Ричард Адамс - Девушка на качелях

В универмаг «Хэрродс» мы поехали на такси, но я, с трудом выбравшись из салона, не смог распахнуть перед Карин тяжелую стеклянную дверь, потому что был нагружен, как верблюд, целой коллекцией ярких полосатых и однотонных пакетов и мешков. Карин, преисполненная жалости (и наличных денег), оставила меня прохлаждаться в книжном отделе и полчаса спустя вернулась с двумя мягчайшими трикотажными блузками с кружевной отделкой (точь-в-точь как маечки), зеленой льняной юбкой и белым купальником-бикини.

Потом – Карин словно бы не знала усталости – мы вернулись в гостиницу, освежиться и выпить чашку чая, а после этого отправились на ужин в ресторан «Берторелли» и, по настоянию Карин, на спектакль «Дядя Ваня». Спектакль мне запомнился, особенно актриса, убедительно сыгравшая роль Сони – неуклюжей дурнушки, очень трогательной в финальной сцене пьесы.

После театра я проводил Карин в номер. Она сняла пальто, присела к туалетному столику, отстегнула клипсы и начала расчесывать волосы, но вдруг отложила щетку, повернулась ко мне и поцеловала «как лоханочку», то есть обеими руками взяла за щеки и притянула голову к себе, подводя мои губы к своим.

– Посидеть с тобой, пока ты не… ммм, пусти, мне дышать нечем!.. пока ты не уснешь?

– Нет, потому что, если ты сегодня со мной останешься, я вообще не усну. – Помолчав, она небрежным тоном попросила: – Алан, раздень меня, пожалуйста.

Я вздрогнул:

– Что-что? Раздеть тебя?

– Да, пожалуйста.

Я решил, что раз уж мы не сочетаемся браком в церкви, то это не имеет значения. Если Карин так хочется, то я готов. Меня переполняло желание, сердце ухало в груди, жилки на запястьях пульсировали, а зацелованные губы пересохли.

Голос по-дурацки сорвался на визгливый всхлип, и я не без усилия вернул его в нужный регистр:

– Милая, ты хочешь… ты хочешь, чтобы мы с тобой занялись любовью?

Карин повесила пальто в гардероб и ошеломленно посмотрела на меня:

– О господи, Алан! Ты же меня сегодня вконец измотал. Я еле держусь на ногах! – Она легонько коснулась моей щеки великолепным старинным кольцом с пятью жемчужинами, а потом, растопырив пальцы, продемонстрировала его мне. – Я изнемогаю от твоей щедрости и доброты. Заняться любовью? Ты с ума сошел. Я ничего такого не говорила. Я просто хотела, чтобы ты помог мне раздеться.

Я недоуменно уставился на нее, а она с жалостью добавила:

– Разве тебе никогда не хочется, чтобы за тобой ухаживали?

Так что я начал аккуратно снимать с нее одежду. Карин была невообразимо прекрасна. Я завел ее часики, подал ей домашние шлепанцы и расчесал ей волосы. Очевидно, мои заботы доставляли ей удовольствие, но при этом она нисколько не кокетничала, а вела себя как Анджела, дочурка Флик, принимающая ванну.

– Повесь платье на плечики.

Я повернулся к гардеробу, а она неторопливо подошла к распахнутому окну, окинула улицу внимательным взглядом и лишь потом задернула шторы. Затем, совершенно нагая, она умылась и почистила зубы.

– Ах, какая славная усталость!

Карин направилась к кровати, но остановилась у большого зеркала в дверце гардероба и, закинув руки за голову, внимательно оглядела свое отражение.

– Ммм, я тебе нравлюсь? – спросила она с напускным недоверием, а потом, так и не дождавшись моего ответа, настойчиво и несколько встревоженно добавила: – Скажи, нравлюсь?

– Да, очень.

Она обернулась и с улыбкой посмотрела на меня:

– То ли еще будет.

– Правда?

– Да. А пока подожди.

Я сглотнул:

– Хорошо. Кхм, так и сделаю.

Она села на стул у туалетного столика:

– Разомни мне плечи. Нет, чуть выше. Ах, да-да, вот так. Пожалуй, я лягу спать в халате. Вон он висит. Алан, помоги мне надеть его, пожалуйста.

Я выполнил ее просьбу.

– Прости, что я вчера так глупо себя вела, милый… Испугалась темноты. Я правда очень устала.

– И вовсе не глупо. Тебе не за что просить прощения.

– Прочитай мне отрывок из Гёте. Ну, тот самый, который ты читал мне в ресторане, когда мы едва не распрощались.

Карин живо подхватила:

– Dahin! Dahin! Möchte ich mit dir, o mein Geliebter, ziehn[71]. Так я и сделаю. Mein Geliebter[72], включи свет в ванной, пожалуйста, и подопри дверь подушкой, как вчера, чтобы не закрывалась. Я проснулась утром, увидела, что свет горит, и мне стало так хорошо, будто ты всю ночь меня оберегал.

Многие мужчины сочли бы меня выжившим из ума глупцом, размышлял я, возвращаясь к себе в номер. Однако же они не знали Карин и ее способности превращать закат в рассвет. Я не понимал, где я, но твердо намеревался никогда и ни за что не покидать этого места.

На следующий день к обеду я еще больше продвинулся к полному умопомрачению. Я смутно надеялся, что бракосочетание в муниципалитете – неэлегантная и лишенная святости процедура – должно происходить быстро и без особых сложностей. Иначе какой в этом смысл, даже для язычника? Я навел справки и выяснил, что это совсем не так. Не желая обращаться за советом к своему адвокату в Ньюбери (Брайан мне нравился, но мы с ним близко не дружили), я позвонил в лондонский загс.

Чиновник, согласившийся меня принять, некий мистер Дэнс, оказался обходительным человеком, из тех, кто всячески старается услужить посетителям. Он четко и ясно изложил существующие правила, вогнавшие меня в уныние.

– Во-первых, сэр, есть обычная процедура, когда свидетельство о браке выдается без лицензии, а во-вторых, есть процедура, когда свидетельство о браке выдается по лицензии регистратора. Первая применяется в большинстве случаев, то есть когда брак заключают в муниципалитете по месту жительства одной или обеих сторон. В этом случае перед подачей заявления требуется, чтобы жених или невеста проживали по указанному ими адресу не менее семи дней. По принятии заявления служащий вносит в реестр так называемое «уведомление о намерениях», и церемония бракосочетания совершается по истечении двадцати одного дня с даты уведомления. Таким образом, необходимо, чтобы хотя бы одна из сторон не менее двадцати восьми дней не меняла места жительства.

– Понятно. А как происходит вторая упомянутая вами процедура?

– Не премину заметить, сэр, что лицензия, выдаваемая регистратором, обойдется вам в двадцать фунтов стерлингов.

– Ничего страшного.

– В таком случае, – продолжил мистер Дэнс, – одна из сторон должна проживать на территории муниципалитета как минимум пятнадцать дней до подачи заявления. Затем он или она обращается к регистратору за лицензией, и жених с невестой имеют право заключить брак спустя три дня после ее выдачи.

– А если одна из сторон – иностранный подданный?

– Это не препятствует выдаче лицензии. Главное, чтобы его или ее паспорт был действительным.

– Понятно. Что ж, большое спасибо.

– Вы желаете подать заявление сейчас, сэр?

– Сначала я, пожалуй, расскажу об этом своей невесте, и мы с ней все обсудим.

– Да, разумеется, сэр. Если вам потребуется помощь, звоните, обращайтесь, мы всегда рады услужить. В этом и заключается наша работа.

Несмотря на моральную поддержку Тони, мне совершенно не хотелось заключать брак «по месту жительства одной из сторон». Конечно же, я не думал, что мы с Карин просто войдем в любой загс и зарегистрируем брак, но все-таки надеялся на что-то полегче, чем почти трехнедельное проживание – «ради установления местожительства» – Карин в Лондоне, пока мне придется заниматься делами в Ньюбери. Разумеется, я мог бы приезжать к ней на выходные и даже среди недели, но это совсем не то же самое, как если бы она жила у Редвудов. Будь мы знакомы дольше, подобное положение дел угнетало бы меньше, но мы познакомились всего пятнадцать дней назад, лишь девять из которых я провел в обществе Карин, если считать и вторник, когда нас представили друг другу. Само собой, все эти юридические препоны, вызывавшие мою досаду, были вполне нормальными и резонными требованиями, и ни один разумный человек не счел бы их чрезмерными или обременительными. Однако же наши с Карин отношения следовало упрочить и углубить без каких-либо помех или задержек. Любой намек на возможную разлуку вызывал беспокойство и даже тревогу. Больше всего я старался избежать «замедления роста» – излюбленного приема садовников для ранней рассады. Мне надо было видеться с Карин ежедневно, ежечасно. Глупо досадовать на правила регистрации брака, но я считал их донельзя нелепыми. Все это волновало и расстраивало меня, будто неприятный сон, в котором на самом деле нет ничего страшного. Карин – одна-одинешенька в чужом, незнакомом городе… Какой ужас!

Послеобеденный телефонный разговор с маменькой ничуть не развеял мою тревогу и не снял возбуждение. Хотя Тони и старался изо всех сил, маменька (как, впрочем, и я) считала, что все устраивается не так, как ей хотелось бы, и намекнула на вполне справедливые претензии касательно ее личных предпочтений – разумеется, исключительно потому, что ее ожидания, в отличие от моих, не уравновешивались причинами, служившими единственным извинением мне, а именно моими пылкими чувствами к Карин и готовностью всемерно ее ублажать.

В ходе нашей беседы маменька, на свою беду, употребила слово «скрытный». Я резко возразил – хотя, конечно же, надо было прикусить язык, – что в брак вступаю я, а не она и что если мне взбредет в голову, то мы сыграем свадьбу где-нибудь в австралийском буше. Разумеется, моя раздражительность была результатом долго сдерживаемого сексуального влечения. (У меня не раз возникала мысль, что зачастую результат переговоров и сделок зависит или даже полностью определяется тем, как давно «одна из сторон» – по излюбленному выражению мистера Дэнса – испытывала оргазм.) Маменька расплакалась. Я заподозрил, что слезы – ее оружие против меня. Она выражала свои опасения, а я принял ее слова за пустые женские придирки и фантазии, из-за чего и отреагировал весьма неадекватно и не слишком благородно.