо, коснулся глубоко личных переживаний. Смотрел на нее, чувствуя незнакомое тепло в груди.

– Это из-за мамы, – решилась Дарья на непростое откровение. – Но если рассказывать, то придется «от печки». А это долго, это про всю мою жизнь.

– Дашенька, мне очень хочется услышать про всю твою жизнь, – улыбнулся Власов и спросил: – Вина?

– Не помешало бы, – согласилась Дарья, подождала, пока он разлил в бокалы вино, не чокаясь, уже находясь в прошлом, отпила глоток. – Тогда надо начать с родителей. Мой папа, Василий Дмитриевич Васнецов, женился на маме, Маргарите Станиславовне Юдиной, когда ему было тридцать семь лет, а маме семнадцать, и она только закончила школу. Папа работал в Министерстве путей сообщения, и скандал ему грозил, и неприятности нешуточные за амуры с несовершеннолетней. Но он так рассказал на партсобрании о своей любви, что его не только простили, а еще и помогли устроить шикарную свадьбу.